через узкие жилые улочки, пересекла ограждающий город парк и взошла на склон, на вершине которого виднелась маленькая фигурка в раздуваемом ветром коричневом платье.
Лауре, их экономке, которая стала Уинифред доброй подругой, Брайтон пришелся по душе. Она и в Лондоне-то частенько выбиралась на набережную, чтобы писать с натуры воду. Но эту чистую, сияющую морскую гладь невозможно спутать с грязной Темзой, бурой и вялой у городских мостов и истыканной корабельными мачтами на пристанях. Со склона было видно, как по матовому зеркалу моря от горизонта до самого берега треугольником разливается солнце. Там, где вода идет рябью, линии расплываются и вытягиваются, становясь похожими на смазанную желтую краску.
Когда Уинифред наконец поднялась на холм, девочка обратила к ней радостное круглое личико. На Лауру загар ложился охотнее, нежели на Уинифред и Дарлинга, и шел ей гораздо больше. От часов, проведенных на солнце, ее кожа приобрела золотистый оттенок и здоровый вид.
Улыбнувшись, Лаура положила кисть на хлипкий деревянный мольберт. Поверх платья на ней был черный кухонный фартук с пятнами желтой и синей краски.
– Уинифред! Ты пришла посмотреть на море?
– Посмотреть, как ты пишешь, – со слабой улыбкой поправила ее Уинифред. Одного взгляда на морскую гладь ей хватило, чтобы заполучить очередной приступ тошноты. – Чудесная картина!
Привычно смущаясь, Лаура смяла край фартука в пальцах и опустила голову. Она остригла свои жиденькие волосы. Гладкие и короткие, теперь они клиньями падали ей на скулы.
– Я еще не совсем закончила, – призналась она и повернулась к холсту, подхватывая палитру.
С запада на Брайтон надвигались тучи, и Лаура дополняла готовую картину новыми деталями: на море легли белые мазки сияющих волн, а на горизонт – бледное зарево тумана.
– Советую тебе не затягивать, – заметила Уинифред. – Сегодня на Стейн мы едва не столкнулись с леди Освальд.
Лаура вскинула голову.
– Она вас узнала?
– Нет. Но мы решили, что стоит выбрать для отдыха место… менее похожее на Лондон.
– Стало быть, ты согласилась на предложение мистера Дарлинга? – радостно сделала вывод Лаура.
Уинифред отвернулась, обняв себя руками. Отчего все так жаждут встречи с этой мисс Дарлинг?
– Нет. Поедем в Блэкпул.
Девочка молча поводила тоненькой кисточкой по холсту, а потом вдруг отложила ее и запрокинула голову, подставляя щеки солнцу.
– Хочешь попробовать дописать? – предложила она.
– Ты позволишь мне испортить свою картину? – с недоверием спросила Уинифред.
Лаура звонко рассмеялась, прикрыв рот рукой.
– Ты ничего не испортишь, – заверила она и, наскоро обтерев о фартук кисть, протянула ее Уинифред.
Она заняла место, где прежде стояла Лаура, и, поразмыслив, обмакнула кончик кисточки в светло-серую краску.
– Могу я добавить на облако немного теней?
– Конечно… Уинифред…
– Что?
– Извини, но я… слышала, о чем вы с мистером Дарлингом спорили в прошлый раз.
Уинифред стиснула челюсти и принялась бездумно водить кистью вперед-назад. Облако, написанное Лаурой, потяжелело и выпрямилось, приобретя странную форму.
– И что?
– Если ты откладываешь поездку из-за меня и моего здоровья – прошу тебя, не стоит. Рано или поздно тебе придется встретиться с мисс Дарлинг, ведь так?
– Еще как стоит! – огрызнулась Уинифред.
С Лаурой она всегда могла разговаривать по душам, потому что девочка не боялась говорить ей правду в лицо, а любые нападки на себя воспринимала бесстрастно.
– Я боюсь, что в Хартфордшире твой ужасный кашель может вернуться. Восточные ветры куда коварнее, чем ты думаешь.
– Мне приятна твоя забота… но право, не стоит, – мягко возразила Лаура. – Прошу тебя, если это единственная причина…
– Хорошо, не единственная! – вскипела Уинифред и бросила кисть на подставку. – И что же? Вы с Теодором силой затолкаете меня в поезд?
– Разумеется, нет. Но я думаю, что тебе стоит поговорить об этом с мистером Дарлингом.
Уинифред ощутила прикосновение маленькой руки Лауры к своему плечу. Ее гнев немного поутих – по крайней мере, Лаура не встала на сторону Теодора открыто. Уинифред повернулась к подруге и взяла ее руку в свою.
– Я боюсь, – честно призналась она. – Я знаю, что она меня не одобряет.
– Почему ты так думаешь?
Уинифред хотела было признаться, что знает это из письма Дарлинга к матери, которое она прочла без разрешения, но вместо этого сказала:
– Просто знаю, и все. Кто я вообще такая? Кто я ему? Уж точно не невеста. Теперь я даже не работаю на него.
– Но вы же подписали контракт, – напомнила Лаура. – Разве нет?
– Пускай так. Думаешь, для мисс Дарлинг это будет иметь хоть какое-то значение? Я незамужняя девушка без гроша за душой, которая всюду сопровождает ее сына. Вот и все.
Лаура вздохнула и сунула кисть в карман передника, а потом запустила руки себе за спину, чтобы развязать тесемки. Уинифред подняла с травы мокрую тряпку и аккуратно накрыла ею картину.
– Я не знакома с ней лично, но уверена, что женщина, вырастившая мистера Дарлинга, не может быть похожа на ту, которую ты описываешь, – сказала Лаура. – Кто, если не она, войдет в твое положение?
Кэтрин Дарлинг однажды была обманута мужчиной – отцом Теодора, мистером Уорреном. Конечно, мисс Дарлинг могла положиться на порядочность своего сына, воспитанного безукоризненно. Но могла ли Уинифред рассчитывать на ее благосклонность? Неужели Кэтрин одобрила бы связь своего сына с девушкой, на которой он не собирается жениться?
– Ты действительно думаешь, что она… поймет меня? – с сомнением спросила Уинифред. – Думаешь, она поверит, что мне ничего не нужно от Теодора, кроме него самого?
– Конечно, поверит. Она же его мать. – Лаура помолчала и со смущенной улыбкой добавила: – К тому же, что бы ни произошло, последнее слово всегда останется за мистером Дарлингом, верно?
– Не воображай, будто я в состоянии мериться с ней авторитетами! – проворчала Уинифред.
Лаура ее немного успокоила, но к встрече с матерью Теодора она все еще не была готова.
Вдвоем они быстро собрали вещи и заторопились домой, пока не начался дождь. Уинифред аккуратно, на вытянутых руках, чтобы не заляпать платье, несла холст, накрытый тряпкой, а Лаура взяла в руки коробку с красками и сунула под мышку складной мольберт.
Дома Уинифред опустила картину на пол, развязала ленты шляпки и оставила ее на столике у входа. Корзинка для корреспонденции была пуста.
– Теодор! – позвала она, забрала из рук Лауры мольберт и прошла в гостиную.
Комната была заставлена масляными полотнами. Готовые стопкой стояли у стены, а те, над которыми девочка еще работала, были накрыты влажными тряпками с разноцветными мазками краски. Уинифред хвалила красоту морских пейзажей Лауры, но на самом деле из всех картин ей больше всего нравился портрет Дарлинга. На него ушли почти
