голову в плечи. – Мы оба прекрасно знаем, что она здесь ни при чем – ты просто хочешь повидаться со своей матерью!
– И что в этом постыдного? – после недолгого молчания тихо спросил Теодор. – Разве не естественна тоска сына по матери?
Закипая, Уинифред в сердцах швырнула книгу на другой конец дивана, и юноша отодвинулся, подобрав под себя длинные ноги. Когда он говорил так – с обезоруживающей, печальной искренностью, – Уинифред не находила достойного ответа и чувствовала себя бессердечной дрянью.
– Перестань вести себя так, будто я запрещаю тебе видеться с матерью! Я уже говорила и скажу снова: поезжай, если тебе так уж хочется! Можешь и Лауру с собой забрать!
Уинифред тут же пожалела о своих словах – их с Лаурой сейчас разделяла тонкая комнатная стена, и та наверняка слышала каждое слово. Но Уинифред уже распалилась настолько, что одно только чувство гордости не позволило ей пойти на попятную.
Дарлинг наконец повернулся к ней. В глазах у него блестели слезы, но рот сжался в тонкую линию, которую Уинифред ненавидела. Это выражение напоминало ей о человеке, которого она предпочла бы забыть. Об отце Теодора.
– Ты знаешь, что я не могу тебя оставить, и пользуешься этим, – дрожащим голосом произнес он, не отводя от Уинифред взгляда.
Сложив руки на груди, она отвернулась. У нее горели щеки, и она надеялась, что Теодор этого не замечает.
– Не нужно унижать меня своей жалостью, – колко отозвалась она.
Слова рвались против ее воли. Уинифред понимала, что причиняет Теодору боль, но получала от этого мстительное, тошнотворное удовольствие. Это было еще одним подтверждением ее правоты: как она – жестокая, себялюбивая, – может встретиться с матерью Теодора? Неужели он не понимает, что Кэтрин не сможет ее не возненавидеть?
– Кто я такая, чтобы ты представлял меня своей матери?
Теодор застыл, и Уинифред жаром обдало виски. В это мгновение она прокляла себя до глубины души. Она обещала себе, что никогда не потребует от него больше, чем он может ей дать. Но ей, жадной по натуре, всегда было мало.
– Тедди, послушай… – мягко начала она.
Но Дарлинг уже поднялся на ноги. Теперь он не плакал и не выглядел расстроенным. Скорее… рассерженным. Неудивительно, что Уинифред открывала худшее в нем.
– Нет-нет, ты права, – отрывисто возразил Теодор и вышел из комнаты.
Вскочив с дивана, Уинифред последовала за ним.
– Было глупо с моей стороны надеяться, что ты не откажешь мне в одной простой просьбе.
– Нет, все не так! – возразила она, с тревогой наблюдая, как в прихожей он накидывает на плечи сюртук.
На мгновение в голове промелькнула мысль: неужели он сейчас же уедет?
– Я просто…
– Тебе не нужно передо мной объясняться, Уинифред.
Она съежилась.
– Куда ты?
– Подышать свежим воздухом. Прошу, ложись спать.
– Тедди!
За Дарлингом захлопнулась дверь, и Уинифред в сердцах вцепилась в собственные волосы. Идиотка! Надо же было ляпнуть такое! Если Уинифред и предлагала Теодору отправиться домой без нее, то всегда таким тоном, чтобы он понимал: она будет в ярости, если он действительно уедет. Потому что, по правде говоря, теперь она понятия не имела, каково жить без Теодора рядом.
Он был прав: она трусила и только поэтому держала его на привязи.
Чтобы Дарлингу стало совестно за свою выходку, Уинифред решила сидеть на полу в прихожей, пока он не вернется. Но в конце концов усталость взяла над ней верх: когда начали слипаться глаза, она вернулась в гостиную, устроилась в уголке дивана и сама не заметила, как задремала.
Из сна ее выдернул стук в дверь. Уинифред вскинула голову, чувствуя, как тянет кожу на лбу – наверняка там отпечаталась тканая решетка диванной обивки. Торопливо вскочив, она пошла отпирать. Но зачем Теодор стучит? Разве она стала бы запирать за ним?
Уинифред распахнула дверь и едва не попятилась. На пороге стояла самая красивая женщина, которую она когда-либо видела: густые волосы, собранные в тяжелый узел, изящное овальное лицо, печальные черные глаза. Незнакомка улыбнулась, и Уинифред узнала ее. Чтобы не покачнуться, она крепко вцепилась в ручку двери.
– Добрый вечер, – поздоровалась Кэтрин Дарлинг. – Прошу прощения за столь поздний и неожиданный визит. Вы, должно быть, мисс Бейл?
– Прошу прощения, я не представилась, – после краткой паузы извинилась Кэтрин.
Голос у нее был грудной, бархатный, под стать внешности. Не верилось, что таким голосом можно кого-то отчитать или кому-то нагрубить.
– Меня зовут…
– Я знаю, – выпалила Уинифред и осеклась, чувствуя, как теплеет лицо.
Нужные слова никак не шли в голову, и она говорила первое, что приходило на ум, – только бы не молчать.
– Прошу прощения. Пожалуйста, проходите, мисс Дарлинг.
Гостья удивленно улыбнулась и шагнула в дом. С собой у нее был только небольшой саквояж из черной кожи, и больше ничего. Должно быть, она не собиралась оставаться у них надолго… если вообще собиралась оставаться.
Может, она следующим же утром увезет Теодора домой.
Кэтрин, не заметив испуга Уинифред, спросила тем же дружелюбным тоном:
– Неужели мы с Тедди так похожи?
– Да, мэм, очень похожи! – заверила ее Уинифред. – Я сразу же поняла, что это вы. И на портрете… Словом, да.
Кэтрин свела брови и опустила уголки губ. То же выражение недоумения часто появлялось на лице Теодора.
– На портрете? – рассеянно переспросила она.
В их разговоре с самого начала было мало церемонности светской беседы, но сейчас Уинифред почувствовала, что затронула неправильную струну.
– Не думала, что он сохранился. Неужели мои родители от него не избавились?
Давая себе паузу на раздумья, Уинифред повернулась, чтобы закрыть дверь. Какого черта она заговорила про портрет? Наврать теперь Кэтрин или же признаться, что она тайком пробиралась в кабинет ее покойного отца?
– Его сняли вместе с остальными тремя, – наконец туманно ответила она. – Но прислуга за ними все еще приглядывает.
Кэтрин лишь кивнула. Ее хрупкая фигура в темно-сером дорожном платье казалась призраком здесь, в маленькой, пестро отделанной прихожей. Уинифред не покидало ощущение угрозы, как будто мисс Дарлинг в любое мгновение может ласково улыбнуться, потрепать ее по щеке и указать на выход.
За свою робость перед Кэтрин ей стало досадно на саму себя, особенно когда она вспомнила, что причины волноваться были. Как некстати они с Теодором повздорили!
– Значит, даже портрет Генри сняли, – печально отметила Кэтрин. – Мой милый Генри… Вы знаете, что мне не позволили приехать на его похороны? – Она вскинула на Уинифред глаза.
– Я этого не знала, – осторожно призналась Уинифред, выдерживая взгляд гостьи.
