— Могут, конечно, просто разжаловать, — продолжал издеваться Веригин. — На пенсию в любом случае не рассчитывайте. Деревенька-то есть?
— Маленькая, — чуть не плача, ответил Терлецкий.
— Значит, с голоду не помрете!
Со стула привстал Сочин. Холодные полотенца помогли снять отек возле глаза, и он решил поехать домой.
— Федор Максимович, а если депешу срочную послать? Ночью фельдъегеря поедут, мигом в Смоленск доставят.
Терлецкий ухватился за идею:
— Пошлите! Принесите бумагу и перо, кто-нибудь!
— Сию секундочку, — отозвался Рухнов. Вот и повод в кабинет войти. Зайдя, Михаил Ильич увидел сидевшего за бюро Митю. Молодой человек вытаскивал из ящиков листки и быстро просматривал. Интересно, что он ищет? Завещание? Вексель? Что-то еще?
— Дмитрий Александрович, пары чистых листиков не найдется?
Митя недовольно обернулся, и Рухнов извиняющимся тоном пояснил:
— Федору Максимовичу для государственных нужд…
— Пожалуйста, пожалуйста, — смягчился юноша. — Возьмите с края.
— Благодарствую. — Взяв бумагу, Рухнов быстро вернулся в трофейную. Чуть самое интересное не пропустил.
— Ах ты, мерзавец! — Растоцкий подобрал брошенные Федором Максимовичем рисунки, долго рассматривал, не в силах поверить, что там изображена его любимая Маша! Не владея собой, Андрей Петрович схватил со стола бронзовый канделябр и метнул в голову юноши.
Тот успел уклониться, а запустить второй подсвечник Андрею Петровичу не дали подскочившие исправники. Тучин на миг испугался, но быстро принял свою обычную горделивую позу с чуть выставленной вперед правой ногой.
— Отвезли бы вы, Мария Андреевна, своего ненормального папеньку домой!
— Мой отец нормален! Это вы — сумасшедший! Как вы посмели такое рисовать?
Тучин пожал плечами.
— Не думал, что эскизы так вас заденут!
— Эскизы? — чуть не задохнулась девушка.
— Ну, конечно! К новой картине, «Страшный суд». Это будет шедевр! Он обессмертит и меня, а заодно и вас, Машенька. Я так долго искал, с кого бы написать блудницу!
Тоннер на всякий случай загородил Маше дорогу. Вдруг она снова бросится на Тучина! Вернее, Илья Андреевич в душе надеялся, что бросится и сама попадет к нему в объятия. Машенька долго молчала, а потом произнесла:
— Очень надеюсь, что Бог покарает вас за грехи раньше, чем вы успеете нарисовать эту картину. Поехали, папенька, время позднее! Маменька волнуется…
Илья Андреевич расстроился. Маша Растоцкая с каждой минутой нравилась ему больше и больше. В будущей жене Тоннер мечтал найти все сразу: и друга, и любовницу, и заботливую мать детям, и опору в трудную минуту. Маша казалась ему идеалом! Он решил завтра же к ней посвататься.
— Позвольте с вами — сейчас опасно на дорогах. — Митя вернулся в трофейную и подбежал к Маше. Она улыбнулась! И Митю словно в первый раз увидела: очень мил! И красив! Зачем она маменьку слушалась? Ну и ладно, что не богат. Богатый вон каким подлецом оказался!
— Спасибо, Дмитрий. — Маша снова улыбнулась. — С нами слуги, так что не беспокойтесь. — Девушка нежно взяла его за руку. — Увидимся завтра. Мы придем проводить покойных в церковь.
Митя просиял.
— Я буду ждать! До завтра!
— До завтра!
У Тоннера от ревности сжалось сердце, кровь прилила к голове, отчего доктор покраснел. Он осмотрелся, но никто, слава Богу, этого не заметил. Илья Андреевич застыдился охвативших его чувств: и любви к Машеньке, и ревности к Мите.
Растоцкие со всеми попрощались, лишь Тучин демонстративно отвернулся, сделав вид, что разглядывает портрет Северской. Сочин, захватив депешу, уехал следом.
— А вдруг Роос ожерелье украл? — предположил Рухнов.
Киросиров обрадовался:
— Значит, убийца Роос!
— А может, он и с Элизабет встретился здесь не в первый раз, — продолжал Рухнов.
— Ее зовут не Элизабет, — вдруг сказал Тучин.
От неожиданности все уставились на него.
— А как? — вскочил генерал. — Что ты, мерзавец, знаешь? Говори быстро!
— Будете оскорблять, ничего не скажу!
— Тучин, если вы что-то знаете, говорите, — приказал Терлецкий.
— Я не знаю, я вижу, и странно, что вы не видите. Посмотрите на портрет Ольги Северской. Теперь закройте глаза и вспомните Елизавету. Все понятно?
Генерал помотал головой:
— Ничего не понятно!
— Вашу Элизабет зовут Катя, Катя Северская! Посмотрите, как она похожа на мать!
— Катя? — Тоннер подскочил к портрету. Действительно, нос, губы, уши и форма черепа почти идентичны. Глаза другие, но что-то в дочери и от отца должно быть!
— Ну и что? — спросил генерал. — Мало ли кто на кого похож? Штабс-капитан Дериглазов на Бонапарта походил, пленные французы ему честь отдавали. Чуть не поплатился за такое сходство! Отстал как-то от корпуса, ехал ночью один, нарвался на платовских казаков. Хорошо не повесили, решили в Петербург как подарок императору отправить.
— Полностью соглашусь с вашим высокопревосходительством, — вмешался Угаров, — но мы с Михаилом Ильичом кое-какие документы нашли…
Денис рассказал о справках и тетрадочке поляка.
— Илья Андреевич, вы что-либо понимаете? — спросил у Тоннера Терлецкий.
— Пока нет, надо подумать…
— Да что тут думать! — вскричал Угаров. — Катю объявили умершей, чтобы заполучить ее состояние. Анна Михайловна насильно отвезла девочку в монастырь, к родственнице. Наверняка принуждали постричься…
— Имущество новообращенных монастырю достается? — уточнил Терлецкий у вышедшего после службы из покоев князя отца Алексея.
— Как правило, да, — ответил священник.
— Вот именно, как правило! — опять вскричал Угаров. — По документам ее могли постричь не как Екатерину Северскую, а как какую-нибудь крестьянку. А Катю объявить умершей…
— Как вы смеете обвинять тетушку в таких гнусностях?! — подскочил к Угарову Митя.
— Василий Васильевич семью разорил, имение отцовское проиграл, забыли? — не растерялся Денис. — А это поместье — лакомый кусочек, пять тысяч душ!
— Анна Михайловна не пошла бы ради денег на подлость…
Рухнов дружески обнял Митю:
— Ради денег люди мать и отца убить могут, а тут надо было всего лишь почти чужого человека в монастырь отдать. Можно сказать, и не злодеяние даже.
— Тетушка не такая…
— Дмитрий Александрович, дорогой! Стремление защитить дорогого человека — похвально, но древние советовали: начни с себя. Вот вы сами убьете человека из-за денег? — Рухнов заглянул Мите в глаза и повторил. — Из-за очень больших денег?
— Я? — испуганно спросил Митя.
— Вы! — с нажимом повторил Рухнов.
Митя затряс головой, вырвался и уже на бегу крикнул:
— Нет!
Он понесся по анфиладе к Анне Михайловне. Вдруг она пришла в себя? Как много ему надо ей рассказать, как нужен сейчас ее совет!
Все удивленно проводили Митю взглядами. Угаров продолжил:
— Из монастыря Катя сбежала. Достав семейные драгоценности из известного только ей тайника, села на корабль и познакомилась с Камбреме. Потом много лет мечтала вернуться сюда и отомстить.
— Стоп, Денис Кондратович, стоп! — прервал юношу Тоннер. — Катю в этих местах знали с детства. Вмиг бы разоблачили…
— Могли и не узнать, — сказал генерал. — Я вот троюродного племянника видел младенцем, а потом встретил через двадцать лет. Ничего похожего! Сами посудите: как в семипудовом лысом увальне узнать белокурого херувима?
— Гришка! — Тоннер громко позвал лакея.
Тот нехотя пришел из буфетной.
— Чего желаете?
— Ты Катю Северскую знал?
— Нет. Прежняя дворня с прежним князем в партизаны ушла, там и погибла. Анна Михайловна новых людей купила, и меня тоже.
— А вы, батюшка, знали Катю? — спросил Терлецкий у отца Алексея.
— Нет, в этот приход меня десять лет назад назначили.
— Вот вы, Илья Андреевич, не дослушали, — раздраженно сказал Денис, — а я хотел указать на человека, который точно Катю знал. Пантелей!
— Постойте! — вскричал Рухнов. — Он у ее первого мужа покупал вино. Значит, если Катя и Элизабет одно и тоже лицо, — значит, он тайну княгини знал с самого начала! Может быть, и из монастыря ей помог бежать.
— Не удивлюсь! — промолвил батюшка. — Староверы хуже иноверцев…
— Степан, Порфирий, приведите-ка негодяя, — распорядился Киросиров.
— Где он прячется? — поигрывая дубинкой, спросил Порфирий.
— Я покажу, — предложил Петушков.
Гришка посоветовал:
— Стучите посильней. Он в уши дряни напихал, чтоб не разбудили.
Подойдя к двери, Порфирий постучал дубиной. Ответа не последовало, да и ждал исправник недолго. Толкнул дверь мощным плечом — она оказалась не заперта.
