После смерти Пантсилеи мне стали сниться кошмары. Я не видела ее трупа, но Эсмеральда, обзаведшаяся к этому времени впечатляющей сетью осведомителей, описала мне его во всех подробностях. Я часто просыпалась, задыхаясь, потому что во сне тело Пантсилеи всплывало из темных глубин Тибра и ее мертвые глаза медленно открывались. Распухшая рука поднималась и указывала на меня обвиняющим жестом. «Ты. Это ты — причина моей смерти…»
Ведь это я забрала кантереллу, яд, который был спрятан в потайном кармане в платье Лукреции. И меня не покидала мысль о том, что несчастную служанку убили из-за пропавшего яда. Должно быть, Чезаре всучил яд Лукреции вместе с наставлениями по использованию. А когда Чезаре спросил о нем, Лукреции пришлось признаться, что кантерелла пропала.
И конечно же, Пантсилея оказалась первой, кого обвинили в пропаже.
Но когда вина терзала меня не так сильно, мне думалось, что Пантсилея умерла именно по той причине, какую символизировал засунутый ей в рот кляп: она слишком много знала, и потому ее заставили замолчать. В конце концов, разве не она толкнула меня в шкаф, дабы поделиться тем, о чем она не могла сказать вслух, — правдой о взаимоотношениях Лукреции и Чезаре?
Лукреция была не единственной, чьи мысли той весной и летом обратились к браку.
Однажды меня вызвали в Ватикан — в кабинет к Чезаре. Под извещением стояла подпись: «Чезаре Борджа, кардинал Валенсийский».
Я села на кровать, сжимая пергамент в руках. Момент, которого я так боялась, настал. Чезаре желает знать пределы моей любви и верности; он больше не потерпит отговорок.
В тщетной надежде избежать столкновения с глазу на глаз я взяла с собой Эсмеральду и двух фрейлин помоложе; мы пешком пересекли площадь и добрались до Ватикана. Там нас встретили двое стражников и препроводили в кабинет кардинала. Стоявший у входа солдат велел моим дамам остановиться.
— Его преосвященство просит дозволения встретиться с принцессой Сквиллаче наедине.
При виде такого нарушения приличий Эсмеральда недовольно нахмурилась, но моих дам отправили в приемную, а я вошла в кабинет к кардиналу одна.
Чезаре сидел за огромным позолоченным столом, инкрустированным черным деревом. Полки у него за спиной были заполнены переплетенными в кожу толстыми томами, сборниками канонического права; на столе горела масляная лампа. Когда солдат ввел меня в кабинет, Чезаре встал и жестом пригласил меня присаживаться на стул с бархатной подушкой, стоявший напротив стола.
Я села. Чезаре отпустил солдата, вышел из-за стола и опустился передо мною на колено. На нем была алая ряса и кардинальская шапочка; шелковый подол с шелестом лег на мраморный пол.
— Донна Санча, — произнес Чезаре. Хотя прошло уже несколько месяцев после того, как он спал со мной, и невзирая на официальную обстановку, он говорил с прежней пылкостью влюбленного. — Я получил от моего отца официальное уведомление о том, что вскоре с меня снимут ношу монашеской жизни.
Мне хватило ума не выказывать беспокойства. Вместо этого я сердечно произнесла:
— Я рада за вас. Несомненно, это станет для вас огромным облегчением.
— И не только, — сказал Чезаре. — Это прекрасная возможность… для нас.
Он осторожно взял меня за руку и прежде, чем я успела хоть как-то отреагировать, быстро надел мне на мизинец золотое колечко.
Это было кольцо моей матери. То самое кольцо, которое Хуан отнял у меня в тот день, когда изнасиловал меня. Мне удалось не вздрогнуть, хотя это потребовало от меня величайшего самообладания.
— Где вы его взяли? — прошептала я.
— Какая разница? — улыбнувшись, спросил он. — Донна Санча, вы знаете, что вы — величайшая любовь всей моей жизни. Сделайте мое счастье полным. Скажите, что согласитесь выйти за меня замуж, когда я стану свободен.
Я отвела взгляд. Меня переполняло отвращение, мне же сейчас требовалось изобразить совершенно другие чувства. Некоторое время я молчала, тщательно подбирая нужные слова, но не могла отыскать ничего такого, что спасло бы мне жизнь.
— Я не свободна, — наконец произнесла я. — Я связана с Джофре.
Чезаре пожал плечами, словно при виде сущей мелочи.
— Мы можем предложить Джофре кардинальскую должность. Я не сомневаюсь, что он ее примет. А аннулировать брак будет нетрудно.
— Вряд ли, — ответила я, стараясь говорить бесстрастно. — Свидетелем при осуществлении брака был кардинал Монреальский. Имевшее место не получится поставить под сомнение.
В голосе Чезаре проскользнули первые нотки раздражения. Он понял, что проиграл, но не понимал почему, и это раздражало его еще сильнее.
— Кардинал Борджа у нас в руках. Он скажет то, что мы захотим. Вы не любите меня? Вы не хотите быть моей женой?
— Это не так, — искренне произнесла я. — Я не хочу позорить Джофре. Подобная жестокость сокрушит его.
Чезаре посмотрел на меня, как на ненормальную.
— Джофре оправится. А кроме того, кардинальский сан даст ему влияние и богатство, которые смягчат его боль. Мы пошлем его в Валенсию, чтобы сделать ситуацию менее неудобной. Вы с ним никогда больше не увидитесь. — Он ненадолго умолк. — Мадонна, вы ведь не дура. Напротив: вы чрезвычайно умны. Вы понимаете, что я буду гонфалоньером армии моего отца.
— Понимаю, — тихо отозвалась я.
— Я — не болван и неудачник, каким был Хуан. Я вижу возможности, которые предоставляет эта должность. Я намерен расширить границы Папской области.
— Я всегда знала, что вы — человек честолюбивый, — произнесла я, изо всех сил стараясь, чтобы мой голос не звучал осуждающе.
— Я намерен объединить Италию, — произнес Чезаре, придвинувшись ближе; голос его был резок, взгляд — напряжен и внимателен. — Я намерен стать ее правителем. И я прошу вас быть моей королевой.
Мне пришлось изобразить удивление и ничем не выказать, что я уже слышала подобные слова — когда пряталась в шкафу Лукреции.
— Вы не любите меня? — разочарованно спросил он; его чувства наконец-то прорвались наружу. — Санча, я думал, что… нет, я не мог ошибиться в силе чувств, которые связывали нас!
Его слова прорвали мою оборону. Я опустила голову.
— Я никогда в жизни никого не любила сильнее, чем вас, — с сожалением созналась я.
В глубине сердца я знала, что меня нетрудно было бы совратить и я стала бы порочной королевой при короле Чезаре. Эти слова дали ему надежду. Он погладил меня по щеке.
— Тогда все решено. Мы поженимся. Вы слишком дрожите над Джофре. Поверьте мне, он — мужчина. Он оправится от удара.
Я отодвинулась от его руки и твердо произнесла:
— Вы не поняли меня, кардинал. Мой ответ — «нет». Я глубоко тронута вашим предложением. Но я — не та женщина, которая нужна вам для подобной роли.
Покраснев, Чезаре опустил руку и встал; его движения были полны еле сдерживаемой ярости.
— Да, вы явно не та женщина, мадонна. Можете идти. Он не стал больше тратить время, пытаясь переубедить меня; этого не допустило бы его уязвленное чувство собственного достоинства. И все же, встав и направившись к выходу, где ждали меня мои дамы, я была уверена, что мой отказ совершенно сбил Чезаре с толку и даже причинил ему боль. Он не мог поверить, что названная мною причина — забота о Джофре — истинна.
Я вздохнула с облегчением, увидев, что он не смог разгадать подлинную причину: то, что я знала, что он — убийца.
Ожидая расплаты за свой отказ, я положила стилет под подушку, чтобы он был под рукой. И все равно той ночью я то и дело просыпалась. Каждый шорох ветерка, доносящийся от окна, каждое поскрипывание в коридоре казались мне свидетельством приближения убийцы. Я отвергла Чезаре и думала, что поплачусь за это жизнью. Я не ожидала, что проживу после этого дольше нескольких дней, и считала каждое свое утро последним.
Я сказала Лукреции, что отвергла предложение ее брата. Мне было не по себе при этом признании, учитывая склонность Лукреции к двуличности. На самом деле я посоветовалась с донной Эсмеральдой о том, насколько можно доверять Лукреции, но даже собранные Эсмеральдой слухи не помогли прийти к единому мнению касательно ее истинной натуры. Однако я решила, что мне все равно следует попытаться выяснить, какого возмездия мне следует ожидать от Чезаре.
Лукреция выслушала меня очень серьезно. Она была честна — она не стала говорить, что мне нечего опасаться. Но по крайней мере в одном вопросе она меня успокоила.
— Пожалуйста, пойми меня, — сказала она. — Я уже успела поговорить с братом. Он лелеет надежду, что ты одумаешься. Я не верю, что он способен причинить тебе физический вред; его сердце по-прежнему принадлежит тебе.
Это несколько утешало. Но я поразмыслила над тем, к какому возмездию прибегнет Чезаре, осознав, что я не уступлю, и забеспокоилась.
Мы с Лукрецией сохранили дружеские отношения и встречались почти каждый день. Однажды утром в конце весны она пришла ко мне в покои и попросила погулять вместе с ней по саду, и я с радостью согласилась.
