— Простите мой наряд! Вы сами приказали, Аполлинарий Николаевич: «Беги со всех ног, как на пожар!» Приказ выполнил. Только меня малость городовой у Красных ворот задержал. Привязался: «Куда в спальном виде, нарушаете уличную благопристойность!»
— А ты что?
— Говорю: «Коли будешь чинить препятствия, пожалуюсь графу Соколову — с тяжелыми последствиями для твоего здоровья!» Сразу отпустил, да еще под козырек взял.
— Еще не хватало моим именем детишек пугать! Вот, пришли.
Сахаров, несмотря на серьезность момента, чуть не прыснул со смеху, увидав Буню в халате. Но, принимая деловой тон, строго спросил:
— А где ж инструментарий?
Буня усмехнулся:
— Я почему-то думал, что вам надо дверцу эту отомкнуть! А вам интересна не работа, а чемодан с буравами, долотом, клещами, сверлами и фомками? Тогда вам нужен не я, а магазин слесарного инструмента Роберта Кенца — это рядом, в Милютинском переулке, дом Обидиной.
Соколов прервал эту издевательскую тираду:
— Работай, Буня!
Великий взломщик, заложив руки за спину, внимательно осмотрел дверь и замок. Задумчиво насвистывая мелодию «Маруся отравилась», послюнявил палец и пощупал им прорезь для ключа.
Сильвестр, внимательно наблюдавший за этими манипуляциями, подсказал:
— Господин Буня, вам ключ дать? Вы его попробуйте засунуть...
Взломщик тут же отозвался:
— Сынок, ты посоветуй своему батьке, куда засовывать, чтоб у него детишки поудачливей получались.
Сильвестр покраснел, Сахаров не удержался — улыбнулся, Соколов стоял с непроницаемым лицом.
Читатель нашей предыдущей книги «Граф Соколов — гений сыска» помнит, что в отличие от нормальных евреев Буня носил на груди не могиндовид, а некий инструмент, похожий на малую трехлопастную вилку.
Это был самый необходимый предмет для вскрытия замков, и назывался он замысловато — щебенный катер. Представители определенной профессии гордились качеством своих инструментов, как маэстро — скрипкой Страдивари.
Чуть ковырнув щебенным катером в замке, Буня вытащил оттуда нечто. Объяснил Сахарову, как гимназический учитель на экскурсии:
— Это засунуто было — гвоздь с откушенной шляпкой. Берите себе на память.
И далее полным изящества движением Буня вновь вставил инструмент в замок, легонько толкнул дверь, и она, чуть скрипнув, растворилась.
Сахаров восхищенно покачал головой:
— Виртуоз! — и с чувством пожал руку королю шниферов.
Буня с достоинством произнес:
— Мой старый папа Бронштейн учил: «Если хочешь кушать цимес, делай свое дело лучше всех!» — Повернулся к Соколову: — Мне можно ехать спать?
— Скажешь извозчику Антону, он отвезет тебя.
Буня степенно поклонился и отправился вниз по лестнице, на выход. За его спиной раздались негромкие, но дружные аплодисменты.
Сыщики шагнули в темноту квартиры. Соколов нутром почувствовал: тут кто-то есть. Такое же ощущение было, кажется, и у остальных.
Во всяком случае, Сильвестр полез под мышку и вытащил из кобуры револьвер. Сахаров повернул выключатель. Ярко вспыхнула люстра с висюльками.
В гостиной, возле стола, опершись на него плечами, сидел в глубоком кресле Хорек. Голова его была неестественно откинута назад. Она держалась на шейных мышцах, как на ниточках. Шея была перерезана электрическим проводом, со стороны затылка накрученным на палку.
На пол натекла громадная лужа крови.
Обхватив голову руками, начальник охранки Сахаров, полный отчаяния, рассуждал: «Кто мог думать, что любовные досуги Хорька закончатся столь плачевно! И то сказать, сколько самых кровопролитных войн, сколько ужасных преступлений вызвали любовные страсти. И я уверен, что этот страшный труп с вытаращенными глазами, с оскалом белых молодых зубов — на совести Клавки, которую несчастный так любил».
Всякая смерть по-разному отзывается на других. Одних оставляет почти равнодушными или даже возбуждает чувство какого-то нехорошего, странного удовольствия: «Думал, сто лет будет жить, а вот — отпел и отплясался. Ну, а я еще малость небо покопчу!»
Другая часть людей, всегда малочисленная, чужой смертью бывает поражена столь сильно, что, кажется, отчаяние готово убить их самих.
Вот и на сей раз смерть важнейшего осведомителя была воспринята сыщиками различно. Враз рухнули мечты начальника охранки. Он уже не мог блеснуть перед высшим начальством разоблачением врагов империи и еще более продвинуться по должности и чину.
Но главное — Сахарова оскорбляло, что его, словно школяра, провели за нос, что кто-то оказался хитрее.
Вчерашний адъютант генерал-губернатора Сильвестр Петухов, человек, верно, впечатлительный и робкий, не привыкший к трупам и крови, судя по выражению лица, испытывал лишь одно — страх и отвращение перед страшном видом задавленного человека. Его кадык быстрой мышью бегал по горлу, уста сухо сглатывали, лицо было бледнее обычного.
У Соколова, лишенного излишних сантиментов и еще никак не связанного с этим делом, главным чувством было профессиональное любопытство. Его цепкий взгляд с интересом останавливался на различных предметах и малозаметных деталях, которые помогли бы навести на след убийцы.
Соколов первым нарушил оцепенение. Он повернулся к Сахарову:
— Ну, Евгений Вячеславович, теперь невольно я оказался втянутым в эту историю. — Обратился к Сильвестру: — Беги в аптеку, позвони дежурному. Пусть отыщет медика и фотографа — срочно сюда. Выполняй!
Хотя старшим по должности был Сахаров, но распоряжение знаменитого сыщика было воспринято как естественное. Сахаров погрозил Сильвестру пальцем:
— Не вздумай, поручик, дворника и понятых звать — не тот случай! Хоронить Хорька, Царствие ему Небесное, —
Сахаров перекрестился, — тайком будем. И венок от департамента полиции...
Сильвестр с явным облегчением бросился вон из страшной квартиры — только каблуки по лестнице застучали.
Сахаров кивнул вслед ему:
— Хороший сотрудник, однако к трупам привычки нет, трясется и пугается. Да это быстро пройдет, не беда. — Полковник вдруг осекся, уставился взглядом на кровавую лужу. — Граф, сюда взгляни, да вот, возле спинки кресла, — и, уже раздражаясь, добавил: — Неужто не видишь? А еще гений сыска!
Соколов невозмутимо отвечал:
— Я много чего вижу. Например, что у тебя, полковник, штиблет развязался. А ты горячишься, полагаю, из-за этих двух шпилек, засохших в крови?
— Конечно! Неужто, граф, ты не догадался, что шпильки потерял убийца? Точнее, потеряла, ибо проволокой задушила Хорька женщина. И я сразу понял — это Клавка Железная Нога. К покойному уже давно другие женщины не ходили. Душила, а шпильки и выпали. Это очевидно. Или ты, граф, не согласен? Думаешь, если баба, так силенок не хватит?
— Задавить проволокой, накинув ее сзади, — нет, для этого не надо обладать силой Железного Самсона или Людвига Чаплинского. Просто я никогда не спешу останавливаться на первой подвернувшейся версии. И тем более нельзя подпадать под гипноз одной-двух улик.
Сахаров с чувством превосходства улыбнулся:
— Это все теория! Я нынче же вырву из объятий клиента Клавку, мы с тобой ее допросим как надо, и она расколется до того самого места, которое ее кормит.
— Какую цель преследовала убийца?
— Вот она нам и расскажет, на кой черт пошла на страшное преступление. Может, с целью ограбления? Вон, ящики в секретере открыты, из книжного шкафика все тома на пол брошены, картина на стене сдвинута — что-то искала. А что искать было у Хорька? Только деньги, тем более что мы ему перед отъездом в столицу пять сотенных выдали. Болтанул Клавке — вот и решилась. Ведь старая истина: мужик в объятиях возлюбленной так размякнет, что начинает свою душу наизнанку выворачивать.
— Это верно, — согласился Соколов. — Проститутки — постоянный и ценный источник информации. Зато, если влюбятся, тут хоть на дыбу подвешивай — любимого не выдаст, крепче любого мужика окажется.
Задребезжал дверной звонок. Вернулся Сильвестр. Он радостно улыбался:
— Приказ выполнил! Взял у дежурного телефоны медика и фотографа, самолично дозвонился до них, поднял с постели. Сказал: «Незамедлительно прибыть с необходимыми инструментами! Нижняя дверь будет открыта».
— Молодец, поручик! — Сахаров с чувством пожал руку Сильвестру. — Мне нравится твоя исполнительность.
— Повернулся к Соколову: — А теперь продолжим осмотр квартиры. Напоминаю: до прибытия экспертов предметы не трогать!
