Он скомкал пергамент со списком и бросил его в чашу лампы. Бумага вспыхнула ярким пламенем и быстро превратилась в пепел.
В дворцовых залах я чувствовал себя словно на небесах; на следующее же утро я оказался в раю. Или, по крайней мере, в месте, носящем, хотя и незаслуженно, то же название — Парадиз.[5] Говорят, некогда на этом самом месте находились поля пшеницы и тучные пастбища, но все это давно исчезло. Зерно обратилось в прах, скот забили, а вчерашние поля были поглощены окраинами разрастающегося города. В этой дикой мешанине неказистых домишек и сараюшек находили приют те, кто истратил все свои деньги и силы, чтобы добраться до города. Многим так и не удавалось вырваться отсюда. Здесь, совсем близко от сторожевых башен гарнизона, процветали некоторые определенные ремесла, всегда сопутствующие бедности и отчаянию.
Такова была репутация этого места, и она не показалась мне преувеличенной, когда я прокладывал себе путь между рытвинами и разбитыми камнями Селимбрийской дороги. По обочинам дороги играли дети, пожилые женщины брели к реке, сгибаясь под тяжестью огромных тюков с бельем, и на каждом шагу я натыкался на уличных торговцев, в лотках которых лежали орехи, финики и сушеные фиги. Подойдя к одному из них и опустившись на корточки, я заглянул ему в глаза и произнес старую, как мир, формулу, соответствующую профессии наемника:
— Я ищу человека для выполнения опасной работы.
Мужчина искоса посмотрел на меня. По его ноге полз вверх какой-то жучок, направляясь к лотку с фигами. Несколько мгновений торговец мучительно размышлял о чем-то, затем внезапно протянул мне горсть фиг.
Я нетерпеливо мотнул головой:
— Спасибо, не надо. Я ищу человека…
Вторая горсть фиг возникла рядом с первой. Торговец нахмурился и разочарованно затряс руками. Меня вдруг осенило:
— Ты говоришь по-гречески?
Продолжительное молчание было мне ответом.
Я поднял руки в знак извинения, отодвинул от себя его товар и, поднявшись на ноги, направился дальше, решив не обращать внимания на камень, брошенный им вослед мне.
После трех или четырех столь же неудачных попыток завязать разговор со случайными прохожими и лоточниками я понял, что нахожусь вне границ цивилизованного мира: все вокруг говорили только на варварских языках. Я подумал, что придется вернуться сюда с переводчиком из числа тех, что постоянно ошиваются в гавани, предлагая свои услуги чужеземным купцам. И конечно, день будет потерян для визитов к сановникам из списка Крисафия, о чем он, разумеется, сразу узнает.
Кто-то дернул меня за полу плаща, и это вернуло меня к реальности. Я инстинктивно схватился за кошелек, чтобы убедиться в его целости. Кошелек был на месте, и я заметил укоризну в глазах мальчонки, оказавшегося рядом со мной.
— Ты понимаешь по-гречески? — спросил я на всякий случай.
К моему изумлению, мальчонка утвердительно кивнул головой.
— Действительно понимаешь?
Еще один утвердительный кивок и блеск белых зубов.
— Не подскажешь, где бы я мог найти человека? Человека, готового выполнить опасную работу?
Я изобразил, будто машу в воздухе двумя мечами. Немного подумав, мальчик кивнул мне в третий раз.
— Элимас, — прочирикал он. — Ты видеть Элимас.
— Элимас?
— Да. Ты видеть Элимас.
Я позволил ему взять меня за руку и пошел вслед за ним по узкой дорожке, вившейся меж неровными рядами строений. Опасаясь попасть в засаду и стать жертвой грабежа, я стрелял глазами во всех направлениях. В тот день у меня было с собой изрядное количество золотых монет, полученных от Крисафия, а моим единственным оружием был спрятанный в голенище сапога нож. Но мой проводник в оборванной тунике и с босыми ногами вел меня все дальше и дальше в лабиринт жалких покосившихся хибар. Я то и дело ловил на себе недобрые взгляды местных жителей, выглядывавших из-за драных выцветших полотнищ, которыми они прикрывали свои окна и двери. Мужчины, стоявшие группами вдоль дороги, замолкали при нашем приближении и провожали нас дерзкими взглядами, а женщины задирали юбки и делали непристойные предложения. Если меня что-то и утешало, так это то, что мой спутник не обращал на них ни малейшего внимания.
В конце концов мы оказались возле костерка, над которым висел большой прокопченный чан. Седая старуха помешивала его содержимое, бормоча что-то себе под нос. Рядом стояла импровизированная палатка, сделанная из пурпурного полотнища, какими обычно украшают улицы во время императорских процессий.
— Элимас, — сказал мальчонка и убежал.
Я проследил за тем, как он скрылся за грудой камней, которая, вероятно, была чьим-то домом, и меня охватило острое желание побежать за ним. Но я зашел слишком далеко и теперь должен был сделать последний шаг, пусть даже неблагоразумный и безрассудный. Не обращая внимания на старую каргу, заливавшуюся идиотским смехом, я согнулся в три погибели и влез в палатку.
Эта пурпурная ткань была, должно быть, прекрасной выделки, потому что внутри палатки было темно, хотя едкий дым от костра все же проникал сюда. Я закашлялся, и глаза мои начали слезиться. Услышав какие-то неясные звуки, я машинально потянулся за ножом и тихо спросил:
— Элимас?
Из глубины палатки слышалось тяжелое свистящее дыхание.
— Элимас, — раздалось наконец в ответ.
Судя по выговору, голос этот принадлежал отнюдь не ромею.
— Ты говоришь по-гречески? — спросил я, опустив нож, но все еще готовый отпрыгнуть в случае необходимости.
Элимас ничего не сказал. Мои надежды вновь начали таять. И тут в полной тишине дважды пролаяла собака — так близко от меня, что моя рука непроизвольно взметнулась вверх в защитном жесте. Из-за этого движения я потерял равновесие и неуклюже сел на песчаный пол.
— Не бойся, — спокойно заметил Элимас. — София ответит на все твои вопросы.
— София?
Я понадеялся, что речь идет не о старой карге, хлопочущей возле огня.
Собака пролаяла еще два раза. Мои глаза постепенно привыкли к полумраку, и я увидел перед собой сгорбленного седобородого старика, сидевшего скрестив ноги. Его правая рука лежала на большом черном предмете, который можно было принять за подушку… когда он не лаял.
— София, — подтвердил старик, и собака опять пролаяла дважды.
Мне в голову пришла на удивление нелепая мысль.
— София — это твоя собака?
Двукратный отрывистый лай развеял все мои сомнения.
— Значит, София ответит на мои вопросы?
Наверное, в этом костре, дым которого наполнил мои легкие, горели не только дрова…
— Выходит, — продолжал я, — она владеет греческим языком?
Собака гавкнула всего один раз.
— Что это значит? Она не говорит по-гречески?
Собака вновь пролаяла два раза.
Я оглянулся на дверной проем, который необъяснимым образом оказался закрыт. Интересно, что сказал бы Крисафий, если бы узнал, что я трачу свое время и его золото на разговоры с дрессированными животными?
Элимас ласково погладил собаку.
— Не говорит, — отрывисто произнес он. — Только понимает.
— Собака понимает по-гречески? — ядовито спросил я.
Двукратный лай подтвердил, что так оно и есть.
— Тогда ответь мне, София, — начал я, не зная, куда заведет меня желание разгадать эту загадку. — Смогу ли я найти где-нибудь поблизости наемника?
София пренебрежительно взглянула на меня и, положив голову между лап, громко засопела.
— В чем дело? — спросил я, раздраженный этим внезапным приступом сонливости.
Какое-то время Элимас задумчиво раскачивался из стороны в сторону, после чего костлявым пальцем нарисовал на песке круг, а внутри его — меньший кружок с глазками и ротиком.
Долгий опыт общения с шарлатанами, а также недвусмысленность картинки подсказали мне ответ.
— Ты хочешь денег за разговор с твоей собакой?
Старик поморщился, решительно замотал головой и указал на лежащую рядом черную суку.
— Твоя собака хочет денег за возможность поговорить с ней?
София приподняла морду ровно настолько, чтобы гавкнуть два раза. Кляня себя за непроходимую глупость, я извлек из кошелька обол и бросил его на песок перед собакой.
Смерив меня высокомерным взглядом, она принялась вылизывать зад.
Я вздохнул и прибавил к первому оболу второй, а затем и третий. София даже не посмотрела в мою сторону. Мне не оставалось ничего иного, как только бросить на песок серебряный кератий.
София повернулась ко мне и удовлетворенно пролаяла два раза.
— Отлично. Так я смогу найти поблизости наемников?
Собака вновь пролаяла дважды. Впрочем, ответ на этот вопрос знала любая собака. Я хотел бы получить за свои деньги немного больше.
— И где же я их найду?
Собака и ее хозяин окинули меня презрительными взглядами.
