— Знаю я этого синьора, — вмешался другой гондольер, — Он мне всю гондолу заблевал, когда я его сегодня утром с парохода на берег перевозил.
Отметив про себя, что кажется догадывается, о ком идет речь, Бинт расплатился и сошел на берег. Похоже было, что он напал на след и дело начинает складываться. Распорядившись, чтобы вещи были доставлены в «Гранд-Отель Даньели» неподалеку на набережной Скьявони, француз направился на площадь, куда первым делом всегда устремлялись туристы, прибывавшие в Венецию. Беглый осмотр показал, что среди толпившейся на Пьяцетте и сидевшей за столиками праздношатающейся публики Гурина не было. Люди беззаботно пили кофе и увлеченно кормили зернами маиса наглых жирных голубей, которые дрались, хлопая крыльями и отгоняя друг друга. Никому не было дела до Бинта с его проблемами, что опять вызвало у француза прилив желчи.
У одного из флагштоков с громадными красно-зелено-белыми флагами, выстроившихся в ряд перед собором Св. Марка Бинт заметил какую-то суету и направился туда. Подойдя ближе, он увидел муниципального полицейского чиновника, терпеливо отгонявших любопытных зевак и назойливых детей от кучи дохлых откормленных голубей, сложенной рядом с ним.
— Простите, мсье, — обратился к полицейскому француз. — Я только что приехал и еще не читал газет. Эти мертвые птицы — следствие какой-нибудь эпидемии? Возможно, холера или чума?
— Нет, синьор, — ответил полицейский, оглянувшись на кучу. — Это один пьяный русский синьор передавил их сегодня днем, когда гонялся за единственным на Пьяцетте белым голубем.
— Странные действия для нормального человека, — заметил Бинт, на которого куча дохлых голубей произвела угнетающее впечатление, живо напомнив ему картину растерзанной Шарлотты де Бельфор на берегу лесного озера.
— Синьор утверждал, что это почтовый голубь, и что он прислан ему русским царем с депешей. Нам пришлось сообщить в русское консульство и после долгих переговоров мне велели этого синьора Бинта отпустить.
Бинт был потрясен до глубины души. Он отошел от полицейского чиновника и осаждавших его ротозеев и остановился в полной растерянности. Если этот подозрительный русский синьор действительно Гурин, то, значит, он знает о приезде Бинта в Венецию и специально совершает всякие невообразимые глупости, и затем выдает себя за Анри Бинта, чтобы затруднить французу выполнение его задачи. Во всяком случае, после того, что поведал полицейский, Бинту следовало посетить русское консульство. Что он и сделал, направившись на Сан-Самуэле во дворец Моро-Лин, где размещались консульские службы Российской империи.
— Синьор, снимитесь на память о прекрасной Венеции, — окликнул его на площади Сан-Анжело фотограф, сидевший на скамеечке рядом со своим громоздким аппаратом на треноге и посасывавший вино. — Всего десять сольдо. Пять сольдо за любой из видов Жемчужины Средиземноморья! Имеются интересные открытки французского жанра! — при этом фотограф понизил голос и ухватил Бинта за рукав.
— Мне некогда! — огрызнулся француз.
— Как может быть некогда, синьор, когда я предлагаю вам такой прекрасный товар. Взгляните на эту очаровательную девушку. На ней почти совсем нет одежды. Если вы, конечно, не женаты, синьор.
Чтобы отвязаться от назойливого фотографа, Бинт залез в карман и протянул было тому монету в пол-лиры, когда взгляд его наткнулся на выставленную в качестве образца фотографию, изображавшую нарисованную на холсте полногрудую русалку (этот холст с дыркой вместо головы стоял у фотографа за спиной) с мужским лицом, в котором Бинт мгновенно узнал своего противника.
— Скажите, мсье, что это за фотография?
— О, синьор, не обращайте внимания. Это всего лишь образец. Обычно с этим фоном у нас снимаются девушки. Для мужчин у меня есть фон в виде славного гондольера, плывущего по большому каналу на гондоле на фоне моста Риальто и распевающего баркароллы.
— Меня интересует именно эта фотография.
— Увы, синьор, клянусь Мадонной, но она заказана одним русским синьором. Он большой чудак, сказал, что скоро тоже будет плавать под водой, как русалка и потому желает сняться именно в таком странном для мужчины виде. Он обещал забрать карточку завтра.
— Напечатайте ему другую. А эту я заберу с собой.
— Но синьор!
— Вот тебе лира и угомонись, — Бинт добавил к половине лиры еще одну такую же монету и, забрав карточку, продолжил свой путь.
Такие явные следы жизнедеятельности Гурина, встречавшиеся ему буквально на каждом шагу, куда бы он не направлял свой путь, показались ему подозрительными. Не кроется ли за всем этим какая-нибудь ловушка?
С замиранием сердца он вошел в здание дворца, выходившего фасадом на Большой канал прямо напротив палаццо Джустиниани. В фойе отдал лакею свою визитную карточку и стал дожидаться, когда его пригласят для беседы. Ждать пришлось на удивление недолго.
— Что вы там натворили, господин Бинт?! — с возмущением обратился к нему молодой человек с всклокоченными бакенбардами и кривыми ножками ижицей, уперев руки фертом. — Нам едва удалось договориться с префектурой, чтобы вас отпустили. Иначе представляете какой возник бы скандал! Тайный агент русского правительства попирает достояние Венеции, давя голубей на площади Св. Марка! Нам пришлось бы объявить вас душевнобольным и дезавуировать ваши действия.
— И вы, конечно же, посылали запрос в Париж? — обреченно спросил Бинт.
— Да уж, пришлось нашему консулу графу Бенбо порадовать и вашего начальника господина Рачковского, и парижского консула Карцова. Уж не знаю, докладывали ли они послу барону Моренгейму, но телеграмма о том, что мы любым способом должны избежать огласки вашего пребывания в Венеции и не допустить ареста властями, пришла нам не из консульства, а из посольства.
«Хитрый, дьявол!» — подумал француз, холодея. Он представил, какой разнос учинит ему Петр Иванович по возвращении в Париж, ведь Рачковский не знает, что все эти инсинуации происходят от Гурина. Мало того, Рачковский, скорее всего, понял дело так, что задержание Бинта связано с тем, что он убил Владимирова и теперь был страшно обеспокоен.
— Я бы вам советовал, господин Бинт, — сказал молодой человек с ногами ижицей, — чтобы вы по крайней мере на неделю исчезли из Венеции или затаились где-нибудь, пока все не успокоится. Иначе даже наших возможностей может не хватить, чтобы замять ваш дурацкий поступок.
Бинт знал, что оправдываться ему бесполезно. Он покинул консульства и вернулся на Пьяцетту, где сел за столик и заказал себе кофе. Проклятые голуби тут же насели на него, они садились на плечи, на щегольское соломенное канотье, бродили по столу и едва ли не лезли в рот. Дважды он вынужден был выуживать из кофе голубиные перышки, не решаясь даже шикнуть на мерзких птиц, чтобы его, не дай Бог, не обвинили в покушении на достояние Венеции и не заставили назвать свою фамилию.
На какое-то время он оказался избавлен от голубей, когда к нему подошел монах в сутане и стал трясти жестяной кружкой перед носом, призывая пожертвовать на церковь. Однако он оказался не менее назойливым, чем голуби, и Бинт все-таки потерял терпение. Француз вскочил и наорал на опешившего монаха, который не привык к такому обращению и поспешно ретировался в собор, уступив место обратно голубям.
Знакомая русская речь, раздавшаяся за спиной у Бинта, заставила его обернуться. От резкого движения голуби с шумом взлетели и француз увидел, как к нему тотчас направился полицейский чиновник.
— Смотри, папенька, этот дядя тоже гулей пугает, — сказал маленький русский мальчик своему отцу, с которым они занимали соседний столик.
— Ну что ты, Петенька, он же не бегает по площади! — ответил папаша.
Мальчик встал из-за стола и, подойдя к Бинту, заглянул в глаза.
— Дяденька, поймай гулю, — шепотом попросил он.
Бинт не очень хорошо знал русский язык, но просьбу мальчика он понял сразу.
— Убрайся прочь, маленький негодяй! — зашипел он на мальчика. — Иначе я отдам тебя полицейскому. — И Бинт указал на остановившегося невдалеке полицейского чиновника.
— А тот русский дядя поймал мне гулю, — презрительно сплюнул мальчик.
— Петенька, зачем ты плюешься! — вмешался отец. — Это неприлично.
— Дяденька Бинт сказал мне, что он не только гулю, он мне и журавля поймать может. А у этого французишки кишка тонка!
— Ну-ка, мальчик, подойди сюда! — зарычал Бинт, так что даже голуби на соседних столиках на мгновение перестали попрошайничать и приставать к людям. — Вот это твой дяденька Бинт?
И он продемонстрировал испуганному мальчишке карточку с Артемием Ивановичем в виде русалки. Мальчик утвердительно кивнул, а потом вдруг закричал отцу, срываясь на петушиные нотки:
— Папенька, папенька, почему он мне картинки с голыми тетками показывает, какие я у тебя в бюро на пасху нашел!
