— Наконец-то мы встретимся с нашим неуловимым незнакомцем. Позвольте мне, господа, пригласить Бурдо, который передаст мне разъяснительные документы.
Не дожидаясь ответа герцога, Николя позвонил. Вошел инспектор и, протянув ему стопку бумаг, перевязанных голубой ленточкой, бесшумно исчез. Все взоры устремились на Николя.
— 1 июля 1775 года судно «Бурбоннез», принадлежавшее Ост-Индской компании, пришвартовалось в Лорьяне; на его борту прибыли военные, негоцианты и несколько священников из иностранной миссии. Я располагаю… — и он потряс стопкой документов, — списком пассажиров и описанием их вещей, ящиков и чемоданов. В бортовом журнале указано, что 30 апреля тело пятнадцатилетнего юнги Жака Легерена после отпевания опустили в море. Юнга скончался при загадочных обстоятельствах, и никто не сумел определить причины его смерти. Происшествие заинтересовало корабельного врача, и он подробно описал его в бортовом журнале. Согласно его описаниям получалось, что моряка укусила именно кобра, каким-то образом оказавшаяся на борту. Внимание мое привлекло также имя одного из пассажиров судна. Речь идет об офицере. Я посетил военную канцелярию на улице Сен-Доминик…
— И что же? — поинтересовался Сартин.
Николя заглянул в бумагу.
— Мы узнали, что сей офицер с 1770 года состоял на службе у Гайдара Али.
— Как, как? Мы такого не знаем.
— Гайдар Али, сударь, являлся генералом армии раджи Майсура, но потом он сверг раджу. С помощью французских офицеров он создал конфедерацию вождей маратхи, выступивших против англичан. Интересующий нас человек попал в засаду, все его товарищи были убиты. Спасся он один. Несколько лет он пробыл в плену, но потом ему удалось бежать и добраться до нашей фактории в Пондишери. Никто раньше его не видел, а следовательно, никто не мог его узнать. Он вернулся во Францию, где узнал, что его род угас. Я сумел найти медальон, где сохранился его портрет в молодости. А теперь я вам расскажу другую историю.
— Почему, почему? Этак мы совсем далеко уйдем!
— Эта история приведет нас во Францию. Один человек выдает себя за другого, узурпирует его имя, звания, титулы. Но хуже всего, что ему удается обрести поддержку и помощь целого круга людей, которые, пребывая в тени трона, потакают собственным амбициям и плетут заговоры, пользуясь неопытностью короля и возвращением парламентов. Круга, который безосновательно или нет, изо всех сил противится реформам генерального контролера. Ловкость позволяет нашему человеку занять место подле одного из министров, и даже более того, место в одной из недавно созданных служб, предназначенной для противодействия проискам держав, ведущих политику, враждебную Франции. Когда этот круг узнает о моей миссии в Вене, он решает, что за мной необходимо проследить и воспрепятствовать моим поискам. Документ, обнаруженный у аббата Жоржеля, доказывал, что аббат вступил в переписку с этими лицами, а также состоял в сговоре с неким офицером, которого придали мне, чтобы, так сказать, защищать меня!
Сартин резко встал.
— Вы часто переходили границы, сударь, но теперь дерзость ваша стала нестерпимой! Ушам своим не верю! Вы полагаете, что я намеренно поместил шевалье де Ластира…
— Кто мог такое подумать, сударь? Как бы неприятно ни было, но вами, как и мной, злоупотребили и обоих сделали жертвами.
— Как это, как это? — воскликнул Ла Врийер. — Сударь, вы слышите, какие серьезные обвинения выдвинуты против вас? Что вы на это скажете?
Шевалье пожал плечами.
— А что я могу ответить на рассуждения безумца? Наверное, господин Ле Флок забыл, что я спас ему жизнь.
— Совершенно верно! — воскликнул Сартин. — Только что вы благодарили его за это.
— Истина, увы, выглядит несколько иначе. Я долго размышлял над тем нападением. Если шевалье спас меня, значит, постановка сцены требовала ввести меня в заблуждение.
— Доказательства! Доказательства!
— Пока лишь предположения, но доказательства не замедлят появиться. Нам придется снова вернуться назад. По пути из Парижа в Вену так называемый шевалье рассказывал о кампаниях, в которых он участвовал. Наверное, он упомянул Индию, скажете вы? Нет, он говорил только о сражениях в Германии. Но однажды в разгар беседы, когда он пытался вычислить курс обмена денежных единиц в Священной Римской империи, он заговорил об аннах, медных и серебряных монетах, имеющих хождение в Индии. И я прекрасно помню, как он заявил мне, что было время, когда он носил тюрбан. Тогда я решил, что он побывал с миссией при дворе великого султана. Кстати, как вы думаете, где я нашел медальон с портретом Энефьянса? В одном из сундуков, что стояли в доме на улице Вандом. И есть еще кое-что…
— Туман, дым! — небрежно бросил шевалье.
— Вы сами нашли верное слово! Трижды меня поразил необычный запах табака. В Вене, когда в трактире вы закурили трубку, в пекарне у Мурю и на улице Пуарье. Этим запахом пропахла вся наша почтовая карета. Уверен, когда австрийская полиция обыскивала наш багаж, вы считали, что туман скрыл вас. Вчера Рабуин, долго колебавшийся, потому что очень боялся ошибиться, сказал мне, что он тогда заметил вас. Он прав, ибо вы следовали за нами и сообщали о наших передвижениях преследователям. Вы полагаете, что напустили туману, когда предъявили моему сыну письмо, написанное якобы моей рукой? Действительно, он узнал мой почерк! Ведь я поручил вам отправить свои письма, что, без сомнения, позволило вам самому либо с чьей-то помощью подделать мой почерк.
— Может, вы еще усомнитесь в моем ранении? — закричал Ластир. — Вы что, не видели мою повязку?
— Конечно видел. Фальшивый тюрбан, найденный в доме на улице Вандом. Ранение, говорите? Сказка, чтобы оправдать ваше опоздание. Фальшивая повязка, фальшивое ранение, фальшивый капуцин и настоящие убийства Мурю, Белома и Николя Ле Флока; впрочем, к последнему судьба оказалась благосклонна.
— Одно лишь слово, и все ваши хитроумные построения рухнут. Кто-то, необычайно похожий на меня, использует мое имя. И я немедленно это докажу. Знайте, что в час, когда убивали булочника, я с отчетом об уличных волнениях находился у господина де Сартина. Собственно, кто, скажите, выдал вам Камине? Разве преступник так поступил бы? Вы меня явно с кем-то путаете…
— Что ж, попробуйте это доказать!
—.. и докажу, сударь. А потом вы мне ответите, ибо ваши слова я расцениваю как оскорбление!
— Я к вашим услугам, если, конечно, король позволит мне скрестить шпагу с убийцей!
— Господа, — прервал перебранку Ла Врийер, — продолжим. Может ли шевалье сказать нам, где он находился в то время, когда было совершено преступление?
— Я сам сообщил об этом комиссару еще тогда, когда в моем поведении никто не смел усомниться.
— Хорошо, хорошо. Значит, вы были у господина де Сартина.
— Совершенно верно, — подтвердил министр морского флота. — Меня разбудили. И я его принял. Мне кажется, вы же и сообщили о его прибытии. Это было в ночь с 30 апреля на 1 мая, в половине первого, часы в моем кабинете только что пробили именно этот час.
— Убийца не мог оказаться у вас в особняке раньше двух часов ночи.
Николя лихорадочно размышлял. Внезапно ему вспомнились слова Ноблекура: «Когда стрелки останавливаются, маятник по-прежнему два раза в день показывает точное время».
— Кто доложил о приходе Ластира?
— Мой старый слуга. Вы его знаете.
— Ваш посетитель ожидал вас в кабинете?
— Да, но я не вижу…
— Следовательно, он имел доступ к вашим часам?
— Разумеется!
— Всегда ли они отбивают полчаса?
— Да, но я не понимаю, почему…
— А я прекрасно понимаю! И заявляю, что в тот ночной час один удар мог означать и половину первого, и час ночи, и половину второго. Мы никогда не узнаем, чей коварный палец остановил стрелки ваших часов. Впрочем, возможно, об этом знают слуги, те, кто обязан заводить часы. Уверен, они прольют свет истины на ваши часы.
Сартин, казалось, окаменел. Николя достал из кармана медальон, и тот закачался на цепочке. И тут события понеслись галопом. Рванувшись к Николя, Ластир одной рукой нанес ему удар в лицо, другой вырвал у него медальон, швырнул на пол, раздавил каблуком и выкинул покореженную вещицу в огонь. Все это произошло столь стремительно, что присутствующие не успели опомниться от изумления. Сартин пришел в себя первым, но едва он попытался встать, как шевалье, выхватив из-за пазухи пистолет, направил его на присутствующих и, держа всех под прицелом, выскочил в коридор, захлопнув за собой дверь.
— Не двигайтесь! — закричал Николя, вскакивая на ноги; из разбитого носа у него текла кровь. — Все меры приняты! Он от нас не уйдет!
Раздались глухие звуки, их сменила тишина, затем послышался шум голосов, следом за которым почти одновременно грянули два выстрела; и снова воцарилась тишина. Наконец дверь медленно отворилась, и пошатываясь, в кабинет вошел Бурдо. По виску его стекала тоненькая струйка крови. Не удержавшись на ногах, инспектор рухнул на стул. Комиссар бросился к нему.
