- Очарование – выше эталонной красоты, – отметил Вильям Яковлевич, когда увидел внимание мужчин к его подопечной. – Очарование – это красота в движении.
Ипатов злился, но сдерживал свои порывы в присутствии начальника. Что-то подсказывала ему, что надо спешить. Александр Прохорович решился рассказать священнику своё намерение жениться. Тот выслушал сбивчивое признание молодого человека и тяжело вздохнул:
- Ах, ты, голубь ясный, что удумал. Куда тебе жениться? Ты не оперился ещё.
- Пока я оперюсь, её уведут. Есть кому, – горячился Ипатов. – Я влюблён, понимаете, влюблён!
- Понимаю, голубь, понимаю. Но, ты зажми себя, пересиль. Возмужаешь, тогда и найдёшь себе пару, и всё будет у тебя хорошо, – успокаивал его Собакин.
- Поговорите с ней, Богом прошу, – уговаривал «голубь».
Тут уж отец Меркурий не выдержал и закричал:
- Отстань, репей! С ума сошёл, предлагать мне, монаху, обделывать ваши мирские дела!
Махнув на него рукой, Ипатов метнулся к Канделяброву, но и там, получил отпор.
- Ты что, сказился, что-ли? Остынь! – гремел посудой Спиридон Кондратьич. – Ей рано замуж. Забудь, говорю. А потом, Брюс будет против.
- Вот интересно! А ему что за дело? Он что, отец ей? Думает, если приютил да приодел, так теперь распоряжаться может?
- Конечно, может. Уже неделя, как он её опекун.
- Оформили-таки! Оптяпали дельце! – заорал Ипатов, не помня себя. – Что ж, деньги есть, почему себя, любимого не потешить. Стареет Собакин – на «клубничку» потянуло. А вам, не стыдно сводничать, по казённым местам бегать, взятки давать, чтоб этакую пакость устроить?
- Что ты сказал? – побагровел Канделябров. – Ты, плюгавка, меня сводником обозвал? Да я, тебя…
Он схватил Ипатова за грудки, тряхнул так, что у того чуть голова не отвалилась, и со всей силы впечатал его в огромный дубовый шкаф с посудой, внутри которого что-то со звоном посыпалось. Потом поднял, как тряпку и опять грохнул, но уже об пол.
На шум прибежали все, и даже Вильям Яковлевич, который только что пришёл домой. Их взору предстала ужасающая картина: на полу лежал бездыханный Ипатов с окровавленной головой. Следы крови были и на ручке шкафа. Над Александром Прохоровичем склонился рыдающий Канделябров. Собакин оттолкнул Спиридона, приподнял голову молодому человеку и приказал:
- Полотенце, лёд и водку, быстро!
Катя бросилась исполнять, а Канделябров, всхлипывая, побежал за нашатырём: Ипатов был без сознания. Вскоре Александр Прохорович пришёл в себя, его умыли, перевязали голову и положили на диван в столовой. Катерина Павловна села рядом и держала холодный компресс у разбитой брови. Отец Меркурий тоже не бездействовал. Из всех комнат первого этажа поочерёдно доносились слова молитвы: «… угаси всяку распрю, отыми вся разгласия соблазны…» При этом он всё вокруг кропил святой водой. Особенно досталось «враждующим»: оба были мокрыми с головы до пят.
Потом в кабинете был тяжёлый разговор между хозяином и Спиридоном, после чего оба пришли в столовую объясняться с Ипатовым. Тут уж пошли между буянами взаимные извинения-прощения, объятия и слёзы. Канделябров бился лысой головой о персидский ковёр и кричал, что бес попутал, на что с теми же словами Александр Прохорович пытался скинуться с дивана под ноги другу сердешному, но был удержан Собакиным. А в это время отец Меркурий благодарил Бога за мирную развязку перед иконой Спасителя. Одна Катерина Павловна смотрела на всех непонимающими глазами и, должно быть, впервые задумалась о психическом здоровье своих новых друзей. Причину скандала ей так и не объяснили.
***
Чтобы сгладить неприятный осадок от недавнего инцидента, Вильям Яковлевич предложил:
- Помните, Катерина Павловна, я обещал вас угостить дарами моря. Собирайтесь, тут недалеко. Поедем на Рождественку, в «Берлин». Там подают замечательных черноморских устриц, лучше французских. Попробуете миноги, гребешки и креветки. Александр Прохорович, прошу составить нам компанию. Ничего страшного. Вид у вас совершенно обычный, а шрамы и ссадины, как известно, только украшают мужчину. Решайтесь.
Ипатов немного поотказывался, а потом согласился. Поначалу, ему было стыдно принимать предложение от человека, которого он совсем недавно так поносил.
«В конце концов, я уже получил за это от Спиридона», - уговаривал он себя.
Старшему Собакину тоже было предложено поучаствовать в поездке, но он замахал руками, как ветряная мельница: «монаху в ресторацию – Господь с вами!».
Как-то, в свободное время, Канделябров научил Катерину Павловну очень красиво укладывать себе волосы: сзади скручивать их наверх, на греческий манер, а на лоб делать прядь волной. Результат превзошёл все ожидания. Когда девушка появилась с такой причёской да ещё затянутая в изумрудного цвета муаровое платье под горло (а талия, талия какова!) с большим бантом сзади – мужчины ахнули. Катенька с непривычки покраснела под их взглядами, но была счастлива, как любая молодая женщина, которая начинает понимать свою власть над противоположным полом.
В гостинице «Берлин» был прекрасный ресторан. Сначала Катюша с Ипатовым растерялись от яркого света, музыки и вина. Собакин, напротив, был в ударе: рассказывал исторические анекдоты, бравировал знакомствами с известными людьми и без повода, вдруг, не отрывая взгляда от девушки, прочитал Пушкина:
Нет, нет, не должен я, не смею, не могу
Волнениям любви безумно предаваться;
Спокойствие моё я строго берегу
И сердцу не даю пылать и забываться.
Нет полно, мне любить? Но почему ж порой
Не погрузиться мне в минутное мечтанье,
Когда нечаянно пройдёт передо мной
Младое, чистое, небесное созданье.
Пройдёт и скроется. Ужель не можно мне,
Любуясь девою в печальном сладострастьи,
Глазами следовать за ней и в тишине
Благословлять её на радость и на счастье,
И сердцем ей желать все блага жизни сей,
Весёлый мир душе, беспечные досуги,
Всё – даже счастие того, кто избран ей,
Кто милой деве даст название супруги.
Катерина Павловна сидела зардевшись. Она боялась поверить в то, что этот большой и сильный человек только что признался ей, девчонке, в своих чувствах.
На самом деле стихи были обращены к Ипатову. Вильям Яковлевич объяснял своему желторотому юнцу, что выбор всегда за женщиной и влюблённому мужчине должно принять его безоговорочно.
А тот был явно обескуражен. «Юнец» вдруг очень явственно увидел превосходство над собой Брюса. А стихи? Благословлять любимую на брак с избранником! Вот это да! И куда он полез? Александр Прохорович стал сам себе противен. Катя, эта чистая душа, конечно же, заслуживает лучшего спутника жизни, чем он. И, если Брюс её действительно полюбил – так это для девушки счастье.
Собакин тем временем уже пожалел о своём порыве – боялся показаться смешным. Теперь ему казалось невероятным, что эта, почти девочка, сможет понять его и ответить на его чувства.
Принесли устрицы. Вильям Яковлевич выжимал на них лимон, объяснял, как их едят, рассказывал, как в раковинах появляются драгоценные жемчужины и что делают из перламутра.
- Считается, что устрицы можно есть только в месяцы, где в названиях есть буква «р» - объяснял Собакин. - Говорят, в другое время можно отравиться. Чушь всё это. На самом деле в это время они размножаются, и массовое их истребление в эти месяцы может резко сократить популяцию. Вот и весь секрет.
Ипатов, как научил начальник, прямо из раковины схлюпнул себе в рот противную по виду слизь и тут же запил большим бокалом вина – боялся, вырвет. Наблюдая за ним, Собакин и Катерина Павловна расхохотались. Девушка с удовольствием ела морские диковинки и запивала шампанским.
