Возле двери меня поджидал Арат.
— Хозяин, — сказал он тихим голосом, — у вас гость, он ждет в библиотеке.
— Из города? — спросил я с некоторой тревогой.
— Нет, хозяин, это сосед — Гней Клавдий.
— О Юпитер, чего же ему от меня нужно? — пробормотал я.
За дверями я сбросил плащ и направился к библиотеке. Гней сидел на табуретке и беспокойно вертел в руках ярлычок одного из свитков, сложенных в шкафу, словно никогда не видел до этого письменных документов. Он поднял брови, когда я вошел, но не потрудился встать.
— Что тебе нужно, Гней Клавдий?
— Плохая нынче погода, — заметил он будничным тоном.
— Да, не из приятных, холодно, да и ветер часто дует. Но по-своему привлекательная, смотря для кого. Немного резковата и грубовата.
— Да-да, грубовата, именно это я и хотел сказать, как и все в сельской местности. Трудно жить в деревне, особенно если у тебя нет городского дома, куда можно вовремя сбежать. Люди в городе начитаются всяких поэм, а потом представляют себе всяких фавнов и бабочек, порхающих по лесам. А на самом деле все по-другому. Ну, я догадываюсь, трудновато тебе пришлось в этом году?
— Почему вдруг тебе пришла в голову такая мысль?
— Клавдия сказала.
— А тебе-то какое дело?
— Я могу помочь тебе.
— Не думаю, что чем-то ты будешь полезен, вот разве что сена продашь.
— Нет у меня сена! Ведь в горах его особенно не пособираешь.
— Тогда о чем ты говоришь?
Его напряженное выражение лица вдруг перешло в улыбку.
— Ну, я могу согласиться купить это поместье…
— Оно не продается. Если так тебе сказала Клавдия…
— Я просто предположил, что ты решил продать его и вернуться на свое место.
— Мое место — здесь.
— Не думаю.
— Мне все равно, о чем ты думаешь.
— Это земля Клавдиев, Гордиан. Она принадлежала нашему роду еще со времен…
— Расскажи это духу твоего покойного кузена. Я завладел этой землей по его завещанию.
— Луций всегда отличался от остальных. У него было больше денег, и он всегда принимал все как должное. Не ценил своего положения; забывал о том, что нужно удерживать плебеев на их месте. Он бы и собаке завещал свое поместье, если бы собака была его лучшим другом.
— Мне кажется, что тебе лучше уйти, Гней Клавдий.
— Я пришел сюда с серьезным предложением. Если ты думаешь, что я обману тебя…
— Ты прискакал на лошади? Я прикажу Арату вывести ее из конюшни.
— Гордиан, пойми, так будет лучше для всех…
— Уходи, Гней Клавдий!
На следующий день я все еще размышлял о его визите, когда прискакал гонец и передал мне письмо от Экона. Каковы бы ни были новости, я мысленно улыбнулся, вспомнив его приятный голос. Возможно, у Метона тоже скоро будет такой же. Я удалился в библиотеку и поспешно сломал печать.
«Дорогой папа, твой раб Орест прибыл к нам, не объяснив цели своего визита. Он заявляет, что выехал из поместья с Метоном, но вскоре Метон повернул коня и приказал ему ехать в Рим и передать нам, что ты даришь его мне — пусть он остается в моем хозяйстве. Оресту поначалу казалось, что он просто сопровождает Метона в Рим, в любом случае, ты ничего не говорил насчет того, чтобы ему остаться в моем доме.
(Он силен как бык, но не очень-то умен.) Ты можешь объяснить, что произошло?
Тревожные слухи продолжают носиться в воздухе. По-моему, былое спокойствие не вернется до тех пор, пока Катилина не потерпит окончательного поражения. Иногда это кажется вопросом нескольких дней; а потом вдруг заявляют, что в его армию влились сотни и тысячи беглых рабов, и численностью она теперь превосходит армию Спартака. С каждым днем труднее во что-либо верить. Иногда кажется, что к Цицерону понемногу охладевают, особенно те, кто не занят его прославлением на всех углах…»
Я долго еще продолжал читать — после того, как слова для меня потеряли всякий смысл. Когда я наконец отложил письмо, то заметил, что руки мои дрожат.
Если Метон не в Риме, то где же он? И до меня сразу же дошел ответ..
— Как далеко они отсюда? Когда ты вернешься? — спрашивала Вифания.
— Как далеко? Где-то между этим местом и Альпами. Как долго буду я отсутствовать? Да кто же знает?
— А ты уверен, что он подался к Каталине?
— Настолько же, как если бы он сам мне сказал. Какой же я дурак!
Вифания не стала со мной спорить. Пока я торопливо собирал вещи, она наблюдала за мной, скрестив руки и выпрямив спину, но с затаенным огоньком в глазах, показывающим, что она вне себя от отчаяния и старается это скрыть. Я редко видел ее настолько расстроенной; я не мог даже взглянуть ей в глаза.
— А что мы здесь будем делать, без тебя и без Метона? Ведь всегда есть опасность, что явятся беглые рабы или солдаты. Может, нам с Дианой поехать в Рим?
— Нет! Дороги сейчас слишком опасны. Я не верю, что рабы смогут защитить вас.
— Но ты думаешь, что здесь нам ничто не угрожает?
— Вифания, пожалуйста! Приедет Экон. Я уже написал ему. Он приедет послезавтра днем или ночью.
— Ты должен подождать его прибытия, чтобы знать наверняка.
— Нет! Время не ждет. Возможно, уже вдет сражение — ведь ты хочешь, чтобы Метон вернулся, не правда ли?
— А вдруг никто из вас не вернется?
Ее голос дрогнул, она прижалась к косяку и задрожала.
— Вифания! — Я крепко прижал ее к себе.
Она принялась всхлипывать.
— С тех пор, как мы покинули город, сплошные неприятности…
Меня кто-то ухватил за тунику, я оглянулся и увидел Диану.
— Папа, — сказала она, как-то не обращая внимания на слезы матери, — папа, пойдем, увидишь, что я покажу!
— Не сейчас, Диана.
— Нет, папа, ты должен посмотреть!
Что-то в ее голосе убедило меня в такой необходимости. Вифания тоже отцепилась от меня и сдержала рыдания.
Диана побежала впереди. Мы прошли за ней в атрий и вышли во двор. Она остановилась возле конюшни, помахала рукой и побежала вперед. Мое сердце тревожно забилось.
Мы подошли к дальней стене конюшни и завернули за угол. Там была навалена куча пустых бочонков. Диана стояла за ними и указывала на что-то, что мы еще не видели. Я шагнул поближе. За бочками торчали чьи-то голые ноги.
О нет.
Еще один шаг, и я увидал колени.
Нет, нет, нет!
Еще один шаг, и показался бледный, безжизненный торс.
Нет, не сейчас, это невозможно!
Я сделал еще один шаг, но больше смотреть было не на что.
У трупа не было головы.
Я сжал руками лицо. Вифания же, напротив, казалось, оправилась после недавнего потрясения. Она глубоко вздохнула.
— Кто же это может быть?
— У меня нет ни малейшего представления, — ответил я.
Диана выполнила свою задачу и теперь подошла к матери, взяв ее за руку. Она посмотрела на меня с разочарованием и немного с обвинением.
— Если бы здесь был Метон, он бы вычислил, кто это!
«Человек, путешествующий в одиночку, путешествует с дураком», — гласит древнее высказывание, но у меня не было времени об этом задумываться, спешил за Метоном, и мне казалось, что я настолько невидим, что никакие разбойники, никакие заговорщики, солдаты или беглые рабы не причинят мне ни малейшего вреда.
Это, конечно, иллюзия, и очень опасная; более мудрая моя половина догадывалась об этом, но рабы со мной не поедут, лучше они будут защищать поместье в случае чего. Если бы им можно было полностью доверять! Предполагалось, что прошлой ночью на крыше конюшни стоял охранник, и он-то должен был заметить, как под ее крышей оказалось мертвое тело и кто его туда приволок. Но раб со слезами на глазах поведал мне о том, какая была холодная ночь, как он замерз и пришел ненадолго на кухню погреться, упрашивая меня не приказывать Арату избить его. А чего еще от него ожидать? Ведь это раб, а не солдат. Но я все-таки поручил Арату наказать его, сказав, что если за время моего отсутствия подобное повторится, я продам его на рудники. Я говорил это очень сердитым голосом и, должно быть, очень убедительно — Арат побледнел как мел. А что касается того трупа, который нашла Диана, то я не обнаружил никаких особых примет. Я приказал Арату не хоронить тело до прибытия Экона, вдруг тому удастся что-то прояснить.
Странное занятие — путешествовать по стране зимой и в ожидании войны. Поля были пустыми, пустой была и дорога. Обычно всегда есть какое-то движение, несмотря на холода, особенно когда небо ясное и дождя не ожидается, однако я скакал уже несколько часов и никого не встретил. Ставни и двери придорожных домов были наглухо закрыты, скот заперт в сараях и загонах. Даже собаки не лаяли, когда я проезжал мимо. Единственными признаками жизни оставались столбы дыма, подымающегося из очагов. Жители старались никак не обнаруживать своего присутствия. Они походили на страусов из представления в Большом цирке — те зарывали голову в песок и таким образом прятались, думая, что спасаются от ревущей толпы. А разве я поступил по-другому, скрывшись в своем поместье? Это мне нисколько не помогло. А разве поможет эта тактика несчастным обитателям, если вдруг армия или войско разбойников решит пройти по их земле? Но ведь для птиц, которые не могут летать, иного выбора и не остается.
