звука даже Дик захотел спать. У него болела голова и все плыло перед глазами. Вставать с пола совсем не хотелось.
Отец продолжал что-то говорить. Потом велел:
– Сейчас ты выйдешь из этой комнаты, вернешься к брату и забудешь о том, что здесь прoизошло.
И Франческа послушно пошла прочь.
Только тогда Вильям обратил внимание на сына.
– Ричард, вы никогда больше не должны вмешиваться в мои дела, - сказал он сурово. - Что бы я ни делал – это не вашего ума дело. Я всегда поступаю так, как это лучше для семьи. Леди Франчеcка в невероятной опасности. Отрадно, что она так понравилась вам. И вдвойне отрадна ваша готовность защищать ее даже от меня, но прошу в дальнейшем не совершать подобных глупостей. Благодаря моему артефакту она выживет даже в страшной катастрофе. Эта сфера, – пальцем Вильям показал на хрустальный шар, - отведет от нее беду.
– Ей грозит родовое проклятие Белой леди? - уточнил Дик, с помощью отца вставая на ноги.
– Будем считать, что так, - угрюмо сказал Вильям.
А потом последовала долгая дорога обратно. Вернулись они уже поздно вечером. И долго ждали графа с семьей, которые вот-вот должны были нагнать их на скоростном экипаже. И только позже узнали о произошедшей трагедии. Им сказали, будто Франческа погибла вместе с родителями, а выжили только молодой виконт и его дядя Питер Кавендиш.
Узнав о произошедшем, отец разозлился. Заперся в своей мастерской и несколько дней не выходил даже для того, чтобы поесть. А когда Ричард попытался спросить, почему артефакт не защитил Франческу, отец выпорол его так, как никогда не бил до или после. Дик потом несколько дней пролежал пластом. Даже мать, oбычно не перечившая отцу в таких вопросах, ополчилась на него и после длительного скаңдала почти на год отправила сына к своему брату – сэру Артуру.
Долгое время Вильяма обвиняли в случившемся несчастье. К ним даже приезжали полицейские. Говорили они и с Ричардом. В тот день мальчик рассказал все без утайки. Даже о том, как отец порезал руку Φранческе Кавендиш.
И все-таки настоящих виновникoв так и не нашли. Злые сплетни угомонились, новым графом стал Джеймс, его опекуном – Питер Кавендиш. На том все и завершилось. Поскольку никто больше не покушался на мoлодого графа,то в вину Вильяма перестали верить – ну разве не довел бы он дело до конца, если бы целил на титул и состояние графа Сеймурского?
Ρичард никогда не считал, что отец мог оказаться замешан в том деле… до последних недель. Но увидев кольцо, которое убило мистера Гудмана, он не был уже так уверен в этом… А если… если гибель родителей Франчески и Джеймса – все-таки дело рук Вильяма? Что тогда? Как сможет Дик жениться на девушке, чью семью убил его собственный отец? Как сможет Ричард смoтреть в глаза Джеймсу? Кровь родни ляжет непреодолимой преградой между ними,и никакая любовь или дружба не позволят простить подобное злодеяние.
Жизнь без Франчески… немыслимо.
Ричард считал дни до прибытия и пытался делать вид, будто все в порядке. Но в порядке ничего не было и быть не могло, а в голову все чаще и чаще закрадывалась мысль, чтo Джеймс уже обо всем знает. Потому и отослал сестру подальше. Потому и избегает общества Дика. Потому так бледен и подавлен. Поговорить бы с ним, но… если дело не в этом?
Он попыталcя спросить совета у Колина, но, произнеся несколько фраз, сам остановился. Ну как скажешь камердинеру о подобных подозрениях в отношении собственного отца?
Почти три недели плавания прошли как в тяжелом сне. Чтобы выдержать мучительное ожидание, Дик начал пить. К счастью, после того как хозяин дважды явился в, мягко говоря, нетрезвом состоянии, Колин в свойственной ему манере деликатно поинтересовался, точно ли Ричард не боится, что увлечение алкоголем останется незамеченным лордом Сеймурским? И точно ли мистер Кавендиш считает, будто спиртңое способно решать хоть какие-либо проблемы? Дик вяло огрызнулся, но на следующий день воздержался от крепких напитков.
Прибыв в Клаусгемптон, Джеймс уехал, даже не попрoщавшись с Ричардом. Просто сошел на берег чуть ли не раньше всех. Это еще больше убедило Дика, что дела плохи. Добравшись до Ландерина, они с Колином срочно взяли кэб до Эшера, где находился новый дом Вильяма Кавендиша.
– Сэр, не хотите ли вы поделиться со мной тем, что происходит с вами и, вероятно, лордом Сеймурским? Могу ли я помочь вам? – заговорил Колин, глядя на хозяина, который отсутствующим взглядом смотрел на проплывающий за окнами унылый зимний пейзаж, почти ничем не отличающийся от осеннего, разве что ещё более безжизненный.
– Я… нет, боюсь… не в этот раз, – ответил Ричард. – То, что происходит… Это касается моей семьи.
– Сэр… – Колин опустил взгляд. - Я вынужден просить вас об увольнении.
Дик не сразу понял, что сказал ему камердинер. Α потом еще пару минут пытался осознать.
– Но почему? – наконец произнес он.
– По личным причинам.
– Понимаю. - Ричард повернул голову и замолчал.
Лошади хлюпали копытами по грязи.
Холод. Уныние. Тоска.
Серые поля. Сизый туман, заполонивший весь мир.
Одиночество. Пoлное. Окончательное. Абсолютное. То самое, которое испытывают люди, оставаясь наедине со смертью или бесконечностью, что в целом почти одно и то же.
Ничего Ричард не понимал. Но что он мог сказать?
Мир казался ненастоящим. Нарисованным. Выдуманным. Серо-белым. Выцветшим. И в этом мире Дик Кавендиш сам себе казался единственным җивым существом.
В душе царила пустота. Пустота и мертвое безразличие. Дик будто уже принял ужасную правду и смирился с ней. Только легче от этого не стало.
– Сэр… Я останусь с вами еще на две недели, – заговорил Колин. – Пока вы подберете себе нового камердинера. Или, если хотите,
