— Я тоже, Эйлин.
Долархайд посмотрел ей вслед. На одной ноге, выше икры, виднелся засос. Он подумал, что вряд ли симпатичен Эйлин, да и всем остальным тоже.
В огромном проявочном цехе было прохладно и пахло химическими реактивами. Фрэнсис Долархайд проверил раствор в проявочном резервуаре А. Первостепенное значение имели температура и насыщенность раствора. Ежечасно через него проходили сотни метров любительских фильмов, присланных со всей страны. Долархайд отвечал за всю цепочку операций проявления пленки, вплоть до просушки. Много раз в течение дня он вынимал пленки из проявочных резервуаров и просматривал их кадр за кадром. В огромной темной комнате было тихо и спокойно. Долархайд пресекал болтовню подчиненных на рабочем месте, общаясь с ними главным образом жестами.
Вечерняя смена закончилась, но он остался в проявочной, чтобы обработать и смонтировать свой собственный фильм.
Долархайд вернулся домой около десяти вечера. Он жил один в огромном доме, доставшемся ему от бабушки. Дом стоял в самом конце дороги, идущей через яблоневый сад к северу от Сент-Чарльза, что по другую сторону реки Миссури, если ехать из Сент-Луиса. За бесхозным садом никто не следил. Сухие, скрюченные деревья торчали среди молодых яблонек. Сейчас, в конце июля, над садом стоял запах прелых яблок. Днем множество пчел жужжало над деревьями. Ближайшие соседи жили в восьмистах метрах.
Возвращаясь, Долархайд всегда делал обход дома: несколько лет назад кто-то пытался залезть к нему. Он зажег свет во всех комнатах и осмотрелся. Пусть грабитель думает, что он не один. Одежда бабушки и дедушки все еще висела в стенных шкафах, на туалетном столике лежали бабушкины расчески со спутанными волосами. Ее зубы покоились в стакане на прикроватной тумбочке. Вода из стакана уже давно испарилась. Бабушка умерла десять лет назад.
(Распорядитель на похоронах попросил его тогда: «Мистер Долархайд, не могли бы вы принести мне зубы вашей бабушки?» «Заколачивайте крышку», — ответил он.)
Убедившись, что в доме никого нет, Долархайд поднялся наверх, где долго принимал душ и мыл голову.
Затем облачился в кимоно из искусственного шелка и улегся на узкую кровать в комнате, которую ему отвели, когда он был еще ребенком. Фен у него был старый, еще бабушкин, со шлангом и колпаком. Он надел его и, пока волосы сушились, пролистал новый журнал мод. Некоторые фотографии носили явный отпечаток ненависти и жестокости.
Он почувствовал возбуждение. Повернув металлический абажур настольной лампы, он направил свет на репродукцию, висевшую на стене возле кровати. «Большой красный дракон и жена, облеченная в солнце» Уильяма Блейка.[6] Когда-то картина ошеломила его с первого взгляда. Никогда раньше он не видел ничего, что так соответствовало бы образам, жившим внутри его. Казалось, Блейк заглянул через ухо в его сознание и увидел там Красного Дракона. Поначалу Долархайда не отпускал страх, когда он представлял, как его мысленные образы, светясь, выплывают у него из ушей. А вдруг их увидят в темноте проявочной? А вдруг они засветят пленки? Он заткнул уши ватными шариками. Потом, боясь, что простая вата может загореться, он попробовал использовать комочки металлической ваты. Но уши стали кровоточить. Тогда он отрезал немного асбестовой ткани с гладильной доски, скатал небольшие шарики-затычки.
Долгое время в жизни Долархайда ничего, кроме Красного Дракона, не было. Сейчас у него появилось кое-что еще: он стал ощущать начало эрекции.
Сегодня он хотел насладиться этим не спеша, но, увы, он не мог больше ждать.
Он быстро задернул тяжелые шторы на окнах комнаты в нижнем этаже. Повесил экран, установил проектор. Дедушка поставил в этой комнате откидное кресло, несмотря на протесты бабушки. (Она потом повесила на спинку какую-то вышитую накидку.) Теперь Долархайд на него нарадоваться не мог: кресло было очень удобное.
Он погасил свет, откинул спинку кресла, и скоро фантазии увлекли его прочь из этой темной комнаты. Закрепленная на потолке светоустановка, вращаясь, отбрасывала разноцветные блики на стены, пол и его кожу. Он представил себя летящим в ракете. За выпуклым стеклом кабины мелькали звезды. Закрыв глаза, он, казалось, ощущал, как яркие пятна света двигаются по его телу, а когда открывал их — разноцветные блики превращались в огни далеких городов, окружающих его со всех сторон. Не было больше ни верха, ни низа. Разогреваясь, светоустановка начинала вращаться быстрее, рисуя на мебели угловатые линии, проливаясь на стены метеоритным дождем. Долархайд представлял себя кометой, летящей через созвездие Рака.
Но одно место в комнате было укрыто от света. За светоустановкой он укрепил кусок картона так, чтобы блики не падали на киноэкран.
Когда-нибудь, но не сейчас, для усиления эффекта он попробует покурить травку.
Долархайд включил проектор. На экране вспыхнул яркий прямоугольник света. Промелькнуло несколько черных полос, крестов и точек, и вот уже серый скотч-терьер навострил уши и понесся к двери кухни, пытаясь схватить зубами поводок.
Следующие кадры показывают, как собака бежит по тротуару, пытаясь на бегу куснуть себя за бок.
На кухню заходит миссис Лидс с пакетами зелени. Она смеется и проводит рукой по волосам. Сзади гурьбой вваливаются дети…
Следующие кадры сняты в спальне самого Долархайда. Освещение плохое. Он стоит обнаженный перед репродукцией «Большого красного дракона». На нем «боевые очки» — плотно прилегающая пластмассовая маска, как у хоккеистов. У него эрекция, он усиливает ее рукой.
Вот он приближается к камере, имитируя движения восточного танцора, изображение теряет резкость, рука регулирует фокусное расстояние, и лицо заполняет весь экран. Изображение на экране подпрыгивает и вдруг неожиданно замирает. Крупным планом его рот — обезображенный задранной верхней губой, просунутым между зубами языком — и закатившийся глаз. И снова рот заполняет весь экран, излом оскала, губы смыкаются на объективе, и изображение гаснет.
Трудности при съемке следующей части были очевидны.
Камера прыгает в руках, нерезкое пятно света приобретает очертания кровати и корчащегося на ней мистера Лидса, Прикрывая глаза от света, миссис Лидс садится на постели, поворачивается к мужу и протягивает к нему руки, затем пытается перекатиться на край кровати и встать, но ноги запутываются в покрывале. Камера дергается в руках, и на экране появляется потолок, его лепнина крутится, как велосипедные спицы, потом изображение меняется, становится более устойчивым. Женщина лежит навзничь на матраце, по ночной рубашке расплывается темное пятно. Рядом ее муж с дико вытаращенными глазами сжимает рукой горло. Экран на секунду гаснет, затем в месте монтажной склейки промелькнула галочка, поставленная на пустом кадре.
Теперь камера устойчиво стоит на штативе. Все они уже мертвы и рассажены по местам: двое детей — у стены лицом к кровати, третий — в углу, лицом к камере, мистер и миссис Лидс — в постели, укрытые одеялом. Мистер Лидс прислонен к спинке кровати, веревка, стягивающая грудь, не видна, голова свесилась набок.
Слева в кадре появляется Долархайд, двигаясь как индонезийский танцор. Он весь перепачкан кровью, на нем нет ничего, кроме маски и резиновых перчаток. Он гримасничает и прыгает среди трупов. Затем подходит к дальней стороне кровати, где лежит миссис Лидс, сдергивает одеяло и замирает в позе Христа, принимающего плат от Вероники.
Сейчас, сидя в гостиной бабушкиного дома, Долархайд весь покрылся потом. Он то и дело высовывает язык, шрам на верхней губе влажен, он постанывает, не давая ослабнуть возбуждению.
Но, даже находясь на самой вершине блаженства, ему немного неприятно смотреть последнюю сцену, где он, утратив всю грацию и элегантность движения, подобно свинье, роющей землю рылом, мельтешит задницей перед самой камерой. Никаких драматических пауз, никакого чувства ритма и пика наивысшего возбуждения, одна лишь животная страсть.
И все-таки замечательно получилось. Смотреть фильм — одно наслаждение. Хотя наяву все, конечно, намного сильнее.
Долархайд увидел в фильме два упущения. Первое — нет сцены смерти Лидсов, и второе — его собственное действо в конце оставляло желать лучшего. Куда подевались величие и достоинство, присущие Красному Дракону?
Ничего, это не последний фильм в его жизни. Набравшись опыта, он сможет добиться настоящего актерского мастерства даже в самых интимных сценах.
Он все преодолеет. Ведь это труд всей его жизни, величественное творение, которое будет жить в веках. Скоро поступят фильмы о семейных пикниках 4 июля,[7] и он подберет себе новый актерский состав. Конец лета всегда приносил уйму хлопот: люди тысячами возвращались из отпусков. Да еще День благодарения подбросит работенки.
