Вот почему два копа появились в «Марклинне» около десяти вечера. Говорил, в основном, Рицци, а Морисетти, у которого был более разборчивый почерк, записывал.
Редеющие седые волосы Лестера Рицци уже плохо скрывали смешную квадратную форму головы. Тонкие губы над раздвоенным подбородком были поджаты, напоминая глубокий шрам. Правую руку он держал в кармане своей кожаной куртки, нервно жестикулируя свободной рукой в конце каждого вопроса.
Эл Морисетти, чьи волосы все еще были черными и пахли бриолином, был постарше. Цвет волос чикагского полицейского ничего не говорит о его возрасте и стаже службы. Говорили глаза, одинаково спокойно смотревшие и на дуло гангстерского пистолета, и на приказ начальства, и на стопочку спиртного. Спокойствие приходит с опытом.
Седые волосы Рицци Тремалис связал с тем, что коп, наверное, видел так много событий в этом городе, так много страшного, что старается быстрее постареть и приблизить отставку.
Рицци начал с вопроса:
— Здесь случайно не проживает Вильма Джерриксон?
Большинство присутствующих сразу же приблизились к полицейским. Рука Майка Серфера подлетела к шунту, как будто тот был магнитом:
— О Господи, что-то случилось с Бабулей!
— Прекрати, — оборвал его Колин Натмен и обратился к полицейским: — В чем, собственно, дело?
Тремалис, Рив Тауни и Американская Мечта тоже подошли поближе. Рив дотронулась до ручки кресла Майка. Рицци бросил взгляд на девушку и обратился к Американской Мечте:
— С какой это стати вы так нарядились?
— Офицер, я — то, на чем стоит этот город, — ответил Эйвен так торжественно, как будто исполнял национальный гимн при открытии бейсбольного сезона.
Рицци, который уже сталкивался с Американской Мечтой прежде, бросил своему партнеру красноречивый взгляд. Мол, понял? Псих!
— Я — Американская Мечта. Вы здесь потому, что в дело замешан Болеутолитель, — уверенно добавил Шустек. Ручка Морисетти дернулась, но он не стал ничего записывать.
Один из постояльцев по имени Чузо сказал в своей обычной деликатной манере:
— Мы тут как раз обсуждали этого парня, Болеутолителя…
— Я так понимаю, — начал Рицци, бросив взгляд на своего партнера, — это означает, что миссис Джерриксон действительно жила здесь.
— Живет здесь, — поправил Морисетти, хотя и не очень уверенно, — Нам неизвестно, что…
— О Господи, неужели она… — хриплый шепот Серфера был не громче, чем голос кающегося на смертном одре грешника. Лукас Уинтер положил ему руку на плечо. Натмен глубоко вздохнул.
— Может быть, с ней случился сердечный приступ, и ее увезла «скорая» — предположил кто-то.
— А может быть в этот самый момент Болеутолитель нашу бедную Вильму… — больше Майк не смог ничего сказать, потому что слюна стала выступать из-под его шунта и в уголках рта.
— Ладно, давайте-ка начнем сначала, хорошо? — Рицци очень боялся, что найдется еще один труп, точнее еще какая-нибудь обугленная с краю конечность. Болеутолитель сейчас мог выйти на охоту, ему нравились холодные ночи, полные жестокости, и он готов был наказывать храбрецов, рискнувших в такую ночь оказаться на улице.
— Нам позвонил парень, который сказал, что Джерриксон — его тетка и она потерялась.
— Бессердечный тип этот племянник, правда? — вставил Натмен.
— Вы должны хорошо понимать, — сказал Морисетти, — Там в городе орудует маньяк-убийца…
— Видите ли, я не вправе вмешиваться в ваши дела, ибо вы свободные люди, — закончил за него Рицци, сказав то, что давно вертелось у него на языке. — Но неужели же никому из вас не пришло в голову подождать на улице вместе с ней, пока за ней не приедет ее племянник? Он приехал и подумал, что она отменила свой визит из-за плохой погоды, а потом все-таки решил проверить, все ли с ней в порядке.
— Вы хотите сказать, что ее не было там, возле театра вообще? — спросил Натмен, вспомнив о книге псалмов, которую принес священник.
— Мы же ее не провожали, — резко ответил Морисетти. — Одна девушка из «Бизнес-Сервис» сказала нам, где живет Вильма Джерриксон.
Рив с треском откупорила банку пива. Все вздрогнули. Она, не смущаясь устремленных на нее взглядов, присосалась к банке.
— Бабуля запрещала провожать ее, — сказал Майк. — Боже правый, джентльмены, это же был час пик, и она стояла прямо на углу!
— Это правда? — спросил Рицци.
— Подождите… позвольте мне спросить вас всех, — вмешался Морисетти, — Вы вообще когда-нибудь выходите на улицу?
Когда он говорил это, то смотрел на Тремалиса, Эйвена и Рив — ходячих. Они были преступниками, потому что не имели явных физических уродств.
— Может, стоит выйти посмотреть, не разъезжает ли она вдоль Стейт-стрит? — это сказал Зуд, который вообще говорил очень редко и очень тихо. — Может, она решила сделать какие-нибудь покупки к Рождеству, потеряла счет времени и…
— Одна из причин, которая привела нас сюда, — сказал Рицци, не слушая Зуда, — это выяснить ее приметы, во что она могла быть одета и тому подобное…
Пока продолжался этот разговор, двери распахнулись и внутрь ввалился Шефнер Блекстоун, имевший в Лупе довольно дурную репутацию. Он что-то бубнил про себя. Сквозняк зашуршал страницами газет, лежавших на столе.
— Я ее видел, видел ее! — Он говорил про Мими-Крикунью, знакомую алкоголичку, но копы подумали, что речь идет о Вильме Джерриксон.
— Где и когда это было? — спросил Рицци.
— Ну, в общем, там, — Шефнер немного растерялся, потому что никак не ожидал увидеть здесь полицейских.
— Когда это было, ты, грязная пташка? — теряя терпение, повторил Рицци.
Шефнер, польщенный всеобщим вниманием, осклабился, продемонстрировав беззубые десны:
— Дайте-ка подумать, это было примерно с полчаса после жопы и за четверть часа до яиц! — и он разразился хриплым смехом. — И Мими была уже пьяная в хлам.
— Твое счастье, что у нас теперь нет времени, ублюдок! — гаркнул на него Рицци.
Морисетти фиксировал описание одежды старухи, и оба полицейских вышли вслед за Шефнером, который со всех ног улепетывал от них.
— Как вы думаете, что нам теперь делать? — спросила Рив после того, как они ушли.
— Я думаю, что они правы, — сказал Американская Мечта.
— В чем правы? — отозвался Слэппи Вадер Паттен, тоже инвалид.
Мечта выждал паузу, чтобы оглядеть всех присутствующих.
— В том, что Болеутолитель хватает инвалидов поодиночке. Нам нельзя больше гулять поодиночке.
— Аминь, — шепнул кто-то. Может быть, это был Тремалис.
* * *
Десятью минутами позже три пары здоровых ног шагали по улице. Тремалис предложил Рив свою руку, чтобы помочь пройти через лужу, и к его радости, девушка взяла его за руку.
— Что ты думаешь об этом, Вик? — спросил Американская Мечта.
— Я… я ведь ее совсем не знал.
Господи, неужели в присутствии Рив он не мог сказать ничего лучшего?
— Вот что, Эйв, — Рив показала рукой вперед. Автовокзал сверкал красными и синими неоновыми огнями. — Что, если она замерзла и поехала погреться на вокзал?
Спустя полчаса Тремалис обнаружил кресло Вильмы Джерриксон в мужском туалете. Еще через некоторое время Рицци и Морисетти покачают головами, когда им сообщат, что из примерно дюжины людей, со времени исчезновения старушки дожидавшихся автобусов, ни один не заметил, кто заехал в этом кресле сюда или кто его завез.
И только на следующее утро уборщики мусора, поднимая баки на заднем дворе здания вокзала, обнаружили обгоревший кусок ноги женщины, которую все называли Бабулей.
ЧАСТЬ II
Вне себя, охвачен страхом
Поздняя зима 1988 — Ранняя весна 1989
Недели бежали так, как бывает в самой заурядной жизни. Выбирали нового окружного шерифа и миссис А. встретилась с миссис В. на избирательном участке, на Кингсберри, впервые после свадьбы их общих знакомых. Поль снова встретился с Джимом, предполагая что его давний попутчик, с которым долгое время они ездили в одной электричке, получил новую работу в «Дирксен-Билдинг», а вместо этого узнал, что Джим только сейчас начал потихоньку восстанавливаться после отравления сальмонеллой, которую подхватил во время лыжного путешествия на Теллоу-Лейк, штат Висконсин. А Джим, знает ли он, что Фреда Грингуса застал эпилептический припадок, когда тот ехал по автостраде, и, упав в кювет, он скончался? Все так и было, точно тебе говорю…
Было решено устроить в Чикаго досрочные выборы мэра в марте 1989 года; с тех пор как Харольд Вашингтон накануне Дня Благодарения скончался за письменным столом от сердечного приступа, вопрос о выборах стал предметом бурной дискуссии. Один знаменитый евангелист прислал письма «Д-ру Майклу Шурлсу», «Д-ру Д. Этчисону» и другим ученым мужам из «Марклинна» — не зная, что «медицинская степень» нужна была им лишь для того, чтобы снизить почтовые расходы — письма, в которых просил добропорядочных хирургов, или уж кто там они были, прислать пожертвования, чтобы покрыть расходы на демонстрации, которые готовились к предстоящему процессу Оливера Норта по делу «Иран-контрас».
