Внезапно послышались грохот и крики. Возле каменной стены ограждения у Южного проезда собралась огромная толпа. Подойдя поближе, он увидел красный «форд», вылетевший на тротуар и врезавшийся в каменную стену, обрушив примерно треть ее.
Он протолкался сквозь толпу. Несколько человек сгрудились, склонившись над женщиной, лежавшей на тротуаре. Джин увидел у нее на ногах глубокие раны, порванные колготки и содранную кожу. Вокруг нее валялись осколки.
Толпа раздвинулась, и Джин разглядел лежавшую женщину — это была Руфь, Руфь вся в крови. Он протиснулся поближе. Он говорил что-то нелепое, невразумительное, но не помнил что. Он склонился над ней и обхватил руками ее лицо, которое превратилось в ужасную маску, потому что задняя часть черепа раскололась о гранитно-мраморную поверхность стены.
Но Джин пытался разговаривать с ней, обнимая ее лицо, целуя открытые глаза, страстным поцелуем впиваясь в губы, лаская ее и прижимаясь к ее груди, дрожащими руками обхватив ее тело со сломанными ребрами. Бормотал нежные слова, целуя и лаская ее, как будто будил ее своими ласками после долгой ночи, проведенной в его объятиях.
Когда его наконец оторвали от ее тела, Джин кричал, как будто его разрывали на части. Но он потом не помнил этого крика. Зато он отчетливо помнил, как в его воображении он своими поцелуями пробудил Руфь и в ее глазах появилось осмысленное выражение.
— Джин? — Это оставалось воображением до той ночи, когда она впервые позвонила. — Ты придешь? — Когда ей понадобилось, чтобы он сказал ей, что она по-прежнему красива. — Ты мне нужен, Джин. — Когда ей понадобилось, чтобы он впился руками в ее густые черные волосы. И чтобы ощутил, как его пальцы утопают в пустоте там, где должна быть задняя часть головы. Когда ей понадобилось, чтобы он доказал ей, что она все еще жива.
— Вот, вот. По-моему, я что-то чувствую. Честное слово, чувствую. — В отчаянной попытке оживить ее чувствительность он изо всех сил укусил ее за левую грудь. Все равно что укусить кусок обувной кожи. Ни крови, ни синяка, — Не уходи, Джин. Так хорошо. Я почти способна чувствовать.
Проходя мимо дверей других комнат, где жили подруги Руфи, он слышал, как тихонько всхлипывали их любовники.
В ту ночь он решил, что оставит трубку снятой. Он приготовит ужин, побольше еды для Дженни, даже если ему потребуется готовить всю ночь напролет. Но кончилось тем, что он проторчал больше часа в местном продуктовом магазине и так и не сумел ничего выбрать. Куры были какие-то синюшные, худосочные, как будто их забили давным-давно. Нельзя ведь питаться убоиной, которую заготовили давным-давно? Наверняка у такого мяса нет ни запаха, ни вкуса.
А вырезки говядины и свинины выглядели какими-то неправдоподобными. Слишком красные. Слишком пропитанные кровью. Не может быть, чтобы убоина была такой красной.
Только куски пожирнее смотрелись более-менее прилично. Гладкие, мягкие поверхности, шматы сала.
Он мял каждый кусок мяса в полиэтиленовой упаковке. Ему пришло в голову, что эти куски знают, что он присматривается к тому, как меняется их цвет, когда его живые пальцы впиваются в мертвую плоть через полиэтиленовую пленку. Он никак не мог решиться на выбор в этом царстве охлажденного мяса, не доверяя ему.
Света в квартире, когда он вернулся, не было. Как всегда, Дженни оставила жуткий беспорядок, но он не упрекал ее ни в чем. Но ведь она всегда раньше была такой чистоплотной, просто помешанной на аккуратности. Наверное, решил он, прогрессирующая слабость не оставляет у нее сил для наведения порядка.
— Дженни, — прошептал он, открыв двери в спальню.
Она молчала, но в тусклом свете, проникавшем сквозь закрытые жалюзи, виднелись ее голова с мягкими белокурыми завитками и лицо, которое казалось ему тем прекраснее, чем больше оно бледнело.
Она спала очень крепко. По-видимому, она вовсе не захочет есть. Он почувствовал, как по его щекам покатились слезы, стекая к уголкам губ.
Он бесшумно сбросил одежду и лег рядом с ней под одеяло. Она даже не шевельнулась, когда он прижался к ее обнаженному телу.
Он принялся целовать ее, облизывать, а когда она и тут не пошевелилась, начал покусывать. Он заплакал, массируя ее груди, поглаживая лобок и пытаясь поцелуями разбудить ее. Но она осталась холодной и недвижимой. Единственным шевелением жизни в этой комнате оставалось его собственное надсадное дыхание.
Джин постучал в противомоскитную сетку на двери и долго ждал. Он знал, что на этот раз потребуется более отчетливое приглашение.
За сеткой появилось ее бледное лицо, темные глаза уставились на сверток у его ног: тускло-зеленое одеяло, тонкие белокурые пряди волос, все еще отражающие свет, бледная, отливающая серебром кожа.
— Найдется место? — прошептал Джин. — Место для нее.
Руфь снова взглянула на сверток. Потом медленно перевела взгляд на него.
— А ты будешь приходить? Придешь, когда я позову?
Джин поплотнее запахнул куртку, его знобило.
— Да, — сказал он. — Когда позовешь, я приду.
Сетчатая дверь беззвучно отворилась, и женщина втащила сверток через порог в темноту дома.
Новый звонок раздался лишь две недели спустя. Он схватил трубку после первого же сигнала.
— Алло, — сказал он.
— Джин? — Голос Дженни прозвучал в трубке. — Ты придешь? Ты мне нужен, Джин. Мне нужно, чтобы ты пришел.
Пер. Т. Казаковой
Ким Ньюмен живет в Лондоне, в районе Крауч-энд. В начале 1980-х годов он играл на казу в составе группы «Club Whoopee», выступавшей в кабаре. По словам автора, это было ужасно.
Рассказы Кима Ньюмена регулярно появляются в журналах «Interzone», «Fantasy Tales» и в различных антологиях «Лучшее за год» («Year's Best»), он также участвовал в составлении сборника «Хоррор. 100 лучших книг» («Horror 100 Best Books») и антологии «Невероятно страшно» («Ghastly Beyond Belief»). Первый роман Ньюмена «Ночной мэр» («The Night Mayor») получил высокую оценку критиков. Под псевдонимом Джек Йовил писатель создавал новеллизации игр от «Games Workshop».
Ким Ньюмен выпустил дополненную версию своей истории фильмов ужасов начиная с 1968 года «Фильмы кошмаров» («Nightmare Movies») и завершил столь же обширный труд по истории вестернов. Он писал статьи для ежегодного сборника «Фильм» от издательства «Virgin» («The Virgin Film Yearbook»), для «Энциклопедии кино» издательства «Macmillan» («The Macmillan Encyclopedia of Film») и принимал участие в создании энциклопедии хоррора и научной фантастики издательства «Aurum».
Преданный киноман, ведущий еженедельную рубрику в утреннем эфире британского телевидения, Ньюмен выступает против процесса колоризации, что нашло отражение в представленном ниже рассказе.
Играться с кнопочками было всегда приятно, но Монтэ считал, что иногда надо и руки в краске запачкать. Бела Лугоши замер, оскалившись, растянутый в черно-белом кадре на видеомольберте, с торчащим деревянным колом. Художник терпеливо совмещал слои фильма на планшете. Балом правил красный цвет. Людям он всегда нравился больше всех, а уж в ремейк «Дракулы»[13] его должно быть много. Кровавый — неотъемлемая часть фильма, то, что обеспечит ему долгую популярность. Наконец, удовлетворившись результатом, Монтэ загрузил пластину в асессор и откинулся на спинку сиденья, пока машина просчитывала оттенок, который он счел подходящим. Процесс завершился, автомат засвистел, словно древняя печь, а художник вытащил свежезаправленное струйное стило из чернильницы.
Он выдавил алую каплю на кончик указательного пальца, осмотрел ее и остался доволен. Потом легким мазком тронул электронное изображение, и цвет тонкой струей проник между линий копирования. Монохром заполнился, кровь проступила на накрахмаленной рубашке мертвого актера. Фильм стал выглядеть получше. Именно индивидуальный подход отличал продукцию «Монтэ видео» от полностью автоматизированных «улучшенных» ремейков конкурентов. Михаэль поставил стило на место и случайно заметил под ногтями призрачные следы красного. Руки выглядели так, словно принадлежали убийце. Он потряс пальцами, краска исчезла со статическим треском, затем внес пару исправлений, нажал на кнопку «Дальше», и фильм продвинулся вперед на несколько кадров. Лугоши перестал скалиться, вцепился рукой в кол, полилась кровь. Капля посередине картинки разрослась. Прекрасно. Монтэ нажал «Сохранить», цвет схватился. Светящиеся глаза вампира и запонки с черепами засияли, отражая алый цвет на груди и вокруг рта.
Михаэль Монтэ помнил время, когда бизнес ремейков только зарождался, неумелые «колоризованные» фильмы, сделанные в 1980-х. Он был одним из первых, кто увидел потенциал кодирования, процесса, который позволял умелому ремейкеру разобрать оригинальную картину с помощью асессора до простой цепи информационных битов, а потом воссоздать заново, сообразно со своим видением. Разработав собственную технологию, Монтэ сумел вклиниться в цепь крупных компаний, регулярно отражая нападки корпоративных монстров, завоевал все премии «Дики» и выгрыз огромную долю на рынке. «Дракула» от «Монтэ видео» уже побил все рекорды по предварительным заказам. Приобрести права у шизоидных потомков Брэма Стокера, студий «Юниверсал», «Хаммер филмз», Би-би-си и около двадцати других, запустивших клыки в собственность, оказалось непросто. Битва выдалась длинной и затратной. Для столь важного проекта Монтэ в любом случае нашел бы время, но из-за трудностей ему пришлось делать всю работу лично. В конце концов, он до сих пор оставался лучшим в этом бизнесе.
