случится какая-нибудь пакость.
* * *
Майк Серфер начал свой праздничный пир на рассвете. На улице не стало теплее, несмотря на обещания по телевизору. Он уже ночью понял, что температура не повышается; об этом ему сообщила боль в коленках. На чикагском девятом канале о погоде рассказывал Джерри Макбрайд. Бабуля всегда произносила его имя как «Джелли».
— Ну и пусть будет холодно, — пробормотал он, ни к кому не обращаясь, просто, чтобы нарушить свою, личную, тишину. — Ничто не помешает мне забраться на мост.
Он произнес эти слова с вызовом, как сделал бы детектив Стивен Льюис Карелла, столкнувшись с Глухим в Гровер-парке. Каждый обязан выполнить свой долг, будь то персонаж полицейского романа или живой человек, способный дышать, который решил свести счеты с жизнью.
Представьте себя Майком Серфером, думающим о мосте на Мэдисон-стрит, рядом со зданием оперы. Он ездил туда в минувшие месяцы и размышлял о людях, которых пережил. Мадейя с ее до боли красивыми губами и печальными глазами. Бабуля, с ее привычкой выпивать по утрам немножко водки, чтобы открыть глаза. Он знал также, что его дружок — пьяница Реджи Гивенс уже ушел из жизни. Как отнесутся к этому Рив, Эйвен и его новый приятель — Вик, как они примут это известие? Может, в этом окажется какой-то смысл; может, об этом напишут в газетах, это привлечет внимание публики, поможет поймать Болеутолителя?
Он думал о людях, которых пережил, ощущая себя неудачником по сравнению с ними.
Сейчас он помчится в неистовом серфинге, чтобы обрести забвение, которое может принести только самоубийство. Он выкатился из дверей «Марклинна» ранним утром, когда колокольчики Санта-Клауса были еще далеко; Колин Натмен мирно спал за своим столом.
Серфер поехал на запад, потом свернул к югу и покатился по бетонному ущелью мимо зданий муниципальных учреждений на Кларк-стрит. Афиши у театра «Юнайтед Артистс» сообщали:
Том Круз. ИСТОРИЯ РЭЛА ДОННЕРА
Брайан Ходж. ТАЙНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Он плотнее укутался в шарф, завязав его поверх шунта. Улицы были пустынны.
С какой стати он думает, что смог бы защитить Бабулю? А за что, собственно? Разве Бабуля так его любила, что почти не разлучалась с ним, и он частенько вместе с ней поджидал появления ее племянника? Нет, все это не так.
Он остановился, чтобы отскрести какой-то уличный мусор, приклеившийся к правому колесу. Зимой в Чикаго либо наваливало груды снега, либо стояли лютые холода, и тот немногий снег, что выпадал, уносило ветром с озера. Так было и теперь. Оставалось, правда, несколько белых полосок вдоль тротуаров и аллей, но не более. Майк катился через Кларк к Дейли-Плаза. В этом году рождественская елка поднималась до восемнадцатого этажа; позже должны были загореться красные и янтарно-желтые огоньки. Рядом находилась знаменитая скульптура Пикассо.
Он проехал мимо двух знакомых патрульных полицейских, они обменялись приветствиями. Серфер катился дальше и уже ощущал ароматы реки. Небо было еще тусклым, день пока что не вошел в свои права, напоминая кинокадр, снятый камерой с замутненными линзами.
Переход с Мэдисон-авеню на мост был достаточно пологим, чтобы Майк смог въехать наверх, цепляясь за металлические перила, расположенные на уровне его груди.
К моменту, когда пальцы Серфера наткнулись на металлическую табличку, сообщавшую, что мост был торжественно открыт в 1932 году мэром Уильямом Хэйлом Томпсоном, на лбу инвалида выступили бисеринки пота. Он остановился, чтобы перевести дух, развязал шарф; хриплые шумы вырывались из его шунта. Он посмотрел вверх на красный квадрат, вставленный в стекло внутри белого круга; надпись на красном гласила:
СПАСАТЕЛЬНЫЙ КРУГ
Небо над головой стало бледно-серым. Майк собрал все свои силы, все резервы, что позволили ему прожить так долго. Он пытался вспомнить, с какого именно момента все стало плохо.
Бабуля всегда говорила, что он очень уравновешенный, умеет держать свои эмоции под контролем. Как детективы в полицейских романах, которые ко всему готовы. Как полицейские в подлинной жизни, которые обнаружили младенцев в микроволновых печах в Фениксе. В одной из последних книжек, что давала ему Бабуля, детективы 87-го участка обнаружили студенток колледжа повешенными на уличных фонарях. Но однако же, им никогда не попадались люди, которых сжигали в инвалидных колясках. Мужчины и… Бабуля.
От нее осталась только одна нога! Одна ее нога, Боже правый!
Скоро здесь будет поток транспорта, появятся люди. Нужно спешить.
Он вцепился в холодные металлические перекладины ограды, подумав при этом, что со стороны сейчас, наверное, смешон.
Подтягиваясь кверху, он все сильнее напрягался. Шунт выскочил из отверстия в его шее и болтался на шнуре. Он тяжело, с присвистом дышал, оказавшись сейчас выше, чем когда-либо был в жизни, даже когда стоял на своих ногах и Мадейя была в его объятиях и обвивала ногами его талию, и они делали это прямо там, в коридоре, и Майк отдал ей всю свою любовь, стоя на твердом деревянном полу, и губы Мадейи любили его лицо и заросшую щетиной шею…
Тяжело дыша, но не плача. Ему и нужно-то всего лишь слегка наклониться вперед, как пьянчужке на табурете бара.
Наклониться вперед, совсем чуть-чуть, при таком ветре будет достаточно. Когда он вытянул ноги наружу, коленки дернулись. Кресло покатилось назад. Майк Серфер выжидал.
Река местами замерзла, но оставались еще обширные участки свободной воды. Лед лежал в основном у берегов. Майк Серфер находился на самом гребне моста.
Когда вода устремилась ему навстречу, он подумал — точно ли такую же темноту, холод и оцепенение испытали остальные жертвы Болеутолителя, прежде чем…
* * *
Город не услышал всплеска воды.
Утром того дня Тремалис решил первым делом позвонить в «Марклинн». Мать терпеть не могла его личных бесед по телефону, потому что всегда сама ожидала звонка от какой-нибудь пожилой подруги, изнывающей от предпраздничной скуки. Поэтому он вышел из дома, добрался до ближайшей закусочной, купил себе пирожок с ореховым маслом и позвонил из автомата.
Ответил ему Чузо, старик. Он сказал примерно так:
— Пришел бродяга Эдди, привел с собою Фредди, двуногий, колченогий, хромоногий Эдди.
Тремалис даже не пытался выяснить, что это значит, а просто попросил позвать к телефону Майка.
— Его здесь нет, — ответил Чузо. — А это кто говорит? Тот самый парень, который так хорошо ходит, Виктор, кажется?
— Да, это я, а вы не знаете, где Майк? — Сегодня Рождество. В центре сейчас все закрыто. — Или, может быть, там есть Эйвен Шустек?
— Послушай-ка, ты, — невнятно пробормотал Чузо, — тебе ведь на самом деле насрать на всех нас, тебе бы только трахнуть эту деваху, ну так вдуй ты ей, а нас оставь в покое. И Майка оставь в покое, ему и без тебя плохо.
И повесил трубку.
Тремалис напрягся. Официантка всем говорила «Дзень добры», с телефонной будки свисала серебряная мишура, пахло гоголь-моголем, сосисками и ветчиной.
Он вспомнил прошлое Рождество, наполненное радостью боли, причиненной самому себе. Он тогда у себя дома вышел на кухню, засунул пальцы в электрический взбиватель яиц и включил его. Итог — сорванный ноготь. И все.
Единственное, чего он испугался бы попробовать, хотя очень хотел — это немного подпилить циркуляркой подколенные сухожилия. Если бы только Майк был рядом.
Накануне вечером Эйвен предложил Виктору, чтобы они оба сели в инвалидные кресла в качестве живой приманки, Майк, как натуральный инвалид, мог бы стать их консультантом и координатором, он бы почувствовал себя полезным. Во всяком случае, этого убийцу вряд ли соблазнила бы, например, Рив в качестве приманки. Рив. Неужели Чузо действительно так думает? Или Чузо прав?
Вернувшись домой, он услышал, как его мать жалуется кому-то по телефону, что ее беспутный сын слишком много времени проводит со своими цветными друзьями.
* * *
В 16:15 поступил звонок: пустое инвалидное кресло обнаружено возле Мэдисон-авеню. Морисетти и Рицци были на месте уже через пять минут. Остальные члены их команды тоже прибыли быстро, некоторые — прямо из-за рождественского стола.
Кресло обработали на отпечатки пальцев, старый шарф был приобщен в качестве вещественного доказательства. На одном из подлокотников обнаружили замерзший плевок.
Кресло было от фирмы «Эвереста-Дженнигс»; Морисетти оно показалось знакомым. Фотограф сделал несколько снимков. Никому не пришло в голову посмотреть в сторону моста. Снега не было, поэтому не осталось и следов от колес.
Улица никогда еще не выглядела более пустынной.
— И всем — доброй ночи… — сказал Рицци; он потирал руки и дул на них, чтобы согреть.
