— Отец…? — Хейд очень хотел бы заглянуть… заглянуть Винсу Дженсену прямо в глаза. Но теперь это было невозможно. — Ты знаешь того юношу-калеку, что живет на Дирбон-парквей? Так вот, ставлю сотню долларов, что его мамаша собирается уйти куда-нибудь праздновать Новый Год!
Хейд говорил о Девине Вербиирсте, страдавшем синдромом Леша-Нихена. Двадцатилетний инвалид жил вместе со своей матерью, которая работала в одном квартале от дома, официанткой.
— Я хорошо помню, что мать всегда бросала меня в праздники, точно так же, как эта бросает своего сына. Черт меня побери, я знаю, что она была тебе сестрой, — ему вдруг захотелось воткнуть вилку в обезглавленное туловище, — Но ведь ты же сам называл ее «проституткой», разве не так? Скольких шлюшек ты сам называл «блядями», как ее?
Комната была тускло освещена: светло-голубые и желтые свечи давали огоньки, которые играли с тенями серебряных распятий на гардеробе орехового дерева и на стене, оклеенной давно немодными обоями.
Тени ложились на полчища червей, которые ползали по обезглавленному телу Винса Дженсена. Его Отца.
Еще в сентябре произошел тот инцидент, в результате которого от головы Дяди Винса остался лишь подбородок, выпяченный вперед, как у Кирка Дугласа. Запекшаяся кровь застыла под его нижней губой, как размалеванная клоунская улыбка. Дженсен был в тот вечер сильно пьян, он сидел в своем кресле и смотрел телевизор. Его налитые кровью глаза с трудом следили за перипетиями бейсбольного матча. Все, даже реклама посудомоечной машины, вызывало у него безудержное ликование, которое он выражал шевелением обрубками своих ног. А его руки крепко сжимали стакан.
Вопреки повторяющемуся сну Хейда, в реальной жизни Винс Дженсен выписался из больницы без ног. Конечности были ампутированы вследствие гангрены. Почти все доктора многие годы твердили, что алкоголь убьет его.
Ампутация произошла в июне. В июле он выпал из своего инвалидного кресла и его правое ухо попало под пропеллер вентилятора, стоявшего на полу. Бежевая конструкция до сих пор была покрыта пятнами засохшей крови.
Весь тот день Хейд беседовал с дядей. И вот в один момент Дженсен наклонился вперед, согнувшись в приступе кашля. Фрэнк стоял рядом. Голова дяди коснулась его груди и вдруг… вошла в его тело.
Хейд посмотрел вниз, не отдавая себе отчета в случившемся, и тут вспомнил пожар, девочку с обгоревшими веками из своего далекого прошлого и того, Джефри Ди Муси, бравшего еще живых детей на небо. Хейд слышал, что отец что-то бормочет, но он так и не догадался, что же тот пытался сказать в последние секунды перед смертью.
Что-то холодное коснулось обнаженной кожи Хейда, безволосой на груди. Это была нижняя губа дяди, это был последний поцелуй.
С тех пор голос Винса Дженсена зазвучал внутри Фрэнка. Сын делал все, чтобы порадовать своего Отца.
В ноябре Фрэнк Хейд по настоянию Отца стал, наконец, спасителем, Болеутолителем.
Теперь, когда рождественский ужин был окончен, он пригласил Отца и души всех, кто пребывал в нем, на молитву. Псалом, который он выбрал — уже из новой книги, потому что старую он где-то потерял — был из вечернего богослужения, последний из семи обязательных псалмов.
Последняя вечерняя молитва, которую нужно читать после захода солнца. Вообще-то это нужно было делать в четверг, но он считал, что имел право самостоятельно выбрать время чтения.
Он читал, обращаясь к пустой комнате. Кажется, даже черви на теле Винса Дженсена перестали шевелиться и замерли, чтобы послушать его. Что же, все мы Божьи твари, и большие и малые.
МИЛОСТЯМИ ТВОИМИ ДАРУЙ НАМ НАДЕЖДУ НА БУДУЩЕЕ.
Хейд откашлялся. Следующий фрагмент всегда вызывал у него сильное волнение.
Да постыдятся и исчезнут враждующие против души моей; да покроются стыдом и бесчестием ищущие мне зла!
А я всегда буду уповать на Тебя и умножать всякую хвалу Тебе.
Уста мои будут возвещать правду Твою, всякий день благодеяния Твои; ибо я не знаю им числа,
Хейд остановился, испытав детское восхищение при виде иллюстрации, изображавшей Христа, играющего на лире.
Войду в размышление о силах Господа Бога
Воспомяну правду Твою — единственно Твою.
Боже! не удаляйся от меня…
Ты посылал на меня многие и лютые беды, но и опять оживлял меня и из бездн земли опять выводил меня.
Радуютсяустамоииии… …ИИИязыкмой
будетвозвещатьправдуТвоюибудуславить
Тебявсякийденнннннннннннььььььььььь
В конце слова уливались друг с другом, сплавляясь в одно-единственное значение, которое у них, по-видимому, было, и Хейд тянул эти последние звуки до тех пор, пока они не слились в простое мычание.
Прежде, чем заговорить снова, он посмотрел на одно из распятий, висевших на стене. Серебряный крест располагался как раз над флаконом «Гловер-тоника», принадлежавшим Отцу.
Все, что он прочитал, имело для него собственный глубокий смысл. Эта Библия была написана специально для него. Он представил себе, как псалмы истекают кровью, которая запекается между строчками. Написано специально для него.
Он закончил единственными словами, которые смог запомнить наизусть: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».
Хейд осенил себя крестным знамением под неумолчное шуршание червей.
«И ныне и присно и во веки веков. Аминь»
* * *
Теперь предстояло сделать самое трудное. Хейд сделал шаг вперед, потянувшись к разложившимся останкам перед собой. Он уже давно привык к вони. Это тело не вызывало в нем отвращения.
Как он уже делал раньше, Хейд оторвал тонкий кусочек серой кожи с нижней части правой щеки Отца.
Положив кусочек на язык, он вновь осенил себя крестным знамением. Внутри себя Хейд снова услышал слова:
Вот мое тело, отдаю его тебе.
Рив Тауни познакомилась с методом «мозгового штурма» еще во время учебы в Иллинойском университете. В университетском городке они садились кружком на лужайке вместе с профессором Симмонсом, обсуждали — и успешно — самые разные проблемы.
Отдел убийств прибегал к методу «мозгового штурма» в тех случаях, когда весь город начинал сходить с ума.
Мэфер с Коновером подъехали к пустынной стоянке недалеко от своего участка. Там уже были две патрульные машины, а также «Додж», принадлежавший детективу Реми Петитту. Встреча была назначена в излюбленном месте отдыха Петитта и Дейвса, баре «Собачьи дни Лоудена», который работал до четырех утра.
— У них тут играет хэви-металл группа «Вдовы из Уайтчепеля», — сообщил Коновер, желая похвастаться перед Рив своей осведомленностью. — Каждый из участников носит имя одной из жертв Джека Потрошителя.
Встретивший их внутри Дейвс раздал всем полицейским хрустящие конверты.
— Вот какие дела, ребята, — сказал он, потирая глаза, как будто в них попал песок. — Знакомьтесь: Перри Контент, — он представил остальным молодого полицейского. У Контента были песочного цвета усы и большие очки.
— Эти двое с нами, лейтенант — Рив Тауни и Эйвен Шустек. Они знают всех обитателей приюта для инвалидов на Рэндольф-стрит, — Представляя Рив, Коновер слишком долго смотрел на нее, и Рицци отметил это.
— Мы встречались. В тот вечер, когда были обнаружены останки старой женщины, — Рицци сказал это довольно резко, — Пожалуйста, повнимательнее изучите эти бумаги.
Дейвс продолжил:
— Контент и Бен Кристофер прямо не связаны с нашим делом, но они обнаружили на Солт-стрит останки одного пьянчужки, и мы тут можем кое-что сопоставить. — Дейвс поерзал в кресле. — Ну а Петитта вы, ребята, знаете.
Модная ковбойская шляпа прикрывала лысину у детектива с бородой, маленького француза из Луизианы.
— Кристофера сейчас нет в городе, — сказал Контент.
— Счастливый. Где-то развлекается с девушками на Рождестве, а мы тут… — вздохнул Рицци.
— Да уж… — согласился Контент.
— Ну, хватит, ребята, — остановил их Морисетти.
— Да, правильно, — сказал Дейвс, — хотя и Рождество, но мы должны срочно разобраться в этой серии убийств, так что девушки на потом.
С этим никто не стал спорить. Морисетти и Мэфер вынули свои блокноты, а остальные, несмотря на шуточки, продолжали между тем изучать содержимое кремового цвета конвертов, которые пустил по рукам Дейвс.
— Ну, кто первый? — спросил Дейвс.
— Может быть он — голубой? — предположил Морисетти.
— Ты имеешь в виду, что все жертвы мужчины? — сказал Мэфер, глядя в свои записи.
— И еще старая женщина.
— Неплохо, Эл, — одобрил Дейвс, — Так, давайте высказываться, невзирая на лица, имена и тому подобное, о’кей? Рив, Эйвен, вы тоже участвуйте.
