Ее кабинет совсем не походил на те кабинеты, которые показывают но телевизору — ни тебе деревянных панелей на стенах, ни массивного стола из тикового дерева, ни горки с призами. Вместо этого кабинет был заставлен железными ящиками для хранения документации и поддонами с входящей и исходящей корреспонденцией. Стены, крашенные потрескавшейся белой краской, исписанная неразборчивым почерком белая доска и пробковый планшет с приколотыми к нему записками.
Перед рабочим столом два стула. На одном примостился лысеющий мужичонка в вельветовом пиджаке с хмурым выражением лица. Его лежавшие на коленях руки сами но себе сплетались и расплетались.
Я без приглашения опустился на другой стул. Ждать, когда тебя пригласят сесть, бесполезно. Директрисы — они как детективы-старшие инспектора, выше себя не прыгают.
— Вы, несомненно, понимаете, чем я занимаюсь, миссис… — Бросил взгляд на деревянную дощечку с привернутой к ней бронзовой пластинкой, стоявшую на заваленном бумагами столе. — Элрик. Мы очень заняты в настоящее время — пытаемся поймать серийного убийцу.
Ее спина напряглась.
— Я понимаю. Да… конечно. Нам нужно поговорить о Кети.
Вельветовый поерзал на стуле, еще быстрее заработав руками:
— Да, несомненно, мы должны это сделать, иначе это будет просто неприемлемо.
— Ваша дочь подает дурной пример в классе, мистер Хендерсон. Я боюсь, что у меня не будет другого выхода, кроме как просить вас найти альтернативные возможности для продолжения образования Кети.
— Это просто неприемлемо…
Я мрачно взглянул на него, и он захлопнул рот, клацнув зубами так, что это было слышно.
— Она смышленый ребенок — ей становится скучно, когда приходится дожидаться других детей, которые соображают медленнее, и если вам…
— Пожалуйста, мистер Хендерсон, освободите нас от ваших родительских заблуждений.
— Она смышленый ребенок.
— Нет, к сожалению, и в этом вся проблема. — Глубокий вздох. — Мистер Хендерсон, ваша дочь ведет себя подобным образом потому, что не может интеллектуально реализоваться. — Директриса покачала головой, она все еще стояла спиной ко мне и смотрела в окно, как будто ей влом было совершать какие-либо движения. — Иногда это является причиной, но итоги ее работы за академический год этого не подтверждают. Она отстает почти но всем предметам. Возможно, вам следует посмотреть на это как на возможность перевести ее в другое место, с более… индивидуальным подходом к учащимся.
Вельветовый кивнул:
— И нельзя сказать, что мы не пытались что-нибудь сделать, мы чрезвычайно долго мирились с ее поведением, принимая во внимание сложившуюся в семье ситуацию, но просто не смогли…
— Что значит «сложившуюся в семье ситуацию»?
Он вздрогнул:
— Как сказать… разрушенная семья, сестра пропала, вы — офицер полиции.
Ну все, сейчас зубы этого мелкого засранца провалятся в глотку.
— Слушай, ты, высокомерный…
— Мистер Хендерсон, мы не говорим здесь о разговорах на уроке или беготне по коридорам. За последние шесть недель Кети была у меня в кабинете двадцать раз. И если принять во внимание то, что ее посещаемость просто ужасающа, это можно считать чем-то вроде рекорда. Откровенно говоря…
— Ну, возможно, она слишком резвая…
Директриса продолжала смотреть в чертово окно, как будто я был плохо воспитанный ребенок.
Я встал:
— Не будете ли вы столь любезны смотреть на меня, когда я с вами разговариваю?
Миссис Элрик повернулась. Она была старше, чем казалась, если смотреть на нее сзади. Усталое, покрытое морщинами лицо, длинный нос, редеющие спереди волосы. Вдоль левой скулы тянулся кровоподтек, поднимись он чуть выше, под глазом уже был бы синяк. Вся шея в царапинах — четыре параллельные линии, ярко-красные на фоне бледной кожи.
— Последние три года мы мирились с враньем, обманами, появлениями на занятиях с запахом алкоголя изо рта — если она вообще удосуживалась прийти на занятия, — драками и воровством. Мы понимали, что она пыталась справиться с исчезновением сестры и вашим разводом. Но сегодня я заметила, что она издевается над другими детьми. И не из ее класса, а над первоклассниками.
— Это не правда, другие дети обманывают. Кети никогда бы не…
— Я поймала ее, когда она силой заставляла маленькую девочку, вдвое меньше ее, съесть горсть грязи. — Директриса вздернула подбородок, демонстрируя царапины на шее. — Вот что получилось, когда я попыталась ее остановить.
Вельветовый опять кивнул, словно болванчик на приборной доске:
— Это просто неприемлемо.
Я схватился за ручку его кресла:
— ЗАТКНИ СВОЙ ГРЕБАНЫЙ РОТ!
Директриса сложила руки на груди:
— Ну, теперь мы видим, откуда что берется.
— Это неправда, папочка, они врут! — Кети, словно дохлую крысу, прижимала к груди портфель.
Она снова перекрасилась — волосы прямые и черные, как смоль, заправлены за уши, большие голубые глаза покраснели и опухли, на шее шнурок с металлическим распятием. Белая рубашка помята и в грязных пятнах, зелено-желтый школьный галстук приспущен.
— Садись в машину. — Я открыл пассажирскую дверь.
— Почему ты веришь им, а не мне?
— Садись в эту чертову машину, Кети.
С заднего сиденья выглянула доктор Макдональд:
— Все в порядке?
Кети плюхнулась на пассажирское кресло, обернулась и, улыбнувшись психологу, протянула руку:
— Привет, я Кети, дочь Эша, очень приятно с вами познакомиться, мне очень нравятся ваши волосы, просто великолепные.
— Спасибо, твои мне тоже очень нравятся — очень готические.
— Вы не поверите, что случилось — училка местная меня вообще не любит, к тому же это не школа, а фабрика для взбалтывания лентяев с усохшими мозгами. Просто какое-то полное недопонимание.
Я сел за руль и захлопнул дверь. Ткнул ключ в замок зажигания:
— Ремень накинь.
Свет фар вонзился в темноту.
— Честно, папочка, я ничего не делала, это все…
— Ты избила девочку, которая младше тебя на два года Ремень!
— Это совсем не так было!
Я вдавил ногой педаль газа и рывками вывел «рено» на дорогу.
— Это то, чему тебя учили? Придираться к тем, кто младше тебя? Так что ли?
— Да не делала я ничего такого… — Глубокий вздох. — Ну да, я подралась, но слышал бы ты ее, она говорила, что все полицейские фашисты и расисты, что все вы коррумпированы и не можете поймать настоящих преступников, потому что издеваетесь над обычными людьми. А я точно знаю, это потому, что ее отца забрали за вождение в пьяном виде на прошлой неделе. Я просто за тебя заступалась.
— Ты заставляла ее есть грязь.
На круговую развязку, посигналил — поторопил покойника в кепке, заснувшего за рулем «вольво».
Кети во все глаза смотрела на меня, я это чувствовал.
— Что?
— Это ты заставил дядю Итана грязь есть. Вытащил его на задний двор и заставил грязь есть, пока ему не стало плохо, а потом вымазал лицо в грязи.
— Не так все было.
— Сломал ему нос и руку.
— Ты знаешь, что это было не так!
Я несся по Барнсли-стрит, в окнах машины мелькали дома.
— И вообще, он не твой дядя, черт бы его побрал. Не называй его так.
— Мама его так называет. — Руки сложены на груди, нижняя губа выпячена.
— Вообще-то, — пискнула доктор Макдональд с заднего сиденья, — мы не могли бы ехать помедленнее? В смысле, здесь ограничение скорости до двадцати, а мы делаем почти сорок, и я не хочу погибнуть в автомобильной аварии, так что не могли бы вы, пожалуйста…
— Мать знает, чем ты занимаешься? Пьешь, издеваешься, дерешься? Твоя учительница показала мне письма из местных магазинов — тебя туда не пускают, потому что ты крадешь! Моя дочь — вор!
— Я не…
— Все это время я защищал тебя, а ты… Я тебе верил.
— Они врут. Они все врут!
— Осторожно, автобус!
Я резко крутанул руль вправо — какой-то придурок-водитель автобуса стал тормозить не глядя. Проревел мимо него. А ублюдок оказался такой наглый, что фарами мне поморгал.
— Обманываешь, крадешь, пьешь… что потом — наркотики? Или ты уже?
— Кто бы говорил! Ты сам на наркотиках всю мою жизнь сидишь!
Твою же мать…
— Это лекарства, это совсем другое!
— Как только тебя касается, «это совсем другое», так, что ли? НЕНАВИЖУ ТЕБЯ!
Откинулась на спинку кресла — ноги скрестила, руки скрестила, смотрит в окно. Желваки играют, губы шевелятся, как будто за ними скрывается какая-то обида, пытающаяся вырваться. По щеке покатилась слеза, а она даже не попыталась ее вытереть.
Выехали на Крейгхил-драйв, с ее высокими домами из песчаника и линией бутиков.
