Папаша Доусона Витэкера, наверное, неплохо зашибал на наркоте.
Я припарковал свой раздолбанный «рено» за линией «ренджроверов» и полноприводных «БМВ», большинство из которых, наверное, понятия не имели, что такое грязная лужа. Недалеко располагалось поле для регби, но которому туда-сюда носилась стайка ребятишек человек из тридцати, перебрасывающих друг другу мяч, как только громила в черном тренировочном костюме дул в свой свисток.
Зазвонил мобильник. Достал его, взглянул на экран: «ПАРКЕР». Нажал на кнопку:
— Что-нибудь важное?
Молчание на другом конце трубки. Потом:
— Уголек… Какая херня, чувак, я только что узнал. Ты в порядке?
— А ты как думаешь?
— Черт… Я могу чем-то помочь? Хочешь, пойду навещу Мишель или еще что-нибудь?
Наверное, кому-то следовало бы зайти.
— Она не любит тебя, Паркер.
— Аа, я знаю, но она — семья. Я же не могу сидеть на заднице и ничего не делать.
— Это не…
— Принесу ей цветы или еще что-нибудь, а? — Пауза. — Мне на самом деле очень жаль.
Рядом с моим плечом возникла женщина в черном брючном костюме, с школьным крестом на нагрудном кармане, с седыми, безупречно уложенными волосами.
— Кажется, на следующей неделе мы сможем победить, как вы думаете?
Я дал отбой Паркеру, положил мобильный телефон в карман:
— А кто из них Доусон Витэкер?
— Простите, мне кажется, что мы с вами раньше не встречались. — Слегка нахмурилась. — Вы — родитель?
До пяти часов завтрашнего дня. Достал свое удостоверение:
— Мне нужно поговорить с Доусоном.
— Ах, да, я понимаю… У него…
— Нет, потенциальный свидетель.
— Ну, в таком случае мистер Аткинсон не будет возражать против вашего разговора. Следуйте за мной.
Вниз по холму, через поле для регби. Массивные белые штанги ворот сверкали под закатным солнцем, небо было глубоким и кристально-синим.
Снова взревел свисток. И мальчишки снова изменили направление, на этот раз двигаясь значительно медленнее. Тин в спортивном костюме состроил из своих ладоней мегафон:
— А ну-ка, двигайтесь живее! Еще пять раз! Дженкинс, не прижимай его к себе, это мяч для регби, а не твой плюшевый медвежонок!
С этого расстояния можно было легко узнать бойфренда Бренды Чедвик. Все такой же тощий, все такие же длинные светлые волосы, рот раскрыт, и ясно видна щербина между передними зубами.
— Одну секунду, пожалуйста.
Мой гид подошла к мужчине со свистком. О чем-то негромко переговорила с ним, указывая на меня пальцем.
Он пожал плечами и выдал еще одну, супердлинную трель из своего свистка.
— Витэкер, сюда, на двойную! Остальные — перерыв!
Доусон, весь из локтей и коленей, подбежал к нам. Под мышкой он держал мяч.
— Сэр? — Тон избалованного мальчика — голос, ломаясь, никак не перейдет черту, отделяющую интонации подростка от взрослого мужчины.
Мимо, отдуваясь и стеная, протопали дети. Мистер Аткинсон и женщина в брючном костюме стояли неподалеку, смеялись какой-то шутке. Давали нам возможность поговорить приватно.
Доусон пожал плечами — преувеличенный жест, при котором локти, кажется, взлетели на уровень плеч.
— Я не знаю. Все произошло очень быстро на самом деле. Мы поссорились. Она хотела пойти в среду на новый диснеевский фильм, как раз на свой день рождения, а я купил билеты на ретроспективу Ингмара Бергмана в Уотершед. В общем, ничего серьезного. В смысле, и наши отношения, и ссора.
Отношения? Ему всего тринадцать лет, с каких это пор тринадцатилетние мальчишки стали называть это отношениями?
— Но ведь ты его видел, правда? Того мужчину, который схватил ее?
— Да как сказать, все вроде было как обычно, только она уж больно приставучая стала. По правде сказать, я хотел порвать с ней после дня ее рождения. Просто праздник портить не хотелось.
Еще бы. Ничего себе подарок на день рождения — целый вечер смотреть шведское экзистенциальное кино.
Я вынул фотографию Кети:
— Это моя дочь.
Он удивленно вздернул бровь:
— Круто. Очень готическая.
— Мальчик-день-рождения схватил ее и собирается завтра убить. Ты — его — видел?
Доусон закрыл рот и посмотрел куда-то мне за плечо:
— Моему отцу не понравится, что я говорил с офицером полиции. Вам не следовало приходить сюда.
— Он собирается убить ее.
— Мне очень жаль. Честно, мне очень, очень жаль. — Слегка качнул головой.
Мне на плечо опустилась чья-то рука. Большая, волосатая, приделанная к горе мускулов и дорогому костюму. Солнечные очки, пулевидной формы голова с короткой стрижкой и кольцо с бриллиантом.
— Этот парень тебя беспокоит, Доусон?
— Мне правда очень жаль. — Мальчишка отступил на несколько шагов. — Мне нужно вернуться к занятиям. — Он повернулся и побежал к команде.
Я сжал руки в кулаки:
— Лапу свою убери, или я тебе все пальцы переломаю.
— Ты слышал это, Эд? Этот Хаггис[98] говорит, что переломает мне все пальцы.
Рычание, как у медведя в берлоге.
— Мне так не кажется. — Эд сделал шаг вперед. Его лицо представляло собой переплетение шрамов, сходящихся к боксерскому носу, седые волосы на висках.
Вот черт — двое. Что толку было всю дорогу тащить пистолет в Бат, а потом оставить его в гребаной машине?
Где-то вверху небо окрасилось в кровавый цвет, и тени, словно когти, растянулись по игровому полю.
Одна последняя попытка быть цивилизованным до того, как началось насилие.
— Я просто хотел узнать, что видел мальчик, вот и все. На хрена мне ваш босс сдался.
Третий голос:
— А вот ты ему зачем-то понадобился.
Заломив мне руки за спину, они протащили меня на парковку к стоящему на ней «ренджроверу» с тонированными стеклами.
Я попытался сделать пару шагов в сторону своего неказистого «рено»:
— Кое-что забрать нужно из машины.
— Ты что, Хаггис, совсем тупой, да? — Тот, который с волосатыми руками, пикнул электронными замками «ренджровера». — Ты у нас сейчас ведешь себя тихо и смирно, или тебе настучат по голове и слегка травмируют.
— Я не…
— Так или иначе, но в машину ты сядешь.
Подбородок задран вверх, голова запрокинута. Вскарабкался на заднее сиденье «ренджровера». Волосатые Руки сел за руль. Его приятели разместились на заднем сиденье, по бокам от меня. От одуряющей вони лосьона после бритья перехватило горло. Машина выехала сквозь ворота на главную дорогу.
— Куда мы едем?
— Заткнись, Хаггис. Будешь говорить, когда тебя спросят, понял?
Минут через пять мы припарковались на трехполосной проселочной дороге, окруженной зелено-коричневыми полями. Домов видно не было.
Волосатые Руки обернулся, осмотрел меня с ног до головы. Улыбнулся:
— Эд?..
В мой живот врезался кулак, жестко, послав но телу волны обжигающего огня. Я сложился пополам, воздух с шипением вышел изо рта, а боль стала еще сильнее. Даже вздохнуть не мог. Надо было к этому приготовиться… Господи…
— Обыщи его.
Чьи-то руки обшарили мои карманы.
— Хо-хо, а что это у нас здесь такое?
— Удостоверение. А наш парнишка на самом деле коп. Черт возьми, а я-то думал, что вы, ублюдки, умнее.
— Да и бабла здесь приличная пачка… Сколько здесь, как ты думаешь, — четыре, пять сотен?
Наконец воздух проник в мои легкие.
Волосатые Руки сунул мой бумажник в карман:
— Хреновые дела у тебя, Хаггис. Приставал к сыну мистера Витэкера, совал нос в дела, которые тебя не касаются, проблемы создаешь. Не очень умно с твоей стороны, а?
Булькающий смех Эда:
— Не очень.
Да, они, скорее всего, были правы.
Мотор «ренджровера» сменил тональность — мы начинали замедлять движение. Ручеек пота пополз у меня по виску. Здесь, под мешком, было жарко, тонкая ткань прилипала к губам при каждом судорожном вдохе. Кровь стучала в глаза, бурлила в ушах. Надо дышать. Медленно и глубоко.
«Ренджровер», урча, проехал еще немного и остановился. Потом выключился двигатель, оставив после себя жалобное хныканье электрического мотора, потом глухой металлический лязг.
— Ну вот, Хаггис, мы и приехали. Дом, милый дом.
Кто-то сдернул с моей головы мешок.
Я моргнул. Закашлялся. Набрал полные легкие холодного воздуха.
Гараж на две машины, достаточно вместительный для «рендровера» и «ауди» И.8. Каменные стены, полки, забитые коробками, мерцающий свет ламп.
Волосатые Руки повернулся ко мне, ухмыльнулся:
— Мы готовы?
— Да не пошел бы ты…
Резкая боль в затылке, разошедшаяся по всей голове. Окружающий мир стал желтым, из углов резкими волнами рванулась чернота.
