Алекс Норк
Борьба продолжается
Утренний, но уже очень теплый воздух, обещая дневную жару, слегка надувал шторы на окне моего кабинета. Я расположился в удобном кресле, чтобы просмотреть после завтрака свежий номер«Таймс>. Проглядывая страницу за страницей и мысленно отмечая те статьи, которые следует позже внимательно прочесть, я неожиданно увидел имя человека, о котором уже успел забыть. Но это имя сразу воскресило в памяти все те события полугодичной давности, которые так внезапно связали меня с чужими людьми и странными судьбами.
Вернувшись прошлой осенью после двухлетнего пребывания в Америке в дождливый октябрьский Лондон, я рассчитывал возможно уже в тот же вечер увидеть своего старого друга Эркюля Пэро и даже пытался представить себе как он выглядит по прошествии двух лет с последней нашей встречи. Впрочем, размышлял я, в нем столько энергии и оптимизма, что никакое время над ним не властно.
Часа через два после приезда, разбирая корреспонденцию, которую в последних письмах к друзьям и деловым партнерам просил направлять по старому лондонскому адресу, я обнаружил небольшой конверт со знакомым напористым почерком. Несомненно, это было письмо от Пэро. Я тут же не без чувства удивления вскрыл конверт. Зачем бы писать мне сюда, если я сообщил о точной дате своего приезда на лондонскую квартиру, находящуюся, кстати сказать, в десяти минутах ходьбы от места, где он сам недавно поселился.
Увы, удивление оказалось не напрасным.
Письмо моего друга столь коротко, что было бы неразумно пересказывать его вместо того, чтобы привести здесь полностью.
Дорогой мой Дастингс!
Рад, что Вы в Лондоне, наконец. И глубоко опечален, что не могу в этот час пожать Вам руку. Случилось неприятное и непредвиденное. Нет, не в обществе, а в моем организме. Старость, mon ami, это большая гадость. На этот раз она заявила о себе не новой порцией седины, а сердечным приступом. Первый раз в жизни я узнал, что не вполне себе принадлежу. Оказывается мой организм состоит из отдельных деталей, и любая из них вдруг может сказать: я не буду больше работать! Вот такое, представьте, заявление попыталось мне сделать сердце. Не ожидал и, по правде сказать, почувствовал что-то вроде грусти. Пришлось две недели пролежать в Центральном лондонском госпитале, а теперь выехать по требованию врачей в сельскую местность. Приезжайте Дастингс!
Далее шел подробный адрес.
Письмо меня взволновало. И честно говоря, подобного пессимизма от Эркюля Пэро я никак не ожидал. Разве можно так остро реагировать на естественный жизненный ход? Что-то здесь не так. Или действительно возраст поубавил моему другу не только физические силы, но и духовную бодрость? Впрочем, тут же на меня нахлынуло чувство жалости к этому пожилому и в сущности совершенно одинокому человеку. И желание как можно быстрее оказать ему посильную дружескую помощь. Я решил не откладывать и завтра же ехать. Тем более, что это пятница и впереди еще два выходных дня. Развернув карту, я быстро отыскал указанное в письме небольшое сельское местечко. Не очень далеко - всего сорок миль от Лондона. Судя по расписанию, выехав в полдень, можно оказаться на месте уже к середине дня.
Погода на другой день выдалась на удачу теплая и солнечная. Последние полчаса в поезде я не отрывал глаз от окна, любуясь окрестными пейзажами. Местность была чуть холмистой с просторными лужайками и крупными раскидистыми стоящими в разрядку деревьями с листвой уже изрядно тронутой желто-красной осенней краской. Природа здесь как бы являла человеку пример разумного и жизнелюбивого спокойствия, ияс удовольствием думал о том, что эта обстановка поможет моему другу восстановить силы и избавиться от недуга и меланхолии. И как хорошо, что я отправился сюда не откладывая. Конечно же, он не ждет такого скорого приезда. Однако первым, кого я увидел на перроне, был именно Пэро. Он тоже заметил меня, и, когда я вышел из вагона, уже спешил на встречу. Мы обнялись. Потом, слегка отпрянув, Пэро сильно сжал мои руки и произнес:
- Спасибо, Дастингс! Спасибо! - в его глазах мелькнула та благодарность, какая бывает у уличных животных, нежданно перехвативших от случайного прохожего кусок съестного или просто ласковый взгляд.
Мне захотелось сказать ему в ответ сразу побольше теплого и ободряющего, но неожиданно для себя, глядя в его добрые глаза, я почувствовал, что слова исчезли, а вместо них к горлу подкатил неприятный комок и какая-то сырость полезла в нос.
- Что это вы, - подавляя в себе внезапную слабость, пробубнил я, - ну что вы в самом деле? Напугали меня до смерти, а сами, вон, как американский доллар сияете. Прекрасно выглядите, честное слово!
- Это от радости видеть вас, мой друг! Дайте-ка ваш саквояж.
- Ну нет, - воспротивился я, - он не для вас, я сам его понесу.
- Право, мой друг, если вы хотите обращаться со мной как с больным, это будет очень грустно.
К моей радости Пэро и не производил впечатления сдавшего человека. Даже небольшой румянец проступал на его щеках. Ну, может быть не тот, что прежде, но все же.
- Знаете, mon ami, - заговорил он, - я сейчас испытываю двойственное чувство. Неловко за это паникерское письмо и вместе с тем приятно так скоро заполучить вас. Сознайтесь, ведь столичная жизнь могла вас быстро засосать, и еще неизвестно, когда бы вы ко мне выбрались, а? Ну ничего, я сумею сделать ваше пребывание здесь приятным - этому поможет прекрасная природа и отличная французская кухня. Да, да! - обрадовано подтвердил он в ответ на мой удивленный взгляд. - Представьте, хозяйка, у которой я поселился, - француженка. Тридцать лет назад она вышла замуж за английского моряка. Благодаря этому у меня здесь прекрасный стол.
- Отлично Пэро, значит, никакая болезнь не портит вам аппетит?
- Кажется, это последнее, чего я в своей жизни лишусь, - засмеялся он, а потом проговорил тихо и с той грустной интонацией, которая встречается лишь у маленьких обиженных детей: - Ни одного расследования, Дастингс, ни одного за те два года, что мы не виделись. Это ужасно!
- Побойтесь бога, Пэро! - искренно возразил я. - Это же хорошо, что люди вокруг вас живут честной жизнью. Значит, общество становится лучше.
В ответ на это мой знаменитый друг задумчиво покачал головой.
- А так ли оно в действительности? - произнес он. -
Жизнь людей несомненно стала благополучнее, но вот стали ли лучше они сами? Может быть, просто темные силы все реже выступают на поверхность, теряют, так сказать, общественный лик и уходят внутрь человека? И только отдельные, кажущиеся случайными события показывают нам насколько все неблагополучно на самом деле?
- По-моему, это новая мысль Пэро, и что-то в ней есть безысходное.
- Ничуть, mon ami, ничуть, просто это значит, что борьба человека за самого себя продолжается.
Выйдя из здания железнодорожной станции, мы оказались в начале мощенной камнем уходящей вглубь зеленых лугов дороги с рядами могучих вязов по бокам. Дорога и деревья отдавали ухоженной стариной.
- Я думаю, прогулка после поезда по этой дороге доставит вам удовольствие, Дастингс. Здесь совсем недалеко, минут десять ходьбы по прямой, а потом поворот на ферму, где я поселился у той самой милой пожилой француженки.
- Судя по всему, это старая дорога Пэро? Не ведет ли она к какой-нибудь родовой усадьбе?
- Вы совершенно правы, мой друг, дорога упирается в поместье. Красивый дом восемнадцатого века. Принадлежал какому-то знатному роду, как и все земли вокруг. Но земля давно перешла к фермерам, а дом много раз перепродавался. Недавно его купил какой-то молодой удачливый промышленник. Они иногда проезжают тут большой компанией на автомобилях. Минут через десять мы повернули направо и по неширокой земляной дороге направились к виднеющейся невдалеке ферме.
На пороге двухэтажного фермерского дома нас уже ожидала пожилая, но еще крепкая женщина, с которой Пэро меня тут же и познакомил. Как выяснилось, ее муж умер несколько лет назад, а оба взрослых сына имели неплохое образование и работали в городе. Сама же миссис Боул - так звали нашу хозяйку - полагала, что жить можно только в деревне. В молодости, во Франции, она тоже жила в сельской местности и иного не хотела. Сама она занималась, главным образом, p'anrni по дому. На ферме трудились два приходящих наемных рабочих и, кажется, дела шли неплохо. Меня тотчас отвели на второй этаж в небольшую чистую комнатку, которой надлежало стать моим кратковременным жилищем.
Из окна я увидел ярдах в двухстах крышу и карнизы большого строения. Остальная его часть была скрыта за верхушками деревьев. Как объяснила миссис Боул, это и была та самая усадьба. Прежних ее аристократических владельцев она не знала. Ко времени ее переезда сюда все уже было распродано, дом несколько раз менял хозяев. А полгода назад усадьба перешла к новым владельцам. Его купила молодая пара. Он немного постарше, а она совсем еще девчонка - лет двадцать, наверное. И несомненно иностранка. Бывают здесь наездами и всегда предупреждают ее, чтобы она оставила для них молока и сливок. Покупают много, потому что часто приезжают с гостями и платить готовы сколько потребуется. Вот и сегодня туда проехали три автомобиля. Еще через полчаса, переодевшись к обеду, я спустился вниз, где нас с Пэро ожидал действительно прекрасный стол, совершенно не схожий с традиционным скромным для сельской Англии набором блюд. Его украшением стал приготовленный на классической французский манер петух с тонкими разнообразными приправами и бутылка хорошего красного вина, которую Пэро выставил несмотря на мои сомнения о совместимости этого напитка с его нездоровым сердцем. Все было великолепно, как в лучшие старые годы, которые мы вскоре и начали вспоминать. Потом я рассказывал о жизни в Америке. Пэро был весел, с интересом слушал и много шутил. Проведя в таком приятнейшем настроении часа полтора и наговорив по окончании обеда благодарностей и комплиментов хозяйке, мы решили прогуляться.
