Страйд и его помощник быстро закончили сбор остатков стекла.
- Позовите санитаров, - приказал он появившемуся в дверях констеблю, - пусть забирают и увозят труп. А вы, Джон, заканчивайте протокол, я жду вас в холле.
Выходя в коридор, мы столкнулись с Генри Стентоном, который уже успел привести себя в порядок.
- Гарри вполне успокоился, - сообщил он.
- Приятно слышать, - саркастично ответил Страйд. - Он так тут поработал, что отдыха вполне достоин. Формально я имею право надеть на него наручники.
- Ну, бог с ним, инспектор, - примирительно заговорит Стентон, - Гарри пьян с середины обеда. Он всегда напивается на уик-эндах.
- Но все-таки не до такой степени, как сегодня, - зло заметила Маргит, - да и пил-то он не так уж много.
В комнату мимо нас прошли санитары с носилками.
- Мы произведем вскрытие и все необходимые анализы, - обращаясь к миссис Коллинз, сказал Страйд. - Это займет несколько дней. А всем вам, господа, я вынужден предложить пока не покидать этот дом. Сегодня было бы жестоко снимать с вас подробные показания, да и толку, я думаю, было бы не много. Но завтра я специально для этого сюда приеду. Возможно, и впоследствии нам придется встречаться, если понадобятся уточнения. С господином Пэро вы уже знакомы. Я имел однажды удовольствие проводить с ним совместное расследование. Разумеется, он лицо неофициальное, но все профессионалы чрезвычайно высоко ценят его мнение.
Мой друг сделал умоляющий жест, прося пощадить его скромность, однако я то заметил, как было приятно старику услышать такие слова от молодого коллеги.
- Пойдемте, я подвезу вас, - предложил инспектор.
- Нет, благодарим. Мы с Дастингсом пройдемся пешком, подышим воздухом.
- Тогда до завтра. - Страйд пожал нам руки и вышел. Мы с Пэро также попрощались, еще раз выразив свои соболезнования, и направились по коридору к выходу. Проходя через холл, я увидел стоявшего лицом к окну Гарри Коллинза. У его ног валялся оброненный платок. Я сделал несколько шагов в его сторону, поднял платок и протянул ему. Коллинз не заметил этого. По его загорелому лицу ручьем текли слезы. Он плакал беззвучно, стараясь не вытирать, а сбрасывать слезы со щек, не видя ничего, кроме вечерней темноты за окном. Мне сразу сделалось тяжко от этого горького зрелища. Положив платок перед ним на подоконник, я быстро вышел.
- А знаете, мой друг, - обратился ко мне Пэро, когда мы вышли через ворота и направились по тихой, освещенной луной дороге, - ожидая с нетерпением вашего приезда, я надеялся увидеть не только старого друга, я надеялся на нечто большее. Вместе с вами в мою жизнь всегда входила какая-то новая история. Нет, нет, не подумайте, что я радуюсь случившемуся в этом доме несчастью! Просто я говорю о судьбе, которая в очередной раз связала нашу дружбу с... как }rn говорил один знаменитый русский писатель - с преступлением и наказанием.
- Вы уверены, что это именно преступление, покойный был отравлен?
- Нет, совсем не уверен. Мы слишком мало еще знаем об этом деле, этих людях. Но ведь и самоубийство является преступлением, во всяком случае по христианской морали. Если человек, имея здоровое тело, ум, деньги, наконец, которые могут быть обращены на пользу многим людям, убивает себя от пресыщенности жизнью или из-за каких-нибудь семейных и прочих дрязг, это преступление, Дастингс. И против бога, и против природы.
- Ничего не остается, как согласиться с вами, но все-таки очень странно, что человек мог покончить с жизнью вот так, без каких-либо видимых причин.
- Без видимых для нас, это будет точнее. А еще точнее - по причинам, пока нам еще неизвестным.
Чуть помолчав, он снова заговорил:
- Мы же не знаем, какие отношения у него были с молодой итальянской женой? Как складывались дела его большого бизнеса? В конце концов, почем мы знаем, может быть, неожиданно выяснилось, что он неизлечимо болен? Подождем, mon ami. Страйд обещал завтра после снятия с них свидетельских показаний заехать к нам и все обсудить. Возможно, что и результаты вскрытия к тому времени что-то покажут.
Вернувшись домой, мы провели остаток вечера в удобных креслах у камина и почти не говорили о трагических событиях, свидетелями которых так неожиданно стали.
Утром следующего дня я проснулся не сразу. В еще сонной голове путались дни, проведенные на пароходе, волны Атлантики, Лондон, встретивший меня дрызлом - мелким дождичком, летящим не с неба, а со всех сторон. Я совсем отвык от такой погоды в американских краях, но все-таки до чего же приятно быть дома.
Сначала я подумал, что проснулся в своей лондонской квартире. Потом, открыв до конца глаза, понял где нахожусь и вспомнил все вчерашние события. Когда я спустился к завтраку, Пэро уже поджидал меня.
- Не сомневаюсь, Дастингс, что вы отлично спали эту ночь, - объявил он, приветствуя меня.
- Да, просто великолепно. Но и сами вы, наверно, неплохо спите на этом чудесном воздухе. Вид у вас, ей-богу, лучше, чем два года назад перед моим отъездом в Америку.
- Да, мой друг, ваш приезд необыкновенно взбодрил меня.
- Или ваши силы прибавились от того, что ожили серые клеточки? А, сознавайтесь Пэро!
- Ну-ну, - опуская глаза, быстро заговорил он, - об этом рано еще толковать. Давайте-ка лучше завтракать. У миссис Боул превосходные сливки, мой друг, лучшие во всей Англии. Сливки действительно оказались отменными, как впрочем и другие, пронизанные свежестью продукты.
Подавая нам чай, миссис Боул уведомила, что местные fhrekh уже поговаривают о каком-то несчастье в усадьбе. Один из ее работников заявил даже, что кто-то убит.
- О, никто не убит мадам, - невозмутимо ответил Пэро, - просто хозяин дома принял по ошибке другое лекарство и, имея больное сердце, вызвал этим приступ с увы трагическим концом.
- О боже, какая несуразная смерть! И в такие молодые годы.
Миссис Боул долго вздыхала и качала головой, а я подумал, что, наверное, немалое число сельчан, проживших многие годы в этом милом деревенском однообразии, в глубине своих простых сердец надеются на что-нибудь гораздо более загадочное.
- Лучшее дело после завтрака, - объявил Пэро, когда мы встали из-за стола, - прогулка. Мы можем побродить часа два местными тропами. Это очень милое и полезное занятие, Дастингс. Впрочем, другого развлечения я вам сейчас и не смог бы предложить.
Я с удовольствием согласился, решив однако, предварительно позвонить с местного станционного отделения в Лондон и предупредить близких, что возможно задержусь до понедельника. Обещав Пэро через полчаса вернуться, я тут же и отправился.
На дворе было тепло, безветренно и тихо. В синем небе отдельными неподвижными кучками белели облака. Такой погоде, как говорится, всякая божья тварь радуется, и именно в этом состоянии пребывала большая дворовая собака, щурившая глаза на солнце. При моем появлении она один раз вильнула хвостом, продолжая наслаждаться теплом и покоем. Прогуливавшаяся неподалеку ворона окинула меня спокойным изучающим взглядом и, кажется, тоже осталась довольна. Мир был красив и ласков, и трудно было поверить, что совсем недавно рядом побывала смерть.
Чтобы попасть на станцию, мне требовалось пройти ярдов сто до мощеной дороги и идти по ней еще ярдов триста. Приближаясь к повороту, я увидел человека, который явно намеревался повернуть в нашу сторону, но заметив меня, выжидательно приостановился. Еще через несколько секунд я разглядел его - это был Гарри Коллинз. «Надо просто поздороваться и пройти мимо>- подумал я, меньше всего ожидая здесь на него наткнуться. Однако он заговорил первым:
- Прошу прощения. Если не ошибаюсь, это вы были вчера у нас с господином Пэро? К сожалению, я не запомнил вашего имени, а меня зовут Гарри Коллинз. Я брат покойного.
Мне не оставалось ничего другого, как представиться. Впечатления вчерашнего вечера вызывали во мне противоречивые чувства к этому человеку. Как всем нормальным людям, мне было противно любое пьяное безобразие и, вместе с тем, его глубокое искреннее горе, невольным свидетелем которого я стал, рождало жалость. Некоторое время мы оба молчали, потом Гарри Коллинз прокашлялся и произнес:
- Я хотел поговорить, высказать э... свои соображения.
- Если вы имеете в виду смерть вашего брата, то, наверно, вам следует обратиться к инспектору Страйду, он ведь должен сегодня сюда приехать.
- Знаю, но видите ли... я не хотел бы делать официальное заявление, протокольное, так сказать.
- Простите, я вас что-то не очень понимаю, - честно признался я.
- Я бы хотел сначала просто поделиться своими соображениями. Помочь следствию. Понимаете, если я выскажу их инспектору, он обязан будет официально приобщить их к делу.
- А вы хотели бы, чтобы это имело конфиденциальный характер?
- Вот именно.
- Ну что же, - согласился я, - мне сейчас нужно пройти на станцию, а потом я готов проводить вас к моему другу.
