Николай Леонов - Мелочи сыска

– Бедненький полковник Гуров! – со вздохом сказала Мария. – Представляю, как ему будет нелегко провести целых три часа в относительно культурном обществе! Ни тебе звона наручников, ни крепкого мужского словца, ни мрачных типов с бритыми затылками… После таких впечатлений любой спектакль покажется пресным – тут я совершенно с тобой согласна. Но все-таки учти – сегодня в главной роли занята твоя жена, а это чего-то да значит, верно? И как занята! Даже театральные обозреватели из Парижа и Лондона…

Несмотря на ироничность тона, в словах жены без труда угадывались упрек и досада. Гуров прекрасно понимал, какие чувства должна испытывать одна из лучших актрис страны, видя достаточно сдержанное отношение супруга к своему искусству. Последний спектакль, в котором она играла главную роль, имел бешеный успех не только в Москве – он действительно вызвал резонанс в европейской театральной прессе. И тем не менее Гуров до сих пор не нашел времени посмотреть этот спектакль, хотя с момента премьеры прошло уже два месяца и Мария устала задавать один и тот же вопрос: «Сегодня вечером ты наконец свободен?»

Ни одного свободного вечера Гуров так и не выкроил. Он был занят расследованием дела о тройном убийстве и работал так напряженно, что даже не всякий раз ночевал дома. Теперь дело было закончено и свободное время появилось, но, откровенно говоря, Гурову меньше всего хотелось сейчас в театр – он бы с большим удовольствием предпочел всласть поваляться на диване или выпить пива вместе со своим напарником Стасом Крячко, но понимал, что жена этого не поймет.

– Прости, дорогая, но ты меня, наверное, на так поняла, – смущенно откликнулся он. – Я просто спросил, нельзя ли перенести визит в театр на самое короткое время – скажем, на завтра… Я бы успел лучше подготовиться и настроиться на восприятие твоего шедевра. Признаться, сегодня я немного не в форме – эти мрачные типы с бритыми затылками, о которых ты говорила, меня доконали… Заодно хочу сделать одно маленькое замечание относительно культурного общества. Не хочу показаться брюзгой, но у меня давно складывается ощущение, что в культурной элите происходит что-то неладное. В театральной в том числе. Я и там вижу все больше мрачных типов с криминальными ухватками. А что касается крепкого словца, то, по-моему, сейчас даже студентки-первокурсницы ругаются как матросы. Я понимаю, времена трудные, и щепетильность сейчас не в моде, но…

– Ну это ты просто придираешься, Гуров! – сказала Мария, расчесывавшая перед зеркалом свои густые темные волосы. – Сгущаешь краски! Послушать тебя, так, куда ни кинь, везде филиал твоего любимого преступного мира! А кто же, по-твоему, творит, не дает угаснуть искре духовной жизни, кто ночей не спит, чтобы…

– Ты говоришь сейчас о милиции? – с невинным видом спросил Гуров.

Мария обернулась и запустила в мужа щеткой.

– Ты прекрасно знаешь, что я говорю не о милиции! – негодующе произнесла она.

– Прости, значит, мне показалось, – смиренно ответил Гуров и с поклоном подал жене не попавшую в цель щетку. – Ты сказала «ночей не спит», вот я и подумал…

– Ничего страшного! – отрезала Мария, опять поворачиваясь к зеркалу. – Выспишься во время представления. Большего я от тебя, кстати, не ожидаю и не требую. По крайней мере, тогда я смогу с чистой совестью отвечать недоброжелателям, что муж вовсе не равнодушен к моему творчеству и хотя бы тело его на спектаклях присутствует.

– Да, это будет сильный аргумент! – похвалил Гуров. – Так сказать, наш ответ Чемберлену. Но почему именно сегодня, почему не завтра?

– Все очень просто, – сказала Мария. – Если уж смотреть спектакль, то с участием Белинкова. Сегодня он будет моим партнером, а завтра уже нет. Не знаю, что получится у нас с Томилиным. Если честно, я в него совершенно не верю!

Известный актер Белинков в рекомендациях не нуждался – его красивое мужественное лицо красовалось на афишах и журнальных обложках, постоянно мелькало на телеэкране, он был талантлив, работоспособен и знаменит. Гуров шапочно был с ним даже знаком. Как, впрочем, и с Томилиным. Последний был ему все же симпатичней. Подступавший к пятидесятилетнему рубежу, не слишком ровный, не слишком удачливый, не слишком знаменитый Томилин импонировал Гурову своим философским, с немалой долей иронии, отношением не только к себе, но и вообще к жизни. Для него было обычным делом беззлобно посмеиваться над устойчивыми театральными мифами, над звездной иерархией, над претензиями коллег именоваться жрецами искусства, властителями дум и прочими пышными титулами. «Комедианты мы – и более ничего!» – говорил он, грустно подмигивая, и, похоже, говорил серьезно, несмотря на демонстративную ироничность тона. Может быть, потому и не слишком многого добился – чтобы стать звездой, нужно прежде всего самому поверить в свою исключительность.

– Ну, что касается меня, то я-то как раз предпочел бы Томилина, – заметил Гуров, но, поймав в зеркале разгневанный взгляд жены, тут же добавил: – Разумеется, это очень субъективное мнение. Но куда же завтра денется твой Белинков? Неужели рванет с «чесом» по деревням?

– Послушай, Гуров! – опуская руки, с отчаянием сказала Мария. – Твои замечания меня убивают! Белинков поедет с «чесом»! Упаси тебя бог произнести это в обществе! На самом деле у Белинкова несчастье. У него тяжело болен отец. Требуется операция, которую могут сделать только в Германии. Очень недешевое удовольствие, между прочим. И вот Белинков собрал наконец требуемую сумму и теперь лично везет отца в Гамбург… Да, по-моему, в Гамбург. Так что ни о каком «чесе» речи не идет, как видишь… Ты все время сетуешь, что в обществе намеренно распространяется превратное мнение о сотрудниках милиции, но, между прочим, по отношению к жрецам Мельпомены сам проводишь не очень-то красивую линию.

– Наголову разбит и забираю свои слова обратно, – заявил Гуров. – Все до одного. Все вопросы автоматически снимаются. Сегодня же оживлю ваше представление своим личным присутствием.

– Ну, Гуров, утешил! – насмешливо сказала Мария. – А я уж совсем потеряла всякую надежду. Значит, тогда сделаем так – ты отвозишь меня сейчас в театр, а в семь вечера, напудренный и завитой, являешься сам. Надеюсь, никаких неожиданностей на сегодняшний вечер ты мне не приготовил?

– Неожиданности потому так и называются, – рассудительно заметил Гуров, – что их никто не ожидает. Даже полковник Гуров. Поэтому никаких комментариев на этот счет дать не могу.

Мария погрозила ему пальцем.

– Комментарии меня не волнуют, – сказала она. – А вот честное слово, что неожиданностей сегодня не произойдет, ты мне дашь. Иначе сам знаешь, что будет.

Гуров смущенно почесал затылок.

– Наш разговор приобретает какой-то мистический характер, – заметил он. – Ты заставляешь меня давать совершенно иррациональные обещания, а вдобавок угрожаешь чем-то неведомым, утверждая, будто мне известно, что это будет такое. Но, дорогая, я не пророк и не умею предсказывать будущее!

– В таком случае, я предскажу, – решительно парировала Мария. – Будущее твое будет безрадостным. Если ты не выполнишь моей просьбы, в которой я, кстати, не нахожу абсолютно ничего иррационального… Однако я уже опаздываю! И все потому, что ты втягиваешь меня в бесплодную дискуссию…

– Я домчу тебя в одну минуту, мое сокровище! – добродушно сказал Гуров. – Дискуссии и правда не моя грядка. Я – человек действия, и ты в этом немедленно убедишься!

Минут через пять уверенной рукой он уже вел свой «Пежо» по московским улицам. Солнце клонилось к западу и почти скрылось за силуэтами высотных зданий. Но его лучи то и дело предательски выстреливали из-за какой-нибудь стены или сквозь листву в парках, и этот остывающий, но все еще ослепительный красноватый отблеск заставлял Гурова болезненно жмуриться. Он жалел, что не захватил с собой темных очков.

Мария на шалости солнца не реагировала. Она уже вся ушла в себя, закрылась, и даже что-то незнакомое, почти чужое появилось сейчас в ее чертах. Гурова это, впрочем, нисколько не смущало, а даже, пожалуй, волновало и притягивало еще больше, словно прекрасная женщина в его машине была лишь случайной попутчицей и им обоим еще только предстояло пройти весь сладостный путь взаимного узнавания, надежд и встреч.

Гуров не уставал восхищаться своей женой – тому, как гармонично сочетались в этой удивительной женщине такие исключительные качества, как талант, ум и красота. И еще про себя он всегда удивлялся, почему повезло именно ему, и за какие такие заслуги судьба послала ему счастье на закате дней. Наедине с самим собой Гуров вовсе не стеснялся выражаться высокопарно.

Однако, если бы ему вдруг пришлось озвучить свои мысли, он выразился бы по этому поводу предельно энергично и кратко. «Дуракам счастье!» – сказал бы он. И, пожалуй, был бы не прав – несмотря на возраст, полковник Гуров оставался импозантным мужчиной, а седина на висках только придавала ему особенный шарм. Его высокая фигура, широкие плечи и уверенная осанка до сих пор производили неизгладимое впечатление на прекрасную половину человечества. Самокритика Гурова не имела под собой никаких оснований – вместе с женой они составляли прекрасную пару.