Ширшов, бросив мухобойку на пол, объявил:
— Ты моли бога, что у тебя еще моргалки целы остались. Поздравляю. Мы раскрыли контрабанду в дежурные сутки по линии «ноль-два». Вы слышали, чтобы кто-нибудь из ментов когда-нибудь в дежурные сутки раскрывал контрабанду?
— Ты про что говоришь? — Голос Кравцова, как и его вид после битвы с птицей, был слегка помятый.
— Я говорю о том, что трое контрабандистов сейчас лежат на полу, а предмет контрабанды сидит на палке. Уважаемые коллеги, я вам представляю соколов-балабанов. Они используются для соколиной охоты на лисиц, зайцев и птиц. В Европе они стоят бешеных денег. Леха, ты сейчас завалил птичку, которая в Англии стоит около пятидесяти тысяч долларов. Меткий выстрел. Молодец. Кравцов, дай сигарету…
— Ты же два года уже, как бросил…
— С вами, бля, стрелками, бросишь… — Жадно затянувшись и почувствовав уже почти забытый запах дымящейся сигареты, Ширшов продолжил. — Они милы и спокойны, пока у них зашорены глаза. Колпачок с головы снимает охотник непосредственно перед тем, как запустить сокола на добычу.
Доложив Буркову о сенсационном по меркам РОВД задержании, опергруппа привела в чувство нокаутированного Кравцовым контрабандиста № 1 и стала дожидаться следователя прокуратуры. Контрабанда — статья прокурорская…
19:53
Кравцов велел никак не успокаивающемуся в преддверии встречи со своей подозрительной половиной Лехе ехать по соседней улице Василевского.
— А зачем, Марк? — спросил Ширшов.
— Труп утренний мне покоя не дает. Что-то здесь не стыкуется. Что именно — понять не могу. Но чувствую. Что-то здесь не так.
— Ё-мое. Я уж и забыл про него.
После этого следователь включился в дебаты с остальными относительно того, чем лучше прижигать раны — йодом или зеленкой, оставив опера наедине с его мыслями.
«УАЗ» медленно двигался к коммерческому киоску. До него оставалось около ста метров, как Кравцов хлопнул по плечу водителя — «стой!». От неожиданности Леха так резко нажал тормоза, что болтающий на переднем сиденье Ширшов по инерции проверил на прочность лобовое стекло. Потирая темя, он начал высказывать все, что думает о Кравцове, Лехе и суточном дежурстве, но опер этого уже не слышал…
Выскочив и захлопнув за собой дверь, Марк подбежал к поленнице дров, выложенной у забора, и присел на корточки.
Перед ним лежал правый туфель «Экко». Судя по износу, куплена пара совсем недавно. Каблук был не изношен, кожа пахла кожей, а не кремом. Хозяин, купив обувь, даже не успел ее хотя бы раз почистить. Такую обувь не теряют случайно. Ее можно бросить только по большой необходимости, и еще. Человеку в туфлях «Экко» совершенно нечего делать на убогой улице Василевского. Нет ни одной причины, по которой он может здесь находиться. Хотя… Хотя одна есть. Если хозяин оставленного у поленницы правого туфля оказался здесь не по своей воле.
«Был без обуви…» Максейкина ошибиться не могла. Не могла, потому что невозможно рассмотреть носки под обувью. А она сказала — «черные шелковые».
Черные шелковые…
Убитый ножом в сердце на Малой Бетонной был в дорогих и именно в черных шелковых носках, на которые были натянуты дешевые кроссовки.
«Посмотри на его нижнее белье… Так что делай выводы…»
Дорогое нижнее белье под старыми, с прорехами, тряпками китайского происхождения.
Кравцов поднялся и посмотрел на номер дома. Семнадцать.
Когда он уселся в машину, Ширшов, кинув взгляд на туфель, который опер держал в руке, спросил:
— Успокоиться не можешь?
Бурков вошел в связь и распорядился выдвигаться «домой». Заявок пока не было.
20:36
Первое, что сделал Марк, прибыв в отдел, — пошел в приемную начальника. Там стоял компьютер, на котором работала оператор Вика Легкоступова. Понятно, что в это время она уже находилась где-нибудь в кафе с очередным дружком, но Кравцова это не беспокоило. За три плитки шоколада в течение трех дней она обучала опера науке обращения с вычислительной техникой. Этого отрезка времени хватило на то, чтобы Кравцов понял самое необходимое. И хотя Вика намекала на то, что у нее дома стоит и ждет их «Пентиум-3» и что можно позаниматься во вне- урочное время, Кравцов перевел стрелки на якобы перенесенный недавно приступ гепатита группы «А». Больше Вика Кравцову никаких предложений не делала.
Усевшись за клавиатуру, Марк «загрузил» компьютер, ввел пароль и дал машине простое задание — распечатать всех жильцов улицы Василевского, с первого дома по семнадцатый. Со всеми их человеческими слабостями и недостатками — судимостями, приводами и административными правонарушениями.
Теперь можно было и перекусить. Первый раз за день. Подумав о еде, Марк услышал, как радостно и утробно затрубил пустой желудок.
Опергруппа собралась в кабинете Ширшова и, достав пакеты, с любовью заполненные женами, разместилась за столом. Минут через двадцать, когда шведский стол опустел и все уселись пить кофе, Марк спустился вниз. Принтер уже не шумел, а это могло означать либо то, что его работа успешно завершена, либо Кравцов сделал что-то не так, и работа принтера не начиналась вовсе. Рывком открыв дверь приемной, опер с удовлетворением увидел бумажную ленту метровой длины, свисавшую до пола. Через минуту он, сидя за столом в своем кабинете, заочно знакомился с жителями улицы Василевского.
Если потерпевший бежал из одного из этих домов, то в принципе он мог бежать из любого. Логика здесь бессильна. Поэтому Кравцов решил просчитывать так, как учат в школах милиции. А там учат, как с логикой преступной бороться применением логики милицейской. И хотя Марк не единожды убеждался в том, что понятие «логика» бывает абстрактным и часто не имеет ничего общего ни с деятельностью жуликов, ни с действиями правоохранительных органов, он решил начать именно с этого. Для начала он отбросил восемь домов из семнадцати. Там обитали ранее не судимые. Затем он исключил еще два дома из оставшихся девяти по причине проживания там в одном — бывшего директора школы, в которой учился Марк, а во втором — тещи Гурта. Еще один дом он вычеркнул из списка, несмотря на то что там проживал дважды ранее судимый за кражи «товарищ». Просто фамилия «товарища» была Максейкин и он приходился не кем-то, а родным папой Маринке. Остается шесть домов. Все домочадцы судимые-пересудимые. Дома номер 6,7,11,12,14,16,17. Туфель найден у дома семнадцать. Нечетная сторона. Вряд ли потерпевший выбежал и сразу побежал через дорогу, чтобы тут же быть увиденным из окон покинутого дома. Наоборот, он будет уходить, как можно ближе держась забора со стороны места бегства.
— С нечетной стороны у нас остаются дома 7, 11 и 17… Так, чем они у нас знамениты? Тем, что в них проживают законченные отморозки… — бормотал Кравцов, разматывая распечатку. — Взять хотя бы дом семь… Так, Кривцов Николай Матвеевич. Черт, почти КРАВЦОВ! Статья сто семнадцать, часть вторая. Ага. Понял. Статья сто сорок четыре. Кража, значит, да? Значит, воруем и насилуем? Все, дом семь оставляем в покое… Дом одиннадцать…
С этими статьями шесть лет назад с Кравцовым произошел казус. Он отлично знал Уголовный кодекс, но когда один мужик на допросе на вопрос «По каким статьям судим ранее?», ответил четко и без запинки: «Судим один раз, по статьям сто двадцать пять и сто шестьдесят четыре», Марк, чей слух резанули названные статьи, растерялся. Об этих статьях он слышал впервые. В процессе разговора он стянул под стол УК и стал искать названные жуликом статьи. Найдя, опешил. Выждав момент, Кравцов поинтересовался:
— Слушай, я одного не могу понять, что ты сотворил, что тебя судили «букетом» по статьям «Подмен ребенка» и «Незаконный промысел бобров»?..
Мужик сидел напротив и хлопал ресницами. Когда понял, в чем дело, он расхохотался так, что зазвенели треснувшие зимой оконные стекла. Как следует повеселившись, он сказал:
— Начальник, я судим по Уголовному кодексу Узбекистана!
Изучение криминальных биографий остальных жителей не принесло ничего нового. Статьи, судимости, побеги, штрафы, арест на сутки… Обычная жизнь людей, которым тюрьма — дом родной.
Выйдя из кабинета, Кравцов сам не заметил, как, поглощенный своими думами, он оказался в дежурной части.
— Вить, — обратился он к Буркову, который строчил отказной материал по факту кражи документов в автобусе. — По мужику телевизионное опознание не проводили?
— По какому? — оторвался от бумаг майор. — По убитому, что ли? Нет, не проводили. У нас телевидение занято интервьюированием вашего начальника.
— Позвони на другой канал. Может, возьмутся? А если нет, я на них ОЭП районный натравлю. Так и скажи.
— Вот возьми и скажи. — Бурков пододвинул к оперу телефон.
