— Так, значит с трех сорока пяти и до какого времени?
— Почти до восьми.
— Где вы были?
— Мы были у нее на квартире.
— Где она находится?
— В центре.
— Где именно в центре?
— Вот пристали…
— Где?
— На Тримейн-авеню. В районе Куотер, рядом с «Куполом».
— Вы уже были на квартире в четыре часа?
— Нет еще, должно быть, мы приехали туда в четверть или половину пятого.
— Но в пять часов вы уже были там?
— Да.
— И что вы делали?
— Понимаете ли…
— Ну, говорите, не смущайтесь.
— Ничего я вам не обязан говорить! Сами догадаетесь, черт возьми!
— Ладно. Как зовут девушку?
— Ольга.
— А фамилия?
— Ольга Виттенштейн.
— Это та самая девушка, которая только что сидела рядом с вами?
— Да. Вы и ее собираетесь… допрашивать? Вы что, хотите все испортить?
— Мы лишь проверим правдивость ваших слов, мистер Робинсон. Остальное — ваша забота.
— Она — девушка очень чувствительная, — сказал Робинсон. — Может испугаться до смерти. Не понимаю, из-за чего такой шум. Почему надо проверять мои слова? Что же такое я натворил?
— С ваших слов вы вчера находились в квартире на Тримейн-авеню с четверти пятого дня до восьми часов вечера. И если вы там занимались тем, чем должны были заниматься, то вы больше не увидите нас до самой вашей смерти, мистер Робинсон.
— Ну, за столь длительный срок ручаться все же трудновато, — поправил коллегу Мейер.
— Другими словами — вы снова появитесь утром в понедельник, — сказал Робинсон.
— Зачем? Вы что, не были на той квартире?
— Был. Можете не беспокоиться. Идите — проверяйте. Просто, когда в прошлый раз здесь был баскетбольный скандал, то детективы, окружные прокуроры и следователи неделями шныряли по всему городку. Если это та же история…
— Это не та же история, мистер Робинсон.
— Надеюсь. Я чист. Я играю честно. Я ни разу не взял ни цента и никогда не возьму. И прошу вас это запомнить.
— Мы запомним.
— И когда вы будете общаться с Ольгой, ради всего святого, постарайтесь ничего не испортить, ладно? Пожалуйста, сделайте мне такое одолжение? Она очень ранимая девушка.
Они нашли Ольгу Виттенштейн в студенческом кафе за чашечкой черного кофе. По разговору было понятно, что она много вращается в мужской компании — она сразу объявила, что никогда не видела так близко легавых. Потом она сказала, что да — у нее есть хата в центре на Тримейн-авеню. Она подтвердила, что вчера дождалась Барни после занятий, и они рванули к ней на хату. Добрались туда примерно к четырем — половине пятого. Она сказала, что были там до вечера, часов до восьми, или что-то около того, а потом пошли перекусить. А по какому поводу весь этот шум?
Шум, собственно, был поднят по поводу убийства, но она не узнала об этом.
Берт Клинг прибыл в участок на следующий день, в субботу, в два час дня, как раз вместе с прибытием отчетом из баллистической лаборатории, расположенной в центре города. Он был небрит, и светлая щетина заметно выделялась на его усталом загорелом лице. На нем был тот же самый костюм и рубашка, что и прошлой ночью, но не было галстука, — по одежде было видно, что он спал прямо в ней, не раздеваясь. Приняв на ходу в коридоре несколько соболезнований и отклонив предложенный Мисколо кофе, он прямиком отправился в кабинет лейтенанта. Он провел у Бернса около получаса. Когда он вышел из кабинета, Карелла и Мейер уже вернулись из университета, где благополучно умерла одна из версий этого преступления. Клинг подошел к столу Кареллы.
— Стив, — сказал он. — Я в деле.
Карелла взглянул на него и коротко кивнул.
— И ты полагаешь, это хорошая идея?
— Я только что разговаривал на эту тему с лейтенантом, сказал Клинг. Голос его звучал удивительно монотонно. — Он — не против.
— Просто я подумал…
— Я хочу работать над этим делом, Стив.
— Хорошо.
— Если рассудить, то фактически… это случилось с мою смену, поэтому… поэтому… с формальной точки зрения…
— Со мной все в порядке, Берт. Я беспокоюсь о тебе.
— Со мной будет все в порядке, когда мы найдем его, — сказал Клинг.
Карелла и Мейер молча переглянулись.
— Да… да, тогда, само собой. Ты… не хочешь взглянуть на отчет баллистической экспертизы?
Клинг молча взял пакет и вскрыл его. В пакете лежало два заключения. Одно из них содержало данные о пистолете 4 5-го калибра, другое — описание револьвера 22-го калибра. Клинг прочел отдельно каждый документ.
Собственно, ничего загадочного в процессе определения марки незнакомого оружия нет, если в наличии есть пуля, выпущенная из него. Как опытный полицейский, Клинг знал это. В то же время сами детали процесса экспертизы во многом оставались для Клинга неясными. Он и не старался слишком вдаваться в эти подробности.
Он знал, что в Бюро по баллистике хранятся огромные досье по видам револьверов, пистолетов и пуль, а также что все эти материалы классифицированы по калибру, размерам и видам полей нарезки, по частоте, ширине и направлению нарезки ствола и т. д. Вдобавок, ему было известно, что все современное оружие имеет нарезную расточку канала ствола, что придает пуле вращательное движение в момент ее прохождения через ствол. Он помнил наизусть, что поле нарезки — это гладкие поверхности между спиральными канавками резьбы ствола. Поля нарезки и бороздки резьбы оставляли на пуле характерные отметки.
Когда находят стреляную пулю — ее отправляют на экспертизу в баллистическое бюро. Там сначала ее прокатывают на копировальной бумаге и сравнивают со всеми образцами, находящимися в картотеке. Если предварительный анализ показывает сходство пули с каким-либо из образцов, то эту пулю и тестовый образец помещают под микроскоп для тщательного исследования и сравнения. Где-то в том месте, где описывались всякие тонкости угла нарезки ствола, Клинг несколько запутался.
Но он особенно и не вдавался в эти подробности. Просто он точно знал, что любая пуля, выпущенная из одной марки пистолета или револьвера, всегда имеет одно и то же количество и ширину бороздок, одну систему нарезки и направление спирали. Поэтому вопросов по сути заключений баллистической экспертизы он не задавал.
— Надо же, оказывается, он использовал два типа оружия? — спросил Клинг.
— Да. Ответил Карелла. — Этим объясняются противоречивые показания свидетелей. Ты ведь, кажется, их пока не читал. Они там, в папке.
— Под какой буквой?
— Под буквой… — Карелла слегка помедлил с ответом. — Под буквой «К»… Клинг.
Клинг коротко кивнул. По его лицу трудно было сказать, о чем он думал в данный момент.
— Мы решили, что он на самом деле охотился за одной жертвой из тех четверых, которых он убил, — сказал Мейер. Он говорил взвешенно и медленно. Ведь, одной из четырех жертв была Клэр Таунсенд.
Клинг кивнул.
— Мы пока не установили, кто ему был нужен, — сказал Карелла.
— Сегодня утром мы опрашивали миссис Лэнд, и нам показалось, она дала нам зацепку, но след оказался ложным. Мы хотим охватить остальных за сегодняшний и завтрашний день.
— Одного бы я взял на себя, если не возражаете, — сказал Клинг. Он помедлил и добавил. — Я бы не хотел беседовать с отцом Клэр, но кого-нибудь другого…
— Конечно, — сказал Карелла.
Наступило тягостное молчание. И Мейер, и Карелла знали, что не договорили с Клингом, что необходимо все прояснить до конца, и сделать это нужно не откладывая ни на минуту. Мейер был старшим из них — и по возрасту и по стажу работы в отделе — но он так жалобно взглянул на Кареллу, что тот понял, что речь держать придется ему. Тот откашлялся и начал:
— Видишь ли, Берт… но нам нужно сразу расставить все по своим местам.
Клинг поднял глаза.
— Мы хотим поймать этого типа. Очень хотим.
— Я это знаю.
— У нас на него почти ничего нет, и нам придется раскручивать дело с нуля, а это, как ты понимаешь, не просто. А еще хуже будет, если…
— Если что?
— Если мы не будем работать над этим делом, как единая команда.
— Мы и работаем как единая команда, — сказал Клинг.
— Берт, ты уверен, что тебе нужно участвовать в этом расследовании?
— Я уверен.
Ты уверен, что сможешь правильно осуществлять опрос свидетелей и выслушивать все факты, связанные со смертью Клэр, и быть в состоянии…
— Я смогу, — ответил Клинг без раздумий.
— Не прерывай меня, Берт. Я говорю сейчас с тобой не о простом убийстве, а об убийстве четырех человек! Где одной из жертв была…
— Я же сказал, что смогу.
— … Клэр Таунсенд. Теперь, что скажешь?
— Прекрати, Стив, черт тебя подери! Я справлюсь, и я хочу участвовать и…
— Очень сомневаюсь.
