Как две капли воды? Более непохожих людей трудно себе представить. Измученный бессонницей одинокий коп и грязный бомж, перекати-поле, никогда не ночующий на одном месте дважды. Но было у них и кое-что общее. Голубые глаза. Всякий раз, встречаясь со Скитальцем, Кэффри вздрагивал: будто сам на себя смотрит. Но, главное, их связывала общая судьба. Кэффри было восемь лет, когда его старший брат Эван, игравший на задворках их лондонского дома, неожиданно исчез. Хотя Кэффри не сомневался, что всему виной стареющий педофил Иван Пендерецкий, живший за железнодорожными путями, которому даже не было предъявлено обвинения. Ну а дочка Скитальца была пять раз изнасилована, а затем убита выпущенным по УДО педофилом Крейгом Эвансом.
Крейгу Эвансу повезло меньше, чем Пендерецкому. Скиталец, в те дни преуспевающий бизнесмен, сумел отомстить. Теперь Эванс живет в лечебном учреждении для хроников, неподалеку от своего родного дома в Вустершире, прикованный к инвалидному креслу. Скиталец точно рассчитал, нанося ему увечья. Эванс остался без глаз и уже не способен видеть детей, а также без полового члена, так что уже никого не изнасилует.
— Именно это сделало вас другим? — спросил Кэффри. — Способным видеть?
— Видеть? Это вы о чем?
— Сами знаете. Вам дано видеть. Больше, чем остальным.
— Сверхъестественные способности? — Он фыркнул. — Не болтайте глупости. Я питаюсь кореньями, как зверь. Я живу и наблюдаю. Мои глаза всегда открыты для света. Но это еще не делает меня ясновидящим.
— Вы знаете то, чего не знаю я.
— И что? Быть копом еще не значит быть суперменом. Зарубите это себе на носу.
Скиталец приблизился к костру и подбросил веток. Его носки сушились на двух палках. Хорошие носки. Самые дорогие. Из шерсти альпаки.
Скиталец мог себе это позволить. На его банковском счету лежало несколько миллионов.
— Педофилы. — Кэффри пригубил свой сидр. Жидкость обожгла горло, а в желудке по-прежнему царил холод, но он знал, что одной кружкой за ночь он наверняка не ограничится. — Моя тема. Похищения детей. Исход известен наперед: при удачном раскладе ребенка возвращают почти сразу после нападения, при неудачном ребенку остается жить не больше двадцати четырех часов. С момента похищения Марты прошло почти тридцать. — Он опустил кружку. — Хотя, если вдуматься, может, этот расклад как раз следует считать счастливым?
— Что ребенка убили в первые двадцать четыре часа? Удачный расклад? Как это понимать? Логика полицейских?
— Возможно, это лучший выход, чем тот, когда жертву мучают дольше.
Скиталец на это ничего не ответил. Оба долго молчали, обдумывая сказанное. Кэффри поднял взгляд к небу: луну затянуло бегущими облаками, показавшимися ему царственно одинокими. Он представил себе, как золотоволосая девочка поглядывает оттуда на своих земных родителей. В лесу покрикивал лисенок. И где-то в этой необъятной ночи находится Марта. Из внутреннего кармана пиджака Кэффри достал фотокопию письма, еще недавно завернутого в ее трусики, и протянул бородачу. Скиталец, буркнув, взял письмо, раскрыл и, развернув к огню, начал читать. Кэффри наблюдал за его лицом. Специалист-графолог уже высказался: угонщик постарался изменить свой почерк. Пока оэмпэшники перегоняли машину Брэдли, детектив снова и снова перечитывал письмо. Он уже знал его наизусть.
Дорогая Мартина мамочка,
Я не сомневаюсь, что Марте хочется, чтобы я с вами связался, хотя она ничего такого не говорила. Она вообще не слишком-то РАЗГОВОРЧИВА. Она мне сказала, что ей нравятся БАЛЕТ и СОБАКИ, но мы-то с вами хорошо знаем, что в этом возрасте девочки такие лгунишки. БОЛЬШИЕ ЛГУНЬИ. Я-то думаю, что ей нравятся совсем другие вещи. Хотя вам она, конечно, в этом не признается. Ей ОЧЕНЬ понравилось то, чем я вчера с ней занимался. Видели бы вы ее личико! А через минуту она мне снова лжет. И у нее при этом делается такое мерзкое лицо, хоть совсем не смотри. К счастью, я его слегка ПОПРАВИЛ. Теперь оно гораздо лучше. Ах, Мартина мамочка, вы мне не окажете услугу? Ну пожалуйста, пожалуйста!!!! Скажите этим полицейским засранцам, что им меня не остановить, пусть даже не пытаются. Не для того же все это началось, чтобы вот так вдруг прекратиться. Правда?
Скиталец дочитал до конца. Он поднял глаза на детектива.
— Ну? — спросил тот.
— Заберите. — Он силой вложил листок в руку Кэффри. Глаза его изменились. Они сделались красными, мертвыми.
Кэффри сунул письмо обратно в карман. И повторил свой вопрос:
— Ну?
— Будь я настоящим ясновидящим, я бы вам сейчас сказал, где эта девочка. А еще сказал бы, чтобы вы привлекли все имеющиеся в наличии силы и нашли ее, даже ценою собственной жизни, потому что этот человек, — он показал пальцем на то место, куда детектив спрятал письмо, — умнее всех прежних, о которых нам доводилось говорить.
— Умнее?
— Да. Он насмехается над всеми вами, полагающими, что вам удастся его перехитрить. Над жалкими обитателями Боу-стрит[6] с вашими дубинками и дурацкими котелками. Он совсем не тот, каким кажется.
— Что это значит?
— Всё. — Он развернул свою скатку и взялся за спальный мешок. Лицо его сделалось жестким. — Ни о чем меня не спрашивайте, не тратьте время зря. Я никакой не телепат, поймите вы наконец. Я обыкновенный человек.
Кэффри глотнул еще сидра и вытер рот тыльной стороной ладони. Он наблюдал за тем, как Скиталец готовится к отходу ко сну. «Умнее всех прежних». Ему вспомнились слова из письма: Не для того же все это началось, чтобы вот так вдруг прекратиться. Правда? Сомневаться не приходится: он это повторит. Он выберет наугад другую машину — любую машину, с любым водителем. Определяющим моментом будет ребенок на заднем сиденье. Девочка. Младше двенадцати лет. Он ее увезет. И единственная зацепка, которой Кэффри располагает, такова: вероятнее всего, угон случится в радиусе десяти миль от Мидсомер Нортон.
Кэффри долго всматривался в темноту, обступившую костер, а потом, в свою очередь, раскатал синтепоновый матрас, сверху положил спальный мешок, залез в него и подоткнул края тепла ради. Скиталец, покряхтев, проделал то же самое. Кэффри какое-то время косился на бродягу, уже зная, что больше из него не вытянешь ни слова, разговор окончен. И не ошибся. Они лежали в своих спальных мешках, каждый поглядывал на свой участок неба и раздумывал, как одолеть испытания, которые жизнь ему подбросит в ближайшие двадцать четыре часа.
Скиталец уснул первым. А Кэффри еще долго лежал без сна, вслушиваясь в ночные звуки, в надежде, что бродяга неправ, ясновидение и сверхъестественные силы существуют, а значит, в этом хаосе звуков можно предугадать судьбу Марты Брэдли.
12
Когда Кэффри проснулся, замерзший, разбитый, Скитальца уже след простыл. Он оделся и ушел, видимо, еще затемно, оставив на память обуглившееся кострище да пару сэндвичей с беконом на тарелке. Висела дымка. Дул арктический ветер. Очередной холодный день. Выждав несколько минут, пока в голове прояснится, Кэффри поднялся. Стоя посреди пустоши, он в задумчивости сжевал бутерброды, глядя на делянку с высаженной луковицей. Затем протер тарелку пучком травы, скатал спальный мешок и матрас и, держа скатку под мышкой, окинул взглядом окрестность: пустоши тянулись во все стороны, серые и унылые в это время года, пересеченные здесь и там пылезащитными полосами. Почти ничего не ведая о передвижениях Скитальца, он тем не менее знал: где-то рядом наверняка есть схрон, где бородач припрятал необходимые вещи, которые могут ему пригодиться в следующий раз. Такой схрон мог быть на расстоянии полумили от полевого лагеря.
Серая, побитая морозом трава выступила красноречивой свидетельницей. Черные следы явственно уходили прочь от лагеря. Кэффри усмехнулся. Если бы кое-кто не хотел, чтобы его по этим следам нашли, он бы их не оставил. Скиталец никогда и ничего не оставлял на волю случая. Кэффри двинулся в указанном направлении, след в след, удивляясь их идеальному совпадению.
Через четыреста метров, на краю следующей пустоши, следы обрывались; здесь, за живой изгородью, было кое-что припрятано под полиэтиленовой пленкой: консервы, кастрюля, бутыль с сухим сидром. Кэффри добавил скатку с тарелкой и снова все прикрыл полиэтиленовой пленкой. Он уже собрался уходить, когда заметил чуть поодаль, под кустом боярышника, островок взрыхленной почвы. Он присел на корточки и пальцами осторожно разгреб землю. Обнажился слегка поврежденный корешок, тянущийся от луковицы крокуса.
У всех на свете есть свои привычки — Кэффри размышлял на эту тему спустя час, паркуясь в Глостершире, на общественной автостоянке, в шести милях от места последней встречи со Скитальцем, — от психа, считающего каждую съеденную горошину и каждый повернутый выключатель света, до бомжа, который, казалось бы, слоняется без цели, но при этом всегда выбирает удобное место для ночлега. Все, в большей или меньшей степени, живут по схеме. Она может быть незаметна, даже для самого человека, но тем не менее существует. Так, Кэффри постепенно прояснял для себя схему, по которой жил Скиталец: в каких местах останавливался, где высаживал крокусы. А что же угонщик? Кэффри заглушил мотор и, открыв дверцу, увидел перед собой большой съезд: фургон медэкспертов и четыре «спринтера» поисковиков. У угонщика своя схема, и она обязательно проявится. Дайте срок.
