Я надел черный костюм и повязал черный галстук под воротником белой сорочки. Так принято. Похороны — это констатация факта. Это переход из мира света в мир тьмы. В мир, где нет контрастов. Мы, живые, находясь на кладбище, должны подчеркивать этот контраст между черным и белым, между светом и тьмой…
Черный плащ… Вот теперь, кажется, все.
Когда моя «Хонда» медленно подъехала к воротам городского кладбища, она сразу попала в разряд случайно оказавшихся там машин. Черный катафалк, пара черных лимузинов, «Мерседесы», «Вольво», несколько джипов… Стоянка перед кладбищем напоминала стоянку около Центрального Банка России. Еще бы… Хоронят депутата.
Как я понял, похоронная процессия уже проследовала в глубь кладбища. Но недалеко. Метров на тридцать. Именно там находилось человек пятьдесят из этих самых лимузинов и «Мерседесов», в черных костюмах и платьях. Хоронить в глубине кладбища — не престижно. Уважаемых людей принято хоронить у самого входа. На такие места всегда есть бронь у администрации кладбища.
Занять место среди скорбящих и ничем от них не отличаться оказалось не таким простым делом. Путь к могиле депутата Шкурко мне преградили двое молодцев из службы безопасности мэрии.
— Куда?
Вот вопрос, занявший первое место на конкурсе идиотов. — Что значит — куда? На кладбище, понятно…
— Туда пока нельзя. — Характерный жест рукой, напоминающий действие шлагбаума в момент приближения поезда к переезду.
— Что значит — нельзя? Туда всегда можно. В любой момент. — Только не сейчас.
Даже здесь — только для избранных. Эта фраза прозвучала, как знакомое: «Александр Олегович сейчас занят»…
Прости меня, господи… Я перелез через кладбищенскую ограду и подошел к могиле с другой стороны.
Любовь Витальевна находилась в состоянии прострации. Слез не было. Одно горе и чувство невосполнимой утраты. Глазами, полными отчаяния, она смотрела не на закрытый гроб из черного полированного дерева, а на лицевую сторону памятника, где были золотом вкраплены в мрамор имя ее мужа и годы его жизни.
Все на своих местах. Вот — родственники. Эти — из мэрии… Чуть позади всех — друзья покойного. Вырытая могила, памятник, венки, гроб… Не было главного.
Когда были произнесены все речи и работники кладбища двинулись к гробу с длинными веревками в руках, я развернулся и пошел прочь, слегка толкнув на выходе плечом одного из охранников. Узнав меня, он даже бровью не повел. Профессионал…
Накурившись вдоволь и выпив почти половину содержимого из полуторалитровой бутылки спрайта, я наконец дождался того момента, когда на выходе появилась Любовь Витальевна, сопровождаемая «группой товарищей». Откинув в сторону окурок, я направился к ней.
— Приношу вам свои соболезнования…
Шкурко изумленно вскинула брови. Она ожидала увидеть здесь кого угодно, хоть самого Сатану, но только не меня. Это было написано на ее удивленном лице.
— Ты?!
— Как-никак, а ведь меня это тоже касается. — Я говорил спокойно, соответствующим обстановке тоном. — Так ведь, Любовь Витальевна?
Она не ответила. Вздохнула.
Оно и понятно — не до бесед… Но не мне — уж пусть она простит.
— Любовь Витальевна, с одной стороны, это звучит кощунственно — на кладбище… А с другой стороны, это как раз и должно здесь звучать. Я нашел убийц и выяснил все мотивы. Вы как-то мне сказали, что к смерти должно быть уважение. Поэтому я нахожусь тут, а не где-то еще, ожидая, пока вы вернетесь с похорон.
— Может быть, нам дождаться момента, когда все после поминок покинут мой дом? Честно сказать, даже чувство мести сейчас не может во мне захлестнуть… — она не договорила, и ее лицо снова исказила гримаса рыдания.
Я аккуратно взял ее за локоть.
— Любовь Витальевна, если бы вы знали, как я сейчас понимаю ваши чувства… Но время не может ждать. Я знаю, что убийцы того, кого вы сейчас оплакивали, в любой момент могут покинуть город.
Смятение… Как мне знакомо это чувство! С одной стороны, нельзя отмахнуться от моих доводов, а с другой — знаешь, что это неправильно, что нужно поступать иначе. Но, если ты на самом деле так сильно любишь мужа, разве можешь отказаться от мысли наказать его убийц?!
— Все приедут ко мне через полтора часа после похорон. Мне еще нужно будет накрыть на стол…
— Этого времени хватит на все.
— Тогда поехали, — она освободила локоть. — Если времени не хватит, можешь остаться, пока все не разъедутся. Там сможешь рассказать все подробнее.
— Времени хватит, — твердо заявил я. — И я не думаю, что у вас будет желание видеть меня за столом среди всех присутствующих…
— Как знаешь… — Шкурко пожала плечами.
Я сидел на привычном месте напротив полотна великого Рериха и, дожидаясь Любовь Витальевну, вертел в руке рюмку с заупокойной, поминальной дозой «смирновской» водки. Шкурко стояла в прихожей и открывала дверной замок. Секунду назад кто-то позвонил в дверь. Открыв дверь, она снова ее захлопнула и вошла в комнату.
— Соседи приходили, — объяснила она. — Соболезнования…
— Понимаю…
Шкурко села на пуфик и наполнила свою рюмку.
— Выпьем, детектив?
— Выпьем. Только сначала ответьте — кому вы звонили по сотовому телефону, когда ехали за рулем своего «Мерседеса» к дому?
— Откуда ты знаешь? — Шкурко даже испугалась, забегав глазами по моему лицу.
— У меня в машине «авторадар». Еще он называется «антирадаром». Если рядом находится точка срабатывания милицейского радара, радиостанции или сотового телефона, он начинает пищать. Я ехал за вами и не встретил на пути ничего, что бы являлось раздражителем спокойствия «антирадара». Значит, его источник находился внутри вашей машины. Значит — это ваш сотовый телефон. Значит, вы с кем-то разговаривали. С кем?
— Иногда мне кажется, что ты — ясновидящий, иногда — дурак…
— Может быть, иногда я вам и кажусь дураком, но только не сейчас.
— Ты прав. Я разговаривала по телефону с друзьями Саши. Сказала, что через полтора часа я буду их ждать дома. Это те друзья, которые не смогли прийти на похороны. Может, не будем терять время, раз ты не собираешься оставаться на поминках?
— Можно и начать, — согласился я. — Только с чего?
— С главного… — Шкурко вздохнула и поставила рюмку на стол. — Или сначала выпьем? Помянем добрым словом?..
— Может, не будем торопиться? Успеем еще.
— Как знаешь, — повторила Шкурко свою, пожалуй, любимую фразу. — Дело твое… И медленно выпила водку.
Я подождал, когда Любовь Витальевна примет свою обычную позу, вынул из кармана сигареты и закурил.
— Я начинаю, хорошо?
— Слушаю тебя. — Она снова потянулась к бутылке. Я поиграл бахромой на скатерти и поднял голову.
— Может, и Александр Олегович меня послушает? Шкурко побледнела.
Она смотрела на меня немигающим взглядом, пока я не усмехнулся:
— Бросьте, Любовь Витальевна! — И громче: — Полно вам, Александр Олегович, по комнатам прятаться! Выходите, водочки попьем, о делах наших, точнее, ваших поговорим…
Раздался шорох бамбуковой занавески, и на пороге с армейским кольтом в руке появился полчаса похороненный, а ныне воскресший — Александр Олегович Шкурко. Будь я художником, назвал бы эту картину: «Явление Шкурко народу».
Любовь Витальевна была близка к обмороку, Александр Олегович — к тому, чтобы разрядить в меня пистолет.
— Спокойнее, спокойнее, ребята!.. — Нужно было, пока не поздно, остановить обоих. — Через час сюда придут гости, и они будут очень удивлены, увидев живым народного депутата, несущего вниз по лестнице труп гражданина в форме дирижера!
Шкурко-муж опустил пистолет и присел на стул рядом с женой. Такой расклад меня устраивал, поэтому я перевел дух и спросил:
— Давайте, я все расскажу по порядку, а решение будем принимать сообща, хорошо? И это… Александр Олегович, уберите, ради бога, пистолет. Я на него уже смотреть не могу…
Любовь Витальевна прижалась к мужу, и он обнял ее, продолжая демонстрировать мне дульный срез кольта сорок пятого калибра. Наконец он выдавил из себя:
— Рассказывай.
— А где «пожалуйста»?
— Если ты действительно умен, то ты должен понимать, что теперь терять мне нечего. Поэтому выкладывай все побыстрее…
— Терять вам как раз есть чего. И хорошо, что я успел вам об этом сообщить. Вам, как депутату, должно быть известно такое выражение — и волки сыты, и овцы целы? Да наверняка знакомо… Это основной принцип у вас, депутатов…
— Время идет… — простонала Любовь Витальевна просящим тоном.
— Идет, — согласился я. — Вы уже побывали на похоронах? Есть желание еще разок туда съездить? Съездите! Только теперь уже не в роли Арлекино, а на правах настоящей вдовы! — Я сознательно переходил на грубость. — И если еще раз вякнешь без команды — я тебе на башке бутылку разобью! Не подскакивай, воскресший! И опусти пистолет, пока я ваше чертово семейство за «решку» не пристроил лет на пятнадцать каждого! Придурок… Если к вечеру я не заберу из рук одного артиста письмо, то он его опустит в почтовый ящик. Подсказать, аббревиатура из трех букв какого ведомства указана на адресе получателя? Так что прижмите свои куцые хвосты и сидите спокойно! Говорить будете только тогда, когда я задам вопрос.
