Вынимаю мой швейцарский нож на сорок восемь предметов и освобождаю малое садовое лезвие. Настоящий маленький друид! Закуриваю сигарету для большего эффекта! И напеваю «Друид» Шуберта. С ножом на соседнем сиденье преодолеваю подъем на средней скорости.
«Фольк» погромыхивает, как колье негритянки, и дает выхлоп сильнее, чем осел на манеже.
Сантонио напряжен в ожидании. Глаз, как у прорицателя. Спуск снят с предохранителя.
Бросаю взгляд на зеленую сетку, ограждающую корт. На него ведет петлеобразная грунтовка, пыльная, как рахат-лукум. Справа напротив площадки большущий эвкалипт со вздутым стволом. Вот то, что мне прекрасно подходит.
Немного ускоряюсь. За два метра до дерева резко торможу, провоцируя безобразное боковое скольжение. Происходит то, что задумано: моя божья коровка впиливается боком в дерево. Даже ослабленный удар есть удар, и хотя, вцепившись крепко в руль, я был к этому готов, все равно в глазах заплясали тридцать четыре овечки.
При всем при том, что я держал скорость не более пятидесяти. И после этого спрашивается, как можно уцелеть в боинге, который вмазывается на тысяче в час в склон горы!
Открываю дверцу, не забывая схватить режик, который валяется на полу. Делаю два шага к корме машины, где, обрушиваясь на землю, изображаю фраера без сознания. Втыкаю садовое лезвие в шину! Она выпускает свою ранимую душу. Прощай «мишелен», здравствуй «данлоп»! Последний вздох! Я прячу ножичек в покет.
Теперь надо немного подождать. Будьте милосердны, дамы-господа! Ракетное тап-тап замолкает. Слышу восклицания. И звук двойных шагов по дорожке. Время прийти в себя, Сан-А! Встаю на колени. Весь в пыли. Правая скула саднит. И кровоточит, в чем я убеждаюсь, потрогав ее. Немного размазываю мою французскую кровь по лицу. Изображаю оглушенного.
Два теннисиста появляются бегом. Боже, как красива эта женщина! Вблизи она феерична! Малый, который ее пользует, не имеет права сохранять ее исключительно для себя. Это аморально! Преступление против любви! Начнем с того, что я этого не хочу! Я должен в этом участвовать тоже. Чтобы ее просексславлять, как говорят при эстетической литургии. Я настаиваю! Мне нужно!
— Он ранен! — восклицает изумительное создание на испанском, оттененном американским акцентом.
— Это не очень серьезно, — бормочу я (на английском). — Заднее колесо лопнуло. Ничего удивительного, видите, какую машину мне удалось раздобыть. С этой урной трудно участвовать в ралли Монте-Карло, не так ли?
Если бы знал, пригнал бы кораблем мой «ролле». Во всяком случае, спасибо за проявленную заботу. Очень жаль, что прервал вашу игру. Так же как сигара, зажженная вновь, теряет свой вкус, прерванный теннисный матч утрачивает азарт…
Прислушиваюсь к себе, говорящему.
Призываю себя.
«Давай, приятель! Накаляй! Накаляй, Тонио! Надо их охмурить. Кваканьем. Обаянием! Ничего не забудь. Заходи со всех сторон! Ты богач на отдыхе! Пресыщенный красивый мужик! Добрый! Странный! Душа компании! Соблазнительный! Храбрый! Не забудь небрежный жест тыльной стороной ладони, чтобы смахнуть кровь, которой ты писаешь в жилетку. Это твой единственный шанс. Пролетишь, никогда больше не сможешь повторить. Все до кучи, приятель! Надо их покорить, брат мой! Вывали все резервы! Ускоряйся!»
Я обволакиваю колдовскую блондинку взглядом, который пленит святую деву, включаю весь мой соблазнительский потенциал. Взглядом объясняю ей мои сексманеры. Рассказываю, как я умею это делать. Открываю головокружительные похотливые горизонты. Изображаю ей кролика-попрыгунчика, перекрученный шнурок, демоническую свечку, фантастического трубочиста. Объясняю ей треугольный кис-кис. Обещаю бурное течение в узком проливе. Рассказываю, как Содом встретил Гоморру и как они сделали, чтобы иметь дочерей Лота (по-американски) вместе! Даю полным залпом! И обещаю еще кое-что сверх!
Вижу правым уголком левого зрачка, что она перехватывает послание. Принимает меня десять из десяти.
— Посмотрите, что мне подсунули внаем, — указываю я в экзальтации на «фольк». — Они это называют авто! Самое интересное, что они так и думают. Такое не примут даже на автомобильное кладбище. В общем, хоть я и ранен, но оно, оно точно мертво! Это меня утешает. Нанеся ему последний удар, я наверняка спас тем самым множество жизней! Оле! Смерть чудовищу! Если господин Фольксваген увидит это, он проглотит железный крест своего деда! Надо оторвать эмблему. Стыдно! Германия не заслуживает такого позора! Она, бедная, уже и так настрадалась со всеми этими нашествиями и реэволюциями. Вот и сделано. Теперь каркас анонимен! Старая безымянная машина древних времен. С ума я сошел, приехав на Тенерифе без автомобиля. Да у меня их четырнадцать!
Новых! У меня страсть к вождению. Но не на «роллсе». Его вам поставляют со всеми трюками старости. На вид новый, но это обман. Запах завода. Иллюзия. Он каноничен с колыбели. Церковный реквием! Красивый, благородный! Но здесь дороги не для него. Неспособны принять его. Лучше бы привезти сюда один из моих «порше». Маленький резвый скакун! Чистокровный араб! Или нет, одну из моих «альпин» любимой Франции. Чудо! Швейцарские часы! Мечта! Все четыре колеса ведущие. Она делает вас мощным и непобедимым! Оккультная «альпина»! Королевское «рено»! Истинно наш букетик! Василек, маргаритка, мак! Велосипед современного человека. Никогда не перемещайся без «альпины», даже в поезде! Не забывай ее никогда! Когда я отправлюсь в путешествие и составляю в ванной список, я вписываю ее тут же. Между зубной щеткой и электробритвой. Перед лосьоном после бритья… «Альпина»! Здесь бы это было идеально! А действительно, выпишу-ка я ее экспрессом.
— У вас кровь идет! — говорит, смеясь, женщина. — Идемте подлечим вас вместо шуток.
— Кровь? — притворяюсь я.
«Ей-богу, правда. Неважно. Шесть литров, мадам, какой резерв? И я восстановлюсь очень быстро, так как каждые пять минут приобретаю добрую пинту чистой крови, будучи оптимистического темперамента! Ну, раз вы так добры, что предлагаете привести меня в порядок… Я сделаю все, чтобы не злоупотребить вашим гостеприимством».
— Вам повезло! — замечает мужчина по-испански.
— Так всегда говорят человеку, у которого невезение не дошло до своего логического конца, — отвечаю я. — Вы даже не можете представить себе, сколько в мире одноруких, одноглазых, с односторонним параличом, удаленной селезенкой, трепанированным черепом, которым именно в эту минуту говорят, как им повезло.
Проходим деревянный портал, орнаментированный большими галльскими гвоздями (с круглой головкой).
— Вы француз? — мурлычет женщина.
— До последнего вздоха, мадам.
Она что-то говорит компаньону, который возвращается на теннисный корт. Я же возвращаюсь на корт моих намерений. Наш Сана думает только о приеме в среду. Единственная цель. Вместе с тем у меня нет определенного плана. Полагаюсь на волю случая. Нюх по ветру… Забываю про Маэстро с его миссией. Это значит, что мою я уже принимаю за его! Необычно все это. Мысль о Мари-Мари, запрятанной где-то на острове, не терзает меня наряду с прочим. Однако она в лапах кровожадного чудовища. Типа, который отправил на тот свет людей не меньше, чем погибло в сталинградской битве…
— Француз из Парижа? — воркует блондинка…
Если это дочь вдовы Нино-Кламар, она должна жить в США с самого детства, ибо ее акцент явственно слышится. Напротив, ее муж — чистый шпанский фрукт. Стопроцентной гарантии идальго! С артистическим декадентским налетом. Маленький испанский гранд, де факто!
— Из Парижа, да, мадам. Маркиз Антуан де Сан-Антонио, к вашим услугам.
Она мяукает обаятельное «А-о-о».
Демократия, как говорится, демократией, приятно натянуть маоистский френчик, вытатуировать серп и молот на наковальне, но титул (как прыщик) всегда производит эффект. Наверху как наверху.
Если однажды, ты увидишь на первой полосе какого-нибудь Нифига Себе вместо датской принцессы Маргарин или ирландской королевы Елизапуп II, то тогда я поверю, что сменилось что-то в королевстве франков (равно как и в еженедельнике «Франс-Диманш»)!
— Маркиз, — говорит она!
— По отцу, мадам… Но, несмотря на титул, мы не бедняки и можем оплатить новую черепицу для крыши нашего фамильного замка, поскольку сколотили состояние на производстве духов.
— На духах! Но это же чудесно! И как называется ваша марка?
— Королевский Берюрье, мадам.
— И в чем вы специализируетесь?
— Мы специалисты по общим запахам. На нашей фабрике в Воскресенске мы производим все, от «Пей, светик, не стыдись» до «Воскресного похмелья», не говоря уже о туалетной воде «Фабричная набережная». Двенадцать тысяч литров духов отцеживаются ежедневно, по сто новых франков за миллилитр, считайте сами ежедневный доход, ибо я не захватил карманный калькулятор.
