День выдался паршивым хотя бы уже потому, что начался с беспросветной пробки на авеню Георга Пятого. Вопреки предчувствию, Анатоль выбрал самый короткий и неудачный маршрут. Он нервно курил, безнадежно глядя на бампер стоящего впереди «Ситроена». До совещания, проводимого топ — менеджером месье Кабьером, оставалось полторы минуты.
Только спустя два часа Анатолю удалось переступить порог офиса. Это произошло как раз в тот момент, когда его дисциплинированные коллеги покидали зал переговоров. Он добрался до своего рабочего места, хотя это было лишним — мог бы сразу направляться в кабинет шефа.
— К сожалению, я вынужден констатировать, что вы, месье Роллер, злостно пренебрегаете корпоративными правилами. Ваши опоздания, ставшие закономерностью, я не могу расценивать иначе, как вызов установленному порядку.
Тихий с хрипотцой голос Кабьера не предвещал ничего хорошего. Анатоль, привыкший к нагоняям, был морально готов к любым мерам в отношении себя, вплоть до увольнения. «Искать другую работу было бы некстати, но переживаемо», — думал Анатоль, глядя в сторону. Но увольнения не последовало. Прочитав нотацию, топ-менеджер сменил тон и перешел к делу.
— Не смотря на все, вам дается последний шанс. Как вы знаете, в связи с расширением нашего рынка, мы собираемся представить свои услуги на выставке, которая будет проходить в России. Я хочу, чтобы этим делом занялись вы, месье Роллер.
При слове «Россия» Анатоля передернуло: про выставку было известно давно, и никто не хотел связываться с русскими. Все гадали: кому не повезет, кого назначат ее курировать. Анатоль своим опозданием помог начальству сделать выбор.
— К тому же, вы владеете русским языком, и вам будет легко договориться с нашими партнерами. Насколько мне известно, у вас русские корни, не так ли? — Кабьер выразительно посмотрел на Анатоля. Во взгляде шефа Анатоль прочел ехидство.
Как только Иван Арсентьевич узнал, что его внук собирается лететь в Россию, он просветлел лицом, глаза засияли, голос стал бодрее. Старик накупил гору русских газет и журналов, то и дело расспрашивал Анатоля о предстоящей поездке, снабдил его путеводителями по Санкт- Петербургу и Москве. Карта Северной столицы Анатолю пригодилась потому, как ехал он именно в этот город, но вот зачем ему Москва? Если бы дед раздобыл атласы других российских городов, он их тоже непременно бы ему всучил.
Анатоля спасало то, что он жил отдельно, иначе дед совсем замучил бы его рассказами о России. Ивана Арсентьевича угораздило родиться в этом странном и непонятном Анатолю государстве, когда оно переживало наиболее тяжелые для себя времена. Хоть Иван покинул родину в младенческом возрасте и больше ни разу туда не приезжал, Россию он вспоминать любил. Это по его настоянию Анатолю в детстве пришлось выучить русский язык. С тех пор Иван Арсентьевич разговаривал с внуком исключительно на русском.
Накануне отлета Анатоль не имел права не навестить деда. Иван Арсентьевич выглядел особенно торжественно и слегка взволнованно. После роскошного ужина, как водится, в русском стиле, Иван Арсентьевич пригласил внука в свой кабинет для разговора. Как догадался Анатоль, это и было то, ради чего дед так настойчиво просил его сегодня заехать.
— Толя, ты знаешь, что наши предки из России, — начал Иван Арсентьевич, удобно усевшись в свое любимое кресло перед камином.
«Забудешь тут, как же», — хотел сказать Анатоль, но благоразумно промолчал.
— Мы обязаны помнить свое происхождение. Тебе известно, кто твой прадед? Он был великим человеком. Для Ипатовых честь была не пустым звуком. Мои родители Арсентий и Полинушка погибли…
Анатоль глубоко вздохнул, готовясь в тысячный раз выслушивать подробный рассказ о тяжелой жизни своих предков. «Святая Мария! За что мне все это?!» На этот раз повествование драмы семьи Ипатовых закончилось не так, как обычно.
— Ты меня слушаешь, Толик? — строго спросил Иван Арсентьевич, старательно борющегося со сном внука.
— С огромным вниманием. Ты как всегда рассказываешь очень интересно и увлекательно.
— Так ты выполнишь мою просьбу?
— Ну, конечно! Какой разговор! — заверил он, соображая, как поделикатнее переспросить, о чем шла речь. — Понимаешь, у меня по работе много дел, боюсь, замотаюсь. Ты запиши мне детали, чтобы из головы не вылетело.
— Ты меня поражаешь, Анатолий! Как можно так беспечно относиться к семейным ценностям?! И это я слышу от потомка Ипатовых, — дед сделал расстроенное лицо и выдержал театральную паузу. — Это для нас дело чести, и если бы не годы, я бы сам отправился в Россию.
* * *
Командировка образовалась очень не во время, и, как водится, неожиданно. К внезапности Олеся привыкла — с Агеевым иначе быть не могло. Егор позвонил ей в конце дня и сообщил, что завтра она летит в Нижний Новгород. Объяснять цель командировки он, конечно же, счел излишним. Сырникова не пошла к начальнику за разъяснениями — прошлого раза хватило. Пришлось распрощаться с планами на неделю, отчего настроение слегка испортилось.
На следующий день ее ждал очередной сюрприз: Агеев летел вместе с ней. Это значило, три дня провести под его чутким руководством. Если в офисе внимание Егора рассеивалось на весь отдел, то теперь оно будет сконцентрировано на ней одной. Больше всего Олеся беспокоилась, что Егор станет давать ей ценные указания. Самое скверное в этой ситуации было то, что Агееву не возразишь, придется молча слушать его советы, или хотя бы делать вид, что преисполнена вниманием. Оставалась крохотная надежда, что по приезде на место, их пути разойдутся: начальник отправится по своим начальственным делам, которые ее, рядовую сотрудницу, не касаются, а она пойдет по своим, и будет заниматься ими без надзора и в свое удовольствие.
Но все вышло не так, как ей представлялось. Егор не собирался работать обособленно. Этот факт Олесю расстроил — все-таки придется терпеть его распоряжения. Но вопреки ожиданиям, начальник занудствовать не стал и повел себя несколько иначе. Она привыкла к совершенно другому поведению начальства. В «Ламиноре» четко делились функции: шеф — руководит, она выполняет указания.
На совещание к заказчику они пошли вместе. Обычно, руководители не брали с собой на такие мероприятия подчиненных, предпочитали уединяться с равными по должности. Поэтому приглашение Егора поучаствовать в обсуждении технического задания Олесю слегка удивило. Поведение шефа настораживало: он не давал поручений и не оценивал ее действий, одобрительно улыбаясь или выразительно хмурясь. Агеев ее окончательно обескуражил, когда собственноручно принялся устанавливать программу. Так они и работали на пару: Егор разворачивал программные продукты, Олеся их адаптировала под нужды клиента. Способность начальника выполнять какую-либо работу, кроме административной, заставила посмотреть на него другими глазами. Перед ней стоял обычный человек, совершенно безвредный, приятный и обаятельный, замученный собственной должностью и амбициями. Олеся подумала, что они могли бы стать друзьями, если бы не его фанатизм к соблюдению субординаций.
Вернувшись в Питер, Сырникова пересмотрела свое отношение к начальнику. Недоверие к Егору исчезло, а с ним и напряжение, появлявшееся всякий раз, когда Олесе приходилось с ним общаться. Она больше не ждала от него подвоха, к которому приучил ее предыдущий шеф. Аллергия на начальство в лице Агеева прошла, сменившись симпатией. Олеся и не пыталась ее скрыть: зачем прятать доброе отношение к человеку — оно никому не повредит. Почему-то многие считают излишним проявлять свое расположение, в то время, как негатив демонстрировать не стесняются. Олеся улыбалась при встрече с Агеевым, и он стал улыбаться в ответ.
Идиллия не осталась не замеченной женской частью коллектива, и, как следовало ожидать, была истолкована превратно. Теперь дамы с удовольствием наблюдали за «сладкой парочкой», в запой обсуждали отношения между Агеевым и Сырниковой, каждый раз приписывая им новые подробности. Почву для сплетен дала их совместная поездка в Нижний Новгород. Олесино сияющее лицо при виде шефа, превратило догадки в утверждение: бесспорно, служебный роман. Жизнь в кулуарах «Парадиза» закипела: она стала интересной и насыщенной. Только герои новостей ни о чем не догадывались — с их появлением кривотолки тактично умолкали.
Рита верить слухам не хотела, но не верить было трудно, особенно когда ревность блокировала способность трезво мыслить. Она ходила сама не своя, и старалась не смотреть на Олесю. Рита не хотела видеть, как подруга светится от радости — от этого ей сделалось бы еще хуже. Немного помогал шоколад с ромовой начинкой. В последнее время Рита его поедала в большом количестве, махнув рукой на талию. Какая тут фигура, при таком стрессе?
