— Да, знаю.
— Ну вот. Я и говорю: «Отец, я ведь не вашей веры». Это я ему так сказал. «И мне можно работать хоть каждый день, если хочу». Да еще у меня большой заказ, надо начинать с понедельника. Вот я и прикинул, что я им сделаю церковь в пятницу — весь день и вечер буду работать. А уж в крайнем случае и в субботу — там я в полтора раза больше ставлю расценку. Вот мы и договорились.
— Как договорились?
— Тут, знаете, так: этот священник — он из ихних консерваторов. Не из реформистов — те уж совсем вольные. Но все-таки эти консерваторы, как я понимаю, делают немного послабления против своих старых законов. Я и сказал ему, что могу работать днем в пятницу, а потом приду и буду работать и в субботу. Только не во время захода солнца. Конечно, ерунда какая-то все это. Но я думаю, что для него тяжко было, если он служит в церкви во время захода солнца, а тут такой смертный грех, что я снаружи работаю, а все внутри молятся... Да еще и такой святой день, особенный...
— Понимаю. Ну и вы красили в пятницу до захода солнца?
— Ну да.
— А потом опять пришли утром в субботу?
— Пришел. А оказалось-то, что окна просят замазки и подоконники надо прежде отскоблить и шкуркой пройтись. Ну и к закату в субботу я не успел кончить. Поговорил со священником. Он мне сказал, что сейчас пойдет молиться, и, может быть, лучше мне прийти после службы и закончить все. А я ему говорю, что придумал лучше. Я приду утром в понедельник и быстренько закончу — там немного осталось. И вполне поспею на свой большой заказ в Маджесте. А там всю фабрику красить, громадный заказ. Ну, я там у них все и оставил, в аллейке этой, за церковью. Оттуда, думаю, никто не украдет, за церковью-то. Верно?
— Верно, — сказал Карелла.
— Ага. Ну а кто украл все-таки, хоть и за церковью стояло, знаете?
— Кто?
— Полицейские! — закричал Кэбот. — Вот кто! Вот теперь как мне свою лестницу назад выцарапать, а? Скажите-ка! Мне сегодня с фабрики звонят, говорят, что, если завтра, самое позднее, не начну, мне эта работа улыбнется. А куда я без лестницы?
— Может быть, у нас там внизу найдется лестница, и вы ее возьмете на время, — предложил Карелла.
— Мистер, мне нужна малярная лестница, очень длинная. Там стены высокие. Может, позвоните этому капитану Гроссману и попросите его отдать мне мою лестницу? У меня ведь семья, их кормить надо.
— Я поговорю с ним, мистер Кэбот, — сказал Карелла. — Оставьте мне ваш телефон, хорошо?
— Я у шурина хотел попросить лестницу — он обоями оклеивает. Так он сейчас отделывает квартиру этой... Ну в кино которая... в центре, на Джефферсон-авеню. Попробуй-ка у него сейчас лестницу выпросить, не даст.
— Ладно, позвоню Гроссману, — сказал Карелла.
— А на днях, он говорит, эта артистка-то что учудила? Входит в гостиную, а на самой только одно полотенце. Хотела, вишь, узнать...
— Позвоню Гроссману, — сказал Карелла.
Однако оказалось, что Гроссману звонить не надо, так как в это время доставили заключение криминалистической лаборатории вместе с лестницей Кэбота и всеми его малярными принадлежностями, включая кисти, шпатель для замазки, несколько банок с олифой и скипидаром, пару измазанных рабочих перчаток и две тряпки. Примерно в то же самое время, когда прибыло заключение, Гроссман позвонил ему из управления, сэкономив тем самым для него монетку.
— Получил мое заключение? — спросил Гроссман.
— Как раз читаю.
— И что думаешь насчет этого?
— Не знаю, — ответил Карелла.
— Сказать, о чем я догадался?
— О, мне всегда интересно выслушать неспециалиста, — ответил Карелла.
— Неспециалиста! Убить тебя за это мало, — засмеялся Гроссман. — Ты заметил, что отпечатки пальцев раввина есть на крышках банок и на лестнице тоже?
— Да, заметил.
— На крышках — отпечатки большого пальца, так что я думаю, что он надевал эти крышки на банки или же, если они были уже на банках, он нажимал на них пальцем, чтобы плотно закрыть.
— Зачем ему было нужно это делать?
— Может быть, он их переносил. За синагогой есть сарайчик для всяких принадлежностей. Ты это заметил?
— Нет.
— Эх ты, великий сыщик. Да-с, есть там сарайчик, ярдах так в пятидесяти[10] от самого здания, и за ним. Вот я и думаю, что маляр ушел, бросив все свои манатки на заднем дворе, а раввин как раз переносил их в сарай, когда на него напал убийца.
— Да, маляр действительно все оставил как было, это верно. Он собирался вернуться и доделать работу утром в понедельник.
— Да, да, сегодня, — продолжал Гроссман. — Но, может быть, раввину не хотелось, чтобы задний двор у него выглядел как свалка, тем более что это Пасха у них. Вот он и решил все снести в сарай для инструментов. Ну сам понимаешь, я просто фантазирую.
— Не шутишь? — сказал Карелла. — Я-то думал, это обоснованная научная дедукция.
— Да пошел ты к черту. На крышках-то есть отпечатки, поэтому вполне логично заключить, что он придавливал их. И отпечатки на лестнице есть — похоже, он ее нес.
— Тут в заключении сказано, что других отпечатков, кроме как раввина, не найдено, — сказал Карелла. — Это как-то странно.
— Ты не прочел все, — возразил Гроссман. — Мы обнаружили часть отпечатка на одной из кистей. И еще мы...
— А, да, — сказал Карелла, — нашел. Но знаешь, Сэм, это мало о чем говорит.
— Что же ты от меня хочешь? Тип рисунка на пальцах похож на тот же, что и у раввина. Но кусочек очень маленький. Этот отпечаток мог быть оставлен на этой кисти еще кем-нибудь.
— Маляром?
— Нет. Мы довольно точно убедились, что сам маляр работал всегда в перчатках. А иначе бы на всех инструментах было громадное количество однотипных отпечатков.
— Так кто же тогда оставил этот отпечаток на кисти? Убийца?
— Может быть.
— Но площадь отпечатка слишком мала, чтобы можно было сделать заключение?
— Да, Стив, уж извини.
— Так что твоя догадка сводится к тому, что после службы раввин вышел во двор, чтобы прибрать этот хаос. Убийца застиг его, заколол, устроил там страшную пачкотню и потом написал это "J" на стене. Так?
— Да, хотя...
— Что?
— Знаешь, около стены было очень много крови, Стив. Как если бы он подполз туда уже весь израненный.
— Может быть, пытался подползти к задней двери синагоги?
— Может быть, — сказал Гроссман. — Одно я тебе скажу, Стив. Тот, кто его убил, вернулся домой перемазанным с головы до ног. Вот это точно.
— Почему ты так уверен?
— А вся эта разлитая краска на земле, — сказал Гроссман. — Я убежден, что он швырял эти банки с краской в своего убийцу.
— Ну ты прямо ясновидец, Сэм, — сказал, улыбаясь, Карелла.
— Спасибо.
— А скажи мне еще вот что...
— Что?
— Ты когда-нибудь разгадал тайну хоть одного убийства?
— Да ну тебя, — сказал Гроссман и положил трубку.
Сидя вечером с женой у себя в гостиной, Мейер пытался отвлечься от телевизора с его телесериалом о полицейских и сосредоточиться на бумагах, которые он забрал из кабинета рабби Соломона в синагоге. Полицейские на экране забушевали, холостые пули летали во всех направлениях, убивая бандитов пачками. Зрелище захватывало даже такого профессионала, как Мейер, заставляя мечтать об этой чудной, романтической жизни, полной приключений.
Добыча и награда самого романтического приключения в его жизни — Сара Липкин Мейер — сидела, поджав ноги, в кресле перед телевизором, вся ушедшая в липовые подвиги полицейских.
— Ууй, хватай же его! — закричала она, не выдержав, и Мейер повернулся, с любопытством посмотрев на нее, потом снова вернулся к бумагам раввина.
В бухгалтерской книге не было ничего интересного, и Мейер не мог почерпнуть из нее ничего, что было ему нужно. Рабби Соломон вел также календарь приходских событий, и Мейер просмотрел его, невольно вспоминая свою юность и всю ту оживленную деятельность прихожан, центром которой была соседняя с ними синагога.
* * *
"Двенадцатое марта, — шла запись в календаре, — очередной воскресный завтрак в Мужском клубе. Докладчик: Гарри Пайн, директор Комитета по международным делам Американского еврейского конгресса. Тема: «Дело Эйхмана».
Мейер скользил глазами по записям в календаре:
"Март, 12. 7.15 веч.
Собрание молодежной группы.
Март, 18. 9.30 утра.
Служба в честь бармицвэ у Натана Ротмана. После службы киддуш[11]. Открытое приглашение к участию в организации центра.
Март, 22. 8.45 веч.
Клинтон Сэмюэлс, доцент семинара «Философия в образовании» (Университет в Брандайсе), проведет обсуждение на тему «Проблема идентификации евреев в современной Америке».
Март, 26.
Радиостанция «Вечный свет». Вирджиния Мазер, «Поиски», биографический очерк о Лиллиан Вальд — основательнице еврейской общины на Генри-стрит в Нью-Йорке".
