— Ну, и не встречайся!.. Дурак!
Она явно обижена и огорчена. Резко выключила мобильник. Он снова звонит, но она его уже не включает.
В комнату заглянул Валентин.
— Ну, что, дочка, готова?
— Да.
— Тогда вперёд! Поехали покорять Москву!
После этой фразы, поставив точку, автор включил магнитофон, зазвучала песня: «Дорогая моя столица, дорогая моя Москва», и под эту мелодию действие перекинулось в Москву.
Прошло около пяти лет.
В фойе Московского университета, у стендов, на которых висят списки поступивших, толпились абитуриенты. Среди них Елена, повзрослевшая, еще более похорошевшая — утёнок превратился в лебедя. Рядом с ней кто-то от радости подпрыгивал, кто-то плакал. Елена счастливо улыбалась: она нашла себя в списке.
К ней подошли два парня, два близких друга — Григорий и Амиран, один светловолосый, другой — жгучий брюнет. Непринуждённо поздоровались.
Елена удивлена:
— Мы знакомы?
— Конечно! — подтвердил Григорий.
— В Италии есть такой обычай, — объяснил Амиран, — если люди дважды встретились на улице, они уже считаются знакомыми.
— Но я вас вижу в первый раз.
Амиран просительно прижал руки к груди:
— Пожалуйста, не принуждайте нас лететь в Италию и пытаться изменить этот обычай!
— Тем более, — подхватил Григорий, — что мы его сами только что придумали.
Елена рассмеялась.
— Вы тоже поступаете?
— Оканчиваем, — ответил Амиран, — экономический. В будущем году защита дипломов.
— Пришли поболеть за нашего приятеля, — добавил Григорий, — он подавал на юрфак.
— Поступил?
— С треском провалился. А вы?
Не скрывая гордости, Елена ответила:
— С треском поступила.
— Куда?
— На ИнЯз.
— Что же мы стоим? — удивился Амиран. — Такое событие надо немедленно отметить!
Елена улыбнулась.
— Это тоже итальянский обычай?
— Как пойдёт: если рюмочками — итальянский, если фужерами — наш, российский! Но прежде, давайте познакомимся. Я — Амиран.
— Я — Григорий.
— А я — Елена.
Через полчаса они уже сидели на высоких табуретах у стойки бара. На стойке — наполовину опорожненная бутылка шампанского и ваза, в которой оставшиеся два апельсина и одно яблоко.
Амиран разливает шампанское по бокалам.
— Грузины говорят: приобретая друзей, человек богатеет, теряя их, беднеет. Давайте же выпьем за то, что сегодня мы разбогатели на вас, Леночка, а вы — на нас. И давайте ни вы, ни мы уже никогда не обеднеем!
Чокнулись, выпили. Григорий протянул Елене оставшееся яблоко.
— А теперь, Елена Прекрасная, пожалуйста, съешьте его, чтоб оно не стало яблоком раздора и чтобы между мной и Амираном не началась Троянская война.
Елена рассмеялась.
— Но то яблоко было золотым!
— Наши яблоки сегодня стоят не меньше золотых! — парировал Амиран.
— Я за мир! — воскликнула Елена и впилась зубами в яблоко.
Московская квартира Валентина и Анюты была просторна и со вкусом обставлена. В одной из комнат, в своём кабинете, на диване сидел Валентин. Перед ним, на журнальном столике стояли фужер и начатая бутылка коньяка. Над диваном висела большая свадебная фотография в красивой рамке, на ней — весёлые и счастливые молодожёны, Анюта и Валентин.
Вошёл друг семьи, адвокат Яков Петрович Дубинский, ровесник Валентина, седоватый, но ещё стройный, подтянутый и энергичный. Хозяин обрадовался ему.
— Здорово, Яшенька!
— Здоров, здоров! — гость сел рядом. — А чего ты сегодня не был в офисе?
— Потому что не здоров. Анютка не пустила — ночью кашлял. Вот, лечусь. — Он кивнул на бутылку коньяка и поставил на столик ещё один фужер. — Полечишься со мной?
Дубинский развёл руками.
— Я за рулём.
— Ладно. А я выпью. — Валентин наполнил свой фужер. — За тебя!
— Чего это вдруг?
Валентин, сделав несколько глотков, поставил фужер.
— Я сегодня подводил итоги своего пребывания в Москве и понял: все мои успехи, благодаря тебе, Яша. Ты выложил за меня деньги, ты безвозмездно вёл все мои дела, ты…
Дубинский перебил его:
— К старости ты становишься болтливым. Пей и слушай: покупку я уже оформил, деньги хозяину перечислил…
— Ты очень торопишься: я хотел прежде отдать тебе остаток долга.
— Успеешь, — отмахнулся Дубинский. — Такую дачу нельзя упускать: старинный дом, сад, пруд… Так что уже завтра въезжайте и получайте кайф. Вот ключи…
Зазвонил настольный телефон. Валентин снял трубку.
— Я слушаю… Ну, поздравляю, родная! Поздравляю! Мы с мамой и не сомневались! Мы гордимся тобой! Ждём, чтобы обнять! — Положив трубку, пояснил гостю. — Сегодня в Университете вывесили списки: кто прошёл, кто нет. Леночка прошла!
— Поздравляю, старик! Это большая радость. Как же в такой день вы не пошли с ней вместе?
— Запретила. Категорически! Хочет быть самостоятельной. Она отказалась от платного образования, прошла как бюджетница.
— Ну, по такому случаю!.. — Яков Петрович плеснул в свой фужер немного коньяка, чокнулся, глотнул. — Жаль, что у тебя не сохранился «Калашников».
— Зачем он мне? — удивился Валентин.
— Лена превратилась в красавицу — тебе надо отпугивать назойливых поклонников.
— Ты забыл, что мы — бывшие спецназовцы, справлюсь и без автомата.
— Есть ещё силушка богатырская?
— А ты проверь!
Валентин упёрся локтем в стол и раскрыл ладонь, приглашая друга на состязание. Тот принял его вызов, и они начали меряться силой. Прошло несколько секунд, и Валентин рывком прижал руку противника к столу.
— Ну, что? Уже не сомневаешься?
— Чего хвастаешься — ты всегда был силён, как слон.
Из кухни на секунду заглянула Анюта.
— Мальчики, через пять минут к столу — я уже накрываю.
Дубинский глянул на часы:
— Вообще-то мне надо…
Валентин прервал его:
— Оставайся, Яша, будет вкусно. И красиво: у нас есть японский сервиз на пять персон…
Из гостиной донёсся звон разбитой тарелки. Валентин исправил себя:
— На четыре.
В воскресенье, в Санкт-Петербурге, в своей просторной гостиной, посреди старинной мебели и портретов предков, за красиво сервированным столом, Нельсон и Аделаида заканчивали обед. Ей уже было под семьдесят, но она по-прежнему следила за собой: в элегантном платье, подтянута, подкрашена, красиво причёсана. В центре стола в хрустальной ладье плавал цветок белой лилии. Рядом, в серебряном подсвечнике, горела свеча… Как раскалённая лава, сквозь открытое окно в комнату вползала июльская жара. Нельсон снял пиджак и повесил его на спинку стула. В это время Аделаида, оторванная от еды телефонным звонком, кому-то втолковывала в трубку:
— … А-де-ла-и-да — французский вариант древнегерманского имени Адельгейда, где корень адель означает: благородный и знатный… Нет, нет, не надо извиняться — вы делаете очень нужное дело. — Положив трубку, пояснила. — Составляют очередной каталог сохранившихся дворянских семейств. Увы, с каждым годом у них всё меньше работы… Кстати, почему ты на обеде без пиджака?
— Жарко.
— Это не повод, чтобы превращаться в простолюдина. Пожалуйста, надень.
— Дай хоть десять минут посидеть так — потом надену.
— Хорошо. Но помни: я этого не люблю… Пожалуйста, не съедай всю икру, оставь чуточку для Кэт.
Кэт — это кошечка, пушистая, голубоглазая и распутная. Она любыми способами выскальзывала из дома и немедленно вступала в преступную связь с первым же встречным котом. Была перманентно беременна, быстренько рожала, оставляла котят на попечение хозяйке и мчалась навстречу новым приключениям. Если её не выпускали, она выпрыгивала из окон. Однажды сломала лапу, а в другой раз повисла на дереве и, в попытках освободиться, оторвала хвост. Но это её не останавливало, наоборот: неприкрытая хвостом попа вызывала повышенный интерес мяукающих донжуанов и ускоряла развитие романов. Её кастрировали, но это не помогло: она всё равно убегала из дома и, уже по инерции, флиртовала с ухажёрами.
Аделаида обожала эту четвероногую Месаллину, терпела её загульный образ жизни, выхаживала её котят и раздавала их соседям. Кошка дожила до глубокой кошачьей старости, уже не могла ходить, лежала в своём домике, куда Аделаида носила ей еду и воду.
— Говорят, её надо усыпить. Но я откладываю. Усыплять кошку или не усыплять? Вот так, наверное, и Господь решает, дать мне ещё немного жизни или нет.
— Мама, пожалуйста, прекрати себя оплакивать!
— Я не оплакиваю, я изрекаю истину: в этой ситуации, я — Бог для кошки! Я решаю: быть ей или не быть? Усыпить или подождать? И я решила: буду добрым Богом, дам ей ещё немножко пожить.
