— А когда Анна составила его?
— Да вскоре после того как вступила в права наследования. Это было в Германии. У Кристаллера, разумеется, там имелся личный нотариус. Он предлагал ей свои услуги, но она предпочла решить такие вопросы здесь, в России. Общие знакомые рекомендовали ей меня, она обратилась, я охотно помог.
— Завещание еще не вскрывали?
— Конечно, нет.
— И кто наследует состояние?
Корзун несколько раз надул щеки, решил, что отвечать все равно придется, и сказал:
— Основным наследником является ее сын Эдуард. Правда, с одной оговоркой. Он имеет право распоряжаться наследством по своему усмотрению лишь по достижении тридцатипятилетнего возраста. До этого момента Эдуард может получать не больше миллиона в год.
— Не самые плохие условия, — заметил Гуров. — С голоду мальчонка не умрет.
— Да, конечно. Однако Эдик, насколько я знаю, привык к другим масштабам. — Корзун усмехнулся. — Видимо, его мать очень хорошо знала об этом, поэтому и подстраховалась. В сущности, она была права. В противном случае от ее состояния ничего не осталось бы года через три!
Гуров внимательно посмотрел на нотариуса, позволившего себе такую откровенность, и спросил:
— Это вы ей посоветовали?
— Да, я. — Корзун посмотрел в глаза полковнику. — Считаю, что мой совет был дельный. По миру Эдику идти не придется. Есть еще двухэтажный дом в Германии, не очень новый, но добротный. Раньше он принадлежал Кристаллеру. Да еще и московский особняк Анны. Это все тоже достается Эдику. Правда, без права продажи — опять по той же причине. Он может там только жить. Но и этого вполне достаточно. Как вы считаете?
Гуров полагал, что более чем, однако обсуждать этот вопрос не стал и поинтересовался:
— Кто-нибудь еще получает что-то?
— О да! — как-то торжественно произнес Корзун. — Виктории Павловне Рудаковой отходит часть денег, Лейбману тоже, но ему скорее символически.
Он назвал обе суммы. Они были, конечно, приличными, но как-то несерьезными для того, чтобы из-за них пойти на убийство. Впрочем, сын Рудаковой выхватил пистолет вообще ради нескольких тысяч рублей. Хотя это особый случай.
— А Лейбман знал, что ему полагается символическая сумма? — спросил сыщик.
— Я ему не сообщал, но думаю, что он знал. — Нотариус пожал плечами. — Они с Анной были очень близки.
— В каком смысле? — уточнил Гуров.
— Нет, совсем не в том, в каком вы думаете. — Корзун засмеялся как-то странно, почти беззвучно, словно шепотом. — Они были скорее друзьями. Эти одинокие и не слишком счастливые люди относились друг к другу бережно. Я вообще думаю, что ближе Лейбмана у Анны никого не было. Да и у него тоже. У нее хотя бы сын, а Лев Хаимович вообще один. Его отношение к Анне порой было трогательным, каким-то отеческим. Я не знал Германа Кристаллера, но полагаю, что в браке с ним больше присутствовал расчет. Со стороны Анны, разумеется. А Лейбман!.. Знаете, думаю, что если бы Анна согласилась выйти за него замуж, то он был бы счастлив.
— А Лейбман делал ей такое предложение? — поинтересовался полковник.
Нотариус снова тихо засмеялся и ответил:
— Если и да, то не в моем присутствии. Я просто видел его со стороны. Он старше Анны лет на двенадцать-пятнадцать, и она ему казалась чуть ли не девочкой. Я помню, как Лейбман на нее смотрел, говорил, давал советы. Возможно, спустя некоторое время именно это и произошло бы. Может быть, их брак стал бы оптимальным для обоих. Анне противопоказано было жить одной. Не такая она женщина.
— Но рядом с ней в последнее время был мужчина. — Гуров помнил об Антонио Тедески.
— Ой, не смешите меня. — Корзун поморщился. — Эта игрушка уже начала надоедать Анне. Ей был нужен мужчина, а не второй ребенок.
— Кстати, Тедески не включен в завещание?
— Упаси боже. — Нотариус махнул рукой. — Анна не была столь глупа и деньгами распоряжалась трезво. К тому же завещание было составлено, как я говорил, четыре года назад, и с тех пор Анна не вносила в него изменений. Что-то она, конечно, тратила на этого итальянца, но это были мелочи. Эдик съедал у нее стократ больше.
— Кстати, а Анна не пыталась восстановить брак с первым мужем? Мне показалось, что их отношения были хорошими, даже дружескими.
— Кажется, не пыталась. Да и он вроде бы не настаивал.
— Все-таки у них общий сын. Носков, кстати, так и не женился после развода с Анной. Не знаете почему?
— Нет, я с ним мало знаком. Он все время в разъездах, занят своим бизнесом. Может быть, у него кто-то есть? Мы же не в курсе.
— Он не упоминается в завещании?
— Нет, — ответил Корзун. — Все-таки дружить с первым мужем и оставлять ему деньги второго — это чересчур. Многих ли вы знаете женщин, которые отписывают наследство бывшим мужьям? — Нотариус скептически посмотрел на Гурова.
— Если честно, не припоминаю таких случаев, — с улыбкой ответил полковник.
— Так что если вы предполагаете, что Анну застрелили из-за наследства, то зря. Оставьте эту версию. Ее просто некому убивать по этой причине. Эдик наследник лишь условно, Лейбман и Рудакова получают не так много, да и вообще люди преданные. Носков и Тедески не будут иметь вообще ничего. Я ведь вас сразу предупредил о профессиональной этике, потому что знал, что не смогу помочь. — Корзун вздохнул. — Я, вообще-то, склонен считать, что дело в этом пресловутом мюзикле, о котором было так много разговоров. Деньги там обещали большие, даже слишком, а на жирный кусок всегда находится много желающих. Есть люди, которые готовы выдрать его из чужого горла!
Гуров, разумеется, работал над этой версией. Ему уже было известно, что никто из представителей фирм, которые тоже рассматривались в качестве потенциальных получателей гранта на постановку мюзикла, в Москву не приезжал.
Это, конечно, ничего не означало. Ведь убивать Анну своими руками никто из них не стал бы. Они могли быть лишь организаторами, завербовать в качестве информатора кого-то из людей, близких Анне.
Возможные связи сейчас тщательно проверялись оперативниками. Отработкой этой версии плотно занимался не один человек. Результаты должны были появиться вскоре, во всяком случае к возвращению Гурова из гастрольной поездки. А полковник уже склонялся к мысли о том, что она состоится.
Теперь же он сказал:
— Вы очень тщательно подготовили все пункты завещания, Аркадий Вениаминович, хотя речь шла о довольно молодой, цветущей женщине.
— Ей было сорок пять лет, — подтвердил Корзун. — На момент составления завещания и того меньше — сорок один.
— У вас возникала мысль о том, что она может умереть?
— Мы все когда-то умрем, — философски заметил Корзун. — Я занимаюсь нотариальными делами не один десяток лет. Такова моя работа. Я привык не задумываться над тем, умрет мой клиент завтра или проживет еще лет пятьдесят. Я готовлю завещание, исходя из соображений, разумных на момент его составления, при этом неукоснительно следую воле самого завещателя. Я же не могу сказать: «Знаете, вы еще молоды, вам жить да жить. Зачем вы думаете о каком-то завещании? Бросьте это дурное дело, оно подождет!»
Собеседники улыбнулись.
— Аркадий Вениаминович, вы ведь довольно хорошо знали Анну. Можно ли сказать, что она считала вас своим человеком?
— Если вам угодно. — Корзун кивнул.
— Вы были вхожи в ее дом? — продолжал Гуров.
— Да, — подтвердил нотариус.
— А почему вы не присутствовали на банкете? Вас не пригласили?
— А что мне там делать? — удивился Корзун. — Я к мюзиклу отношения не имею, никаких документов по нему не оформлял. Это вообще не в моей юрисдикции.
— Но там было много людей, не имеющих к нему отношения.
— Нет! — Корзун махнул рукой. — Там был бомонд, а я все-таки не по этой части. На таком мероприятии я чувствовал бы себя не в своей тарелке. Анна это знала, поэтому и не позвала меня.
— Что ж, понятно. — Гуров поднялся. — Кажется, я выяснил у вас все, что собирался. Вынужден буду попросить у вас копию завещания.
— Это можно. — Корзун сам отксерокопировал завещание и протянул теплые бумаги Гурову.
Полковник аккуратно сложил их и попрощался с нотариусом.
В машине он набрал номер Носкова и сказал:
— Анатолий Петрович, я согласен. Во сколько вылет?
Под конец дня Гуров сидел в кабинете Орлова вместе с Крячко и самим генерал-лейтенантом, который только что выслушал их отчет о работе за день.
— Лева, ты что, с ума сошел? — набросился он на Гурова, едва тот высказался о своих дальнейших планах. — Какая поездка, что за гастроли?
— Я вернусь через три дня, — твердо сказал Лев Иванович. — За меня здесь будет Стас. Работает еще целая группа оперативников. Все указания я уже дал, к тому же постоянно буду на связи.
— Да это детский сад какой-то! — сердился Орлов. — Ты как будто в отпуск собираешься удрать!
