Вскоре после Ельца, у которого путники перемахнули по мосту через Сосну — приток Дона, «десятка» ушла влево, в сторону Липецка. Однако, не доезжая до областного центра, вскоре после моста через сам Дон свернула вправо. Теперь они ехали по обычному межрайонному шоссе, где «сотню» дать было еще возможно, а вот выше — довольно проблематично. Примерно через час пути впереди показались крыши домов за деревьями, чернеющими на фоне серого неба. Попавшийся на пути дорожный указатель известил, что это — поселок городского типа Заречное.
Выглянув в окно, Стас заметил, что зря они выехали сегодня — дело уже к вечеру и найти по зареченским конторам хоть кого-то вряд ли возможно. Минут через десять они ехали по улицам городка, где самое высокое здание было не более двух этажей. Спросив у прохожей, как им найти местный паспортный стол, Лев с удивлением услышал, что они, по сути дела, напротив него и стоят.
Присмотревшись, он в самом деле увидел на одной из соседних двухэтажек табличку, извещающую о том, что здесь размещается местное подразделение ФМС — федеральной миграционной службы, и, поднявшись на второй этаж, нашел отдел, ведающий регистрацией местного населения. Сотрудница, встретившая Гурова довольно-таки нелюбезно (ходют тут всякие!), при виде его «корочки» мгновенно поменяла настроение с «пасмурно» на «ясно». Порывшись в своих базах данных, она сообщила, что если в их районе и есть Наталья Князева, то только девяносто пятого года рождения.
— Ну, а вам же нужна женщина, по меньшей мере, лет сорока, а то и более того? — уточнила она. — Вообще-то Князевых в нашем районе хватает. Особенно в Ракитовке. Это километрах в двадцати от Заречного.
Выяснив, как именно туда проехать, Лев спустился к своим спутникам и в ответ на вопросительный взгляд Станислава объявил:
— Едем в Ракитовку. Будем исследовать генеалогическое древо Князевых. Рома — газу!
И снова машина помчалась по дороге, но теперь уже куда более разбитой и раздрызганной. Ненадолго прояснившееся небо как-то незаметно заволокло тучами, в лобовое стекло тут же забарабанили капли дождя. Роман включил «дворники», и стеклоочистители неутомимо забегали вправо-влево, сгоняя струи воды со стекла на капот. На одном из перекрестков под козырьком кирпичного павильона автобусной остановки они увидели пожилую женщину, которая без особой надежды махнула рукой.
— Ром, останови… — распорядился Гуров.
Поеживаясь под дождем, женщина подбежала к машине и спросила, не возьмут ли ее до Сиреневого.
— Ну, если это по пути к Ракитовке, то садитесь, — пригласил Лев.
— Ой, секундочку! Грибы свои возьму! — Женщина опрометью добежала до павильона и, забрав синее пластмассовое ведро, доверху наполненное грибами, вернулась обратно.
Выйдя из кабины, Роман забрал у нее ведро с дарами осени и поставил его в багажник. Сев рядом со Станиславом, женщина, назвавшаяся Ларисой Евгеньевной, сообщила, что село Сиреневое по этой дороге будет километрах в шести, не доезжая пары километров до Ракитовки.
— Уже почти час стою, и никого из знакомых, как назло, не подвернулось, — посетовала она. — А нашу деревню только речка отделяет от соседей. За околицу выходишь, и Ракитовка — вон она, как на ладони.
— Вы, наверное, знаете не только своих жителей, но и соседей тоже? — оглянувшись, поинтересовался Гуров.
— Понятное дело! Все друг друга знают как облупленных, — закивала попутчица. — А кто вас интересует-то?
— Нам бы найти такую — Наталью, в девичестве — Князеву. Лет сорока с небольшим. Она не из Ракитовки случайно? Нам сказали, что Князевых там много.
— Ну да, Князевых там — через одного. Уж не Наташка ли это Буланцева? — обхватив подбородок пальцами, пробормотала Лариса Евгеньевна. — Она по девичьей фамилии — точно Князева… Да! Только она не в Ракитовке жила, а у нас, в Сиреневом. Это она родилась там. Вышла замуж за нашего, местного. Ребенок у нее родился, вот только люди говорили, что не от него. А от кого — она так и не сказала. Ее Гришка когда-то чем-то таким переболел, отчего мужики бесплодными делаются. С тем, что ребенок не его, он так и не смирился, все ее винил. Мол, нагуляла в девках, а от меня рожать не хочешь. И когда мальчонка уже в классе третьем учился, Гришка собрался и уехал. Сказали, что в Липецк. Женился, года три прожил — нет детей. Опять женился — опять нет. Он хотел снова к Наташке вернуться, но она сказала — нет. Хватит! Езжай к своим городским ухажеркам. Так и уехал в Липецк.
— Вы сказали про Наталью «жила»… — заметил Стас. — А разве сейчас в Сиреневом она не проживает?
— А! Так она сейчас в больнице, в самом Липецке! Ее кто-то хотел убить и ранил из пистолета, — с округлившимися глазами сообщила Лариса Евгеньевна. — Ой, тут вообще такая история приключилась!.. — И, оживившись, начала рассказывать…
Наталье Буланцевой этой осенью отчего-то постоянно не везло — пошла сплошная черная полоса. Все началось с сына. После техникума, законченного Максимом весной, его призвали в армию. Сын у Натальи вырос замечательный — парень здоровый, собою видный, умный. Отучившись на автомеханика, он все сдал только на «отлично» и получил «красный» диплом.
Когда призывали в армию, Максим уклоняться не стал. Сам поехал в военкомат, прошел там комиссию и попросился в автомобильную часть. Ничто не предвещало беды — Максим никогда не был нытиком, никогда в письмах ни на что не жаловался. Неизвестно, что происходило на самом деле, но этой осенью пришло вдруг известие о том, что он лежит в госпитале.
Только тогда выяснилось, что в той части, где Максим Буланцев проходил срочную службу, завелась банда, образованная выходцами с Кавказа. Тамошней офицерне, судя по тому, сколь привольно чувствовали себя наглецы, было на все наплевать. И вот Максим Буланцев, будучи хорошим спортсменом, да и вообще не робкого десятка, оказался одним из немногих, кто решился противостоять казарменному бандитизму.
Он стал объединять притесняемых, независимо от национальности. В его «команду сопротивления» кроме славян вошли и татары, и мордва, и башкиры, и осетины. В первой же стычке, произошедшей ночью в казарме, отморозки получили по полной и наглеть больше не рисковали. И вот тут-то, как ни странно, обеспокоились происходящим «отцы-командиры», которые немедленно отреагировали на жалобу получивших свое негодяев, объявив случившееся проявлениями национализма.
Максима начали «прессовать» и «на ковре» у командира части, и на различных комиссиях «по противодействию ксенофобии и национализму», грозя засадить в тюрьму по пресловутой «двести восемьдесят второй статье». Но до суда дело не дошло. На непокорного русского парня напала толпа «оскорбленных и униженных» отморозков, подкараулив его в гаражном боксе, где он чинил свою машину. Ударив его сзади по голове полуметровым баллонным ключом, этой же железякой «храбрецы» нанесли несколько ударов и по спине, в одном месте сильно повредив позвоночник.
К счастью, Максима вовремя нашли сослуживцы и отправили в госпиталь. Но, как оказалось, тамошнее лечение помочь ему могло не слишком многим. «Реформированная» военная медицина могла лечить лишь на уровне укола пенициллина и перевязки порезанного пальца, а с подобной травмой, требующей серьезного хирургического вмешательства, госпитальные доктора справиться были не в состоянии.
— …Так бы он и умер там, если бы не какая-то добрая душа, — уважительно проговорила Лариса Евгеньевна.
— Нечасто они в наше время встречаются… — проворчал Станислав.
— Вы же мне встретились? — слегка улыбнулась она. — Вот и парню кто-то помог. Добился его перевода в хорошую гражданскую больницу, оплатил операцию — а она дорогущая. Наталья к Максиму в госпиталь и в больницу потом раза два ездила. Ну, доктора сказали, что теперь жить он будет и на ноги встанет обязательно.
— А что же виновные? — недоуменно спросил Гуров. — Их привлекли?
Женщина с горькой усмешкой покачала головой. По ее словам, Наталья, пытавшаяся добиться наказания подонков, наткнулась на глухую стену непонимания и отторжения. Как оказалось, в случившемся виновных нет. Командиры объявили ей, что он сам зачем-то залез на крышу гаража и оттуда упал на кучу камней. А то, что она слышала лично от сына, объявили клеветой. Дескать, он специально клевещет на ни в чем не повинных людей из чувства личной неприязни, да еще чтобы содрать с них денежную компенсацию за собственное самовольство.
— Что уж так они этих бандитов от суда оберегают? Одному богу ведомо… У нас один парень тоже пришел из армии и сказал: если бы я знал, какой там бардак и какие там бывают уроды, лучше бы отвертелся от службы, больным бы прикинулся. Говорил, что по ночам бандюганы толпой по казарме ходили и всех, кто им чем-то не понравился, колотили почем зря. Молодых солдат до пояса раздевали и масляной краской у них на спине писали какую-нибудь дурь, а потом фотографировали, чтобы домой посылать — смотрите, мол, какие они «герои»… Разве это армия?!
