Бандит лежал возле стены, запрокинув голову и разбросав руки. Даже невооруженным глазом было видно, что он без сознания. Изо рта его вырывалось прерывистое хриплое дыхание. По щеке стекала струйка крови из рваной раны на голове. Гуров быстро обшарил его карманы – они были пусты.
Гуров неопределенно покачал головой и, светя себе под ноги, пошел по коридору. За углом коридор кончался тупиком, по обе стороны которого располагались две двери – одна железная, запертая на замок, а другая – простая, обшитая деревоплитой и выкрашенная в грязно-зеленый цвет. Гуров распахнул ее, и ему открылась узкая с высоким потолком комната – скорее, камера – с длинным застекленным окошком наверху. Наверху было и кое-что еще – короткая лестница, сваренная из уголка и вмурованная в стену, вела к люку, расположенному на потолке. Люк был закрыт.
Гуров выключил фонарь. В комнате было сумрачно, но рассмотреть можно было без труда все углы. Собственно, и рассматривать особенно было нечего. В комнате стоял грубо сколоченный дощатый стол и старый рассохшийся стул – наверное, его скрип Гуров слышал, когда брел на ощупь по коридору.
Зато на столе Гуров увидел кое-что интересное – во-первых, это был разобранный на части пистолет и четыре заряженных магазина. Теперь стало понятно, почему охранник не применил оружие. Гурову просто повезло. Чтобы скоротать время, измученный бездельем бандит взялся за чистку своей пушки и немножко не угадал. Появление гостя застало его врасплох.
– Дуракам счастье, – безжалостно констатировал Гуров, рассматривая запасные части «Макарова» на столе.
А еще здесь были сигареты «Мальборо», запах которых стал для Гурова своеобразным сигналом, и, самое главное, здесь же лежал большой ключ на засаленной веревочке. Гуров подумал, что этот ключ может подойти к двери напротив.
После рокового выстрела в здании опять наступила гробовая тишина. Гуров подумал, что если бы охранник был здесь не один, то он бы давно почувствовал это на своей шкуре. Вывод был небесспорный, но Гуров решил на нем остановиться и перейти к основной цели своего предприятия.
Он взял со стола ключ и вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Ключ подошел к замку сразу, и Гуров порадовался, что все так удачно складывается.
– Еще десять тысяч ведер – и золотой ключик у нас в кармане, – ободряюще пробормотал он себе под нос и отпер замок.
Дверь отвалилась в сторону с душераздирающим скрежетом, и на Гурова пахнуло запахом подвала – сырой земли, холода, ржавчины и испражнений. И еще он услышал доносящийся снизу странный звук – будто скулила собака.
В подвал вела бетонная лестница с неудобными высокими ступенями. Низ ее тонул в темноте. Гуров сходил за фонарем, вернулся и стал спускаться вниз, внимательно разглядывая ступеньки у себя под ногами.
Очень скоро он понял, что звук, который он принял за собачий скулеж, это звук беспрерывного слабого кашля. Внизу кто-то не переставая и, видимо, давно кашлял, бесповоротно надсадив голосовые связки.
Гуров спустился вниз и повел вокруг себя фонарем. Луч яркого света выхватил из темноты сырые стены, проржавевшие трубы и скорченную человеческую фигуру в углу. Гуров поспешно подошел ближе и ужаснулся.
В человеке, который бессильно висел на вытянутой руке, пристегнутой наручниками к толстой трубе, никак нельзя было узнать благополучного фотографа Перфилова. Перед Гуровым был окровавленный, измятый кусок человеческого мяса. Тусклые глаза бессмысленно смотрели в пространство, едва реагируя на свет. Перфилов поминутно заходился в клокочущем кашле, не вытирая слюны, текущей у него по подбородку. Вдобавок одежда на нем была насквозь мокрой.
– Геннадий Валентинович! – позвал Гуров. – Вы меня узнаете?
С огромным усилием Перфилов сосредоточил взгляд на Гурове и ничего не ответил. Кажется, он ничего уже не понимал. Гуров нашел ключи от наручников и освободил Перфилова. Тот повалился на пол, точно куль с мукой, и опять раскашлялся. Гуров взвалил его на плечи и вынес наверх.
При дневном свете Перфилов выглядел еще хуже. Он даже не мог усидеть на стуле, и Гурову пришлось оставить его на полу. Перфилов сидел, привалившись спиной к стене, и сипло кашлял. У него было разбито все лицо, опухли руки и, кажется, была сломана нога. Он по-прежнему не разговаривал и почти не смотрел на Гурова, погруженный в какие-то свои туманные видения.
Гуров не стал долго размышлять. Он сразу понял, что главное сейчас – переодеть Перфилова в сухую одежду. Возможности здесь были невелики – «лишняя» одежда имелась только у раненого бандита. Наверное, это было жестокое решение, жестокий выбор, но Гуров сделал его в пользу Перфилова.
Он зажег фонарь и вернулся в коридор. И здесь оказалось, что судьба облегчила ему выбор – Вачик уже не нуждался в одежде. Он вообще ни в чем теперь не нуждался, разве что в погребении по обычаям своих предков. Пока Гуров возился с Перфиловым, Вачик благополучно отдал богу свою злую душу.
Гуров раздел труп и с большим трудом переодел затем Перфилова в одежду бандита. Фотограф был тяжел и неповоротлив, как колода, к тому же то и дело вопил от боли. Вся процедура отняла у Гурова не меньше получаса.
Но наконец все было закончено. Теперь нужно было выбираться из этого гнусного места. Гуров неуверенно посмотрел на тяжело дышащего, безразличного ко всему Перфилова и сказал:
– Посидите тут пока. Я схожу подгоню машину.
Тащить неподъемного фотографа через поле на руках было бы безумием. Поэтому Гуров решил рискнуть, хотя ему очень не хотелось оставлять Перфилова одного. Чего он боялся, Гуров и сам не мог объяснить, но какое-то нехорошее предчувствие у него было.
На всякий случай он быстро собрал пистолет Вачика и вместе с обоймами сунул себе в карман. У порога еще раз оглянулся на Перфилова. Тот сидел в прежнем положении и дергался от кашля. Гуров покачал головой и поспешно пошел обратно по коридорам.
Через минуту он выскочил из корпуса и сразу же хотел бежать наискосок через поле – туда, где за дорогой стояла в лесу его машина. Но вдруг слух его резанул нежный звук приближающегося автомобильного мотора. Он посмотрел направо и увидел, что в сторону развалин пылит какая-то темная машина. В животе у Гурова похолодело. Машина была ему незнакома. Он повернулся и сломя голову помчался обратно.
Гуров не верил, что кто-то спешит ему на подмогу. Для этого было, пожалуй, рановато. Чтобы окончательно в этом убедиться, можно было позвонить, например, Крячко, но Гуров подозревал, что у него уже нет на это времени. Совсем скоро – через минуту-другую – неизвестная машина будет стоять во дворе. Что будет дальше – можно было фантазировать сколько угодно, но Гуров предпочел бы предаться такому занятию в более безопасном и уютном месте. Но куда он мог уйти отсюда с еле живым фотографом?
Гуров вбежал в каморку, где оставил Перфилова, и снова увидел железную лестницу, ведущую на крышу. Он поднялся по ней и надавил плечом на люк. Заскрипели ржавые петли, на голову Гурову посыпалась какая-то труха, но люк все-таки открылся.
Гуров проворно выбрался наверх и осмотрелся. Перед ним простиралась плоская крыша размером едва ли не с футбольное поле. Выход на нее, к счастью, оказался единственным, и это приободрило Гурова. Здесь можно было отсидеться. Только нужно было каким-то образом втащить сюда незадачливого родственничка.
Гуров опять спустился вниз и присел на корточки возле Перфилова. В глазах фотографа уже появилась некая разумная искорка, и к тому же он узнал Гурова. Еле шевеля разбитыми запекшимися губами, он тоскливо сказал, вернее, просипел:
– Ничего себе вас отделали!
Гуров хмыкнул.
– Кто бы говорил, – пробормотал он и тут же спросил: – Вам лучше? Это хорошо, что вы очухались. Встать сможете?
Перфилов изобразил с лицом что-то такое, что должно было означать трагическое закатывание глаз.
– Да я уже дышать не могу!.. О чем вы говорите!
– Я говорю о том, что нам с вами позарез нужно сейчас подняться на крышу, – терпеливо произнес Гуров. – Иначе обоим каюк. Сюда едут.
– Кто едет?! – с ужасом спросил Перфилов, напрягаясь и мгновенно забывая про страдания.
– Откуда я знаю, кто к вам сюда ездит? – сердито отозвался Гуров. – Судя по вашей физиономии, это не слишком любезные люди. Теперь понимаете, что нам нужно срочно уходить?
– Но я не могу подняться, – растерянно пробормотал Перфилов. – Нога адски болит. И вообще все тело. И руки…
– Да, организм ваш восторга не вызывает, – нетерпеливо сказал Гуров. – Но выбирать не из чего. Закусывайте губу и делайте через не могу. Один я вас на крышу не выволоку. Максимум – могу снизу подсадить.
– А вы точно знаете… – заговорил Перфилов, захлебнулся в кашле и наконец закончил плаксиво: – Точно знаете, что сюда едут?
– Не говорите глупостей! – оборвал его Гуров. – И поднимайтесь! Надо уходить.
