– А вам хотелось бы продолжения? – спросил Антон. – Простите, если лезу не в свое дело, вы можете не отвечать.
– Ну, почему же, я отвечу. Да, мне хотелось бы более близких отношений, потому что Никита мне очень нравится и как мужчина, и как личность. Но поскольку я знаю, что это невозможно, то и не мечтаю об этом. А теперь объясните мне, пожалуйста, почему вы обо всем этом спрашиваете и какое отношение мои разговоры с Никитой имеют к покушению на Богомолова.
– Ольга, мы проделываем массу рутинной работы, собираем информацию всюду, где только можем, а потом для дела оказывается нужной всего одна капля из целого океана сведений. Но мы никогда не знаем, какая именно капля понадобится, поэтому собираем их все и беспомощно барахтаемся в волнах. Так понятно?
Она резко встала и очень серьезно посмотрела на Антона.
– Понятно, что ничего не понятно. Но другого ответа я, видимо, не дождусь. Пойдемте, я провожу вас.
Антон отъехал от Шиловска, прижался к обочине, выключил двигатель и достал диктофон. Голос Ольги Поповой заполнил салон автомобиля, Антон слушал с закрытыми глазами и вспоминал то, что видел. Девушка в коротком махровом халатике. Распущенные длинные, чуть волнистые волосы, кривоватые ноги, но щиколотки хорошие, сухие, тонкие, а вот коленки угловатые, какие-то мосластые. Вот она скрывается в комнате и появляется в… драных джинсах и однотонной изумрудно-зеленой блузке с рюшами. Такую блузку надевают только под строгий черный костюм, а никак не к модным джинсам блекло-голубого цвета. Волосы забраны в узел и сколоты голубой пластмассовой дешевенькой заколкой. На губах ярко-розовая помада, а глаза… глаза подведены тонкими стрелками, на веках тени… какого же они были цвета? Да, правильно, светло-коричневые. Антон представил себе руку Ольги, держащую чашку, и усмехнулся: аккуратный маникюр, явно свежий, с сиреневым лаком. Странная девушка. Зачем она стала переодеваться, причесываться и краситься? Хотела понравиться молодому человеку из милиции? Вполне возможно, но если это так, она не стала бы пить чай одна. Ни за что не стала бы. Если она действительно была так уж сильно голодна, она бы терпела. Потому что хотела понравиться. Или проявила бы настойчивость и заставила гостя выпить хоть чашечку. Нет, не хотела она Антону понравиться. Тогда что? Зачем этот цирк с переодеваниями и макияжем? Зеленая блузка, голубая заколка, коричневые тени, розовая помада и сиреневый лак. Что-то немыслимое! А ведь квартира производит вполне нормальное впечатление, обставлена со вкусом, без аляповатостей в отделке. Или квартиру Ольге Поповой отделывал кто-то другой? А ее личный вкус проявился как раз в том, в каком виде она предстала перед Антоном? Неужели такая девушка могла хоть чем-то привлечь Никиту Колодного, который усмотрел в ней тонкое чутье к театральному искусству? Не вяжется одно с другим, никак не вяжется.
Антон дослушал запись до конца и начал сначала. Вот идут первые вопросы… вот Ольга непроизвольно дергает губами… вот тут она пошла на кухню, Антон последовал за ней… заваривает чай… ставит на поднос посуду… пьет чай одна в присутствии постороннего человека…
Вот оно. Она не просто не хотела понравиться, ей вообще было все равно, какое впечатление она произведет. Ей было даже все равно, как она выглядит. И одевалась она в первое, что подвернулось под руку, и волосы сколола первой же попавшейся заколкой, и помаду вынимала из сумочки, не глядя и не обращая внимания на ее цвет, и глаза красила точно так же. Ей нужно было время, а чтобы оправдать длительное отсутствие, Ольга меняла одежду, прическу и делала макияж совершенно механически, потому что в это время судорожно обдумывала ситуацию, к которой оказалась не готова.
«– …Так какие у вас отношения с Колодным?
– Я же говорю: не близкие».
И тут она не лжет, Антон это отчетливо чувствует, он хорошо помнит взгляд Ольги и движения ее лицевых мышц, когда она произносила эти слова. Отношения не близкие. Тогда что ей скрывать? Чего стесняться?
Он выключил диктофон и позвонил Зарубину.
– Нужно получить детализацию телефонных разговоров Колодного за два года, – сказал он, когда Сергей ответил. – Месяца оказалось мало.
– За два года? Ты не опупел ли часом, деточка? – почти заорал подполковник. – Ты хоть представляешь, какой это массив? И кто будет с ним разбираться?
– Мне кажется, вы сами знаете кто, – осторожно заметил Сташис.
– Кажется ему, – проворчал Зарубин. – И что я должен Блинову говорить?
– Вы – начальник, вам виднее. Но запрос-то на номер Колодного у нас есть, второй можно не брать, просто подъедем и попросим сбросить нам информацию по его сим-карте. Хотите, я сам завтра с утра поеду?
– Ага, сам поедешь, сам возьмешь и отвезешь это сам знаешь кому, – заключил Сергей. – Все, отбой.
В глазах рябило, мелкие буквы и цифры сливались в монолитные серые строчки. Настя потрясла головой и зажмурилась, чтобы дать отдых глазам. Кто сказал, что проработать перечень телефонных звонков одного человека за два года – легкий труд? Убить бы того, кто так думает. И почему по запросу следователя нельзя было получить электронную базу данных? Тогда работа была бы сделана легко и быстро.
Она приоткрыла дверь, ведущую из кухни в коридор, и на цыпочках прокралась к комнате, из которой доносилось ровное сопение: на диване спал Чистяков, а на разложенном кресле-кровати – Сережа Зарубин.
– Тебе придется пустить меня ночевать, – заявил он накануне вечером. – Сейчас Сташис привезет тебе детализацию звонков Колодного за два года, и я не могу допустить, чтобы ты изучала доказательство в отсутствие процессуального лица.
– Ты – не процессуальное лицо, – тут же отпарировала Настя, – процессуальное лицо – это следователь, а ты всего лишь опер. Хотя и с полномочиями, спорить не буду. Признайся лучше, что тебе ночевать негде, ты опять со своей погавкался.
– Ну и признаюсь, – проворчал Сергей. – Не пустишь, что ли?
– Куда же тебя девать, – засмеялась Настя, – приезжай.
Сергей явился, когда перед ней на кухонном столе уже лежала стопка распечаток.
– На королевский ужин не рассчитывай, – предупредила Настя, – стол на кухне занят, будешь есть в комнате, поставив тарелку на коленки. Это в том случае, если Чистяков тебя покормит. А меня не трогай, я занята.
Чистяков, конечно, проявил гостеприимство и накормил усталого сыщика, но, как и предупреждала Настя, «на коленках», ибо стол в комнате был давно и прочно занят компьютером и Лешиными бумагами.
Сейчас уже третий час ночи, мужчины давно спят, а Настя все сидит и проверяет сама себя, боясь что-нибудь упустить. Так что же получается с этими телефонными переговорами? А получалось странное.
Звонки между Колодным и Поповой начались полтора года назад, в апреле две тысячи девятого года. И начались они в тот день, когда погиб Дмитрий Леоничев. Именно в тот самый день. В течение полугода до этого ни одного звонка с телефона Колодного на телефон Поповой не было. Но это ни о чем не говорит, вполне возможно, что у Поповой раньше был другой номер, и они активно общались, а Настя обращает внимание только на тот номер, которым Ольга пользуется теперь.
Она сделала пометку в блокноте: узнать, не меняла ли Попова номер. Завтра прямо с утра она скажет об этом Антону.
Итак, день, когда был убит Дмитрий Леоничев. Сперва неотвеченный вызов с телефона Колодного на телефон Поповой. Спустя два часа пятьдесят минут Ольга позвонила Никите, еще через полтора часа он сам позвонил ей. Оба разговора длились минут по десять.
На следующий день Ольга опять звонила Никите и разговаривала с ним четырнадцать минут.
Спустя два дня Никита Колодный позвонил Поповой, разговор длился девять минут.
И еще несколько звонков в течение недели, последовавшей после смерти Леоничева. Разговоры между Никитой и Ольгой становились все короче, последний – всего две с половиной минуты.
И все. Через неделю звонки прекратились, и их не было шестнадцать месяцев. То есть ни одного звонка с апреля 2009 года по сентябрь 2010-го. И это было самым трудным в Настиной сегодняшней работе, потому что она все время боялась, что пропустила строчку в многостраничной распечатке и не увидела, а звонки все-таки были. Она несколько раз, то подряд, то вразбивку, просматривала листы за эти шестнадцать месяцев, чтобы быть полностью уверенной, и остановилась только тогда, когда поняла, что уже все равно ничего не соображает и не видит.
Получалось, что контакты между Колодным и Поповой возобновились в сентябре… Настя полистала свой рабочий блокнот. Да, через два дня после того, как в театре прошла первая читка пьесы «Правосудие» и было объявлено распределение ролей. Ну, что ж, это вполне укладывается в объяснения Поповой о том, что Никита обсуждал с ней свою работу в театре. Ему дали новую роль, большую, главную, теперь есть о чем поговорить с девушкой, у которой, по его собственному выражению, «необыкновенное чутье к театральному искусству». Однако длительность разговоров очень маленькая, и это совсем не похоже на то, что Колодный подолгу обсуждает с Ольгой текст пьесы и проблемы работы над ролью, скорее смахивает на «созвон, чтобы договориться», когда и где встречаемся.
