Охотник опустился в ванной на корточки и обхватил голову руками. Струи воды хлестали его по натянувшейся коже, скрывавшей спинные мышцы. Тело уже бил легкий озноб, но он не обращал на это внимания. Мысли Охотника ушли глубоко в прошлое.
Он нелепо повел плечами, отчего пиджак съехал в сторону, обнажив мятое плечо голубой рубашки. Ее глаза насмешливо смотрели на его растерянную позу, на одинокую, сиротливо зажатую в левом кулаке розу, на нечищеные носы старомодных ботинок.
– Вероника…
– Что – Вероника? Ну что – Вероника? – Она шагнула в сторону и грациозным движением отбросила со лба челку. Точеную фигурку, скрытую облегающим платьем, можно было смело сравнить со статуей Венеры Милосской. – Я слышу от тебя это постоянно. Ты даже грамотно мысль свою выразить не в состоянии. Я уже двадцать лет как Вероника. Дальше-то что?
– Ну… Я просто хочу понять, почему мы не можем быть вместе… Как раньше.
– Не можешь понять? – Вероника усмехнулась. – А ты когда-нибудь пытался понять меня? Ты вообще когда-нибудь хоть раз пытался понять, чего хочет женщина? Ты живешь в своем узком мирке, но, поверь мне, существует и другой мир. Гораздо больший. Со своими глобальными жизненными проблемами и насущными вопросами. Да что я перед тобой распинаюсь…
Она махнула рукой. Он продолжал неподвижно стоять в тесной полутемной прихожей, и шипы розы до боли впивались ему в кожу. Струйка липкой крови противно заползла под рукав, но он только все сильнее стискивал кисть, будто желая превратить цветок в бестелесную невесомую пыль.
– Я люблю тебя, – только и смог выдавить он из пересохшего от волнения горла.
– А что ты можешь дать мне со своей любовью?
Она дразнила его. Издевалась. Но он готов был простить ей даже это, лишь бы она больше не произносила этих страшных и роковых для него слов: «Между нами все кончено!»
– А чего ты хочешь?
– Я хочу жить. Понимаешь, жить! Не прозябать, а именно жить. Красиво, на широкую ногу. Для тебя это недостижимые дали, я понимаю. Но я и не прошу тебя напрягаться. – Вероника засмеялась. – Я сама устрою свою судьбу. Тем более когда у меня на горизонте замаячил реальный шанс. Я еще никому не сказала об этом. Даже отцу. Ты – первый. Цени.
– И что же это за шанс?
– Мне предложили работу за границей. В Бельгии. Хорошую, престижную работу. Дают жилье, подъемные. – Она развернулась вполоборота и встала лицом к зеркалу. Изящным движением обвела контур пухлых чувственных губ. Причмокнула, будто посылая своему отражению воздушный поцелуй. Разумеется, Вероника осознавала, насколько она красива и какие чувства вызывает у созерцавших ее со стороны мужчин. – Вот так-то, мой сладкий. Я начинаю новую жизнь!
Новую жизнь… Она произнесла это так пафосно, с таким внутренним ликованием, что он невольно попытался представить себе эту ее новую жизнь, полную блеска, изысканности, окружающего величия. И, покопавшись в своем воображении, он почему-то так и не сумел отыскать рядом с ней в этой новой жизни себя. Там просто не было для этого соответствующего места.
– А как же я?..
Она изумленно изогнула свои тонкие, рельефно очерченные брови…
Тело его уже сотрясалось от озноба, когда он каким-то усилием воли выдернул себя из мира воспоминаний. Охотник разогнулся и пустил горячую воду. Закоченевшие от холода конечности стали постепенно согреваться.
Тогда, семь лет назад, Вероника уехала. Уехала, заставив его измениться. С тех пор он приложил максимум усилий для того, чтобы понять, чего хотят женщины. Он достиг в общении с ними виртуозного мастерства. Но ее вернуть так уже и не смог. И уже не смог никого полюбить.
Что касается самой Вероники, то он видел ее еще раз. Потому что искал ее. Искал ее в Бельгии, искал в других странах. Он затратил на ее поиски пять лет жизни. Но нашел. Нашел два года назад в Арабских Эмиратах. Почему-то к тому моменту он уже не был удивлен, не обнаружив свою возлюбленную в ореоле того блеска и великолепия, к которым она стремилась. Напротив, все выглядело совсем иначе. Вероника работала в каком-то третьесортном завшивевшем борделе, ублажая мужскую похоть пьяных арабов, обладая уникальной возможностью обслужить за день до тридцати-сорока клиентов. Причем денег за это ей не платили. Она отрабатывала только еду и жилье. К тому же девушка, полностью утратив свою природную красоту и очарование, уже довольно конкретно сидела на игле.
Он с трудом узнал в этой потрепанной и потасканной женщине неопределенного возраста свою Веронику. Не узнала его и она, но, когда он обмолвился, что прибыл из России, слезно умоляла его забрать ее с собой. На Родину.
Он не забрал ее. Зачем? В его сердце по-прежнему хранился образ прежней Вероники. Чистой и непорочной. И этого образа ему было вполне достаточно. С ним он и жил. А та, другая…
Сейчас он сам работал в этой сфере. Он пошел на это сознательно. Своими действиями Охотник наказывал ослепленных красивой заграничной жизнью девушек, мечтающих, как и Вероника, о сказочном будущем, и погружал их мордой в суровую реальность. А проще говоря, в дерьмо.
Он мстил. Мстил за свою поруганную любовь всем женщинам России, общую безликую массу которых подсознательно отождествлял с ней!
В дверь ванной комнаты постучали.
– Ты там не утонул? – игриво спросила Даша.
Он выключил воду. Тело уже согрелось. Рука потянулась вперед и сорвала с вешалки махровое полотенце.
– Я отличный пловец, малышка, – бодро откликнулся он. – Извини. Сейчас уже выхожу.
Он насухо вытерся полотенцем и, обернувшись им ниже пояса, вышел из ванной. В прихожей еще раз остановился у зеркала и критически осмотрел свое отражение. И в первую очередь, конечно, парик. Потрогал руками искусственные волосы. Вроде бы все в порядке. Сидит прочно. Попробуй отличи от настоящих.
Даша щеголяла в одном прозрачном пеньюаре, что не только не скрывало ее прелестей, но и, напротив, подчеркивало их. Она отдернула шторы на окнах и обернулась к нему. Охотник невольно залюбовался улыбкой девушки. И вновь внутри его шевельнулось смятение. Отправлять Дашу по тому же пути в рабство, по которому ушли все его предыдущие жертвы, не хотелось. Почему? Что в ней такого особенного? Что так подействовало на него?
Он подошел и заключил ее в объятия. Его губы коснулись ее губ. Нежно и ласково. Совсем не с той страстью, с какой он налетал на нее вчера и сегодня ночью. Она охотно ответила на его поцелуй.
– У меня есть к тебе разговор, Костя.
Ну вот оно и началось. Что и следовало ожидать. Все как обычно, все по плану. Знал ли кто-нибудь женщин лучше, чем он? Имелись ли в Москве равные ему в этом вопросе? А в России? А во всем мире?
Охотник отстранился от своей жертвы и сел в кресло. Свет из окна падал на его обнаженный торс и красивое, не лишенное интеллекта лицо.
– Что-то случилось, малышка?
Рука сама потянулась к пачке сигарет, до сего момента мирно покоившейся на краешке журнального стола. Прикуривая, он исподлобья бросил на нее короткий взгляд. Она опустилась на постель, где несколько часов назад разворачивались во всей красе их любовные баталии, и в этот момент он понял. Понял, почему в нем поселились сомнения. Увидев ее на фоне разобранной смятой постели, он вспомнил саму ночь любви и, пораженный, замер с дымящейся в руке сигаретой.
Секс! В сексе Даша была точной копией Вероники! То, что она делала, как вела себя… Неужели он сумел найти подобие того образа, который нес в своем сердце?
Охотник прищурился. Даже внешне… У Вероники были длинные волосы, но если ее подстричь… Черт! Нет, этого просто не может быть. Он тряхнул головой, гоня прочь ненужные, неблагодарные мысли, и глубоко затянулся табачным дымом.
– Случилось. – Даша забросила ногу на ногу. – Вернее, нет. Еще не случилось… Но мне бы хотелось… Хотелось, чтобы это случилось.
– Что именно?
– Ты, помнится, говорил вчера в «Затяжном прыжке» о некоем райском уголке, куда хотел бы забрать меня с собой. Я подумала и решила, а почему бы и нет. И для начала этот наш с тобой райский уголок мог бы быть в Швейцарии… Ты ведь туда направляешься?
– Да. Сегодня вечером. Надо встретиться с другом… Уже где-то через пару часов. Билеты должны быть у него… Но если бы ты знала, как мне не хочется оставлять тебя. Мое сердце…
– Об этом я и говорю, Костя.
– О чем?
– Ты можешь взять меня с собой?
«Чего хочет женщина, того хочет бог». Охотник почувствовал, как его сознание погружается в непробиваемый блок. Кто он? Бездушная машина? Человек, лишенный всего человеческого? Нет, дело не в нем. Все дело в них. В женщинах.
Карие глаза подернулись дымкой. Он смотрел на нее и затягивался мерцающей на кончике сигаретой. Один раз, второй, третий. Едва ли не выверенная по секундомеру пауза. В ее кристально чистых зрачках обозначилось его отражение. Он больше не видел ее глаз. Он видел в них себя. И это полностью удовлетворяло его.
