— Скажите, — спросил Игорь, — вы говорили Носову, почему отсылаете Булавкина?
— Да…
— Как вы это ему сказали?
— Сказал, что он что-то знает. Что надо помешать ему сообщить это вам. Я имел в виду… эти злополучные письма.
Игорь и Кучанский незаметно переглянулись.
— Хорошо, — сказал Игорь. — Мы дадим вам сейчас очную ставку с Носовым. А пока вы подпишите протокол допроса.
— Пожалуй, — медленно произнёс Ревенко. — И я попрошу товарища… — он споткнулся на этом слове, — прокурора присутствовать на этой очной ставке.
— Ну что ж, — согласился Кучанский. — Но вы, кажется, хотели подать жалобу?
— Я подумаю, — уклончиво возразил Ревенко. — Теперь я, пожалуй, подумаю.
— Вам о многом следует подумать, — заметил Кучанский. — Вы не закоренелый преступник, Ревенко, вы просто плохой, очень плохой и опасный человек. Но вы, мне кажется, умный и волевой человек. Если вы подумаете и все поймёте и если вы решите, то можете стать другим. Уверен.
— Я подумаю, — ровным, бесстрастным голосом, повторил Ревенко.
— А сейчас вы побудете в соседней комнате, — сказал Игорь.
Он снял трубку и позвонил дежурному.
Когда Ревенко увели, в кабинет вошёл Виталий.
— Ну, девушку привезли, — сообщил он. — Как у вас?
— У нас происходят странные вещи, — усмехнулся Игорь и посмотрел на Кучанского. — Вы не находите, Андрей Михайлович?
— М-да, — покачал головой тот.
— Так расскажи же, черт возьми! — нетерпеливо воскликнул Виталий.
— А вот слушай.
Игорь не успел ещё закончить свой рассказ, как дежурный доложил, что из тюрьмы доставлен Носов.
— Пусть ведут сюда, — распорядился Игорь и добавил, обращаясь к Виталию: — Опознание проведём потом. Сейчас надо ковать железо.
Ввели Носова.
Он был в старом коричневом пиджаке, надетом поверх синей шёлковой тенниски, и в старых, сильно разношенных ботинках. Длинные руки его были сцеплены за спиной. Мясистое, хмурое лицо спокойно. Очевидно, он уже смирился со своим арестом.
— Садитесь, Носов, — сказал Игорь. — И учтите, здесь присутствует прокурор, — он указал на Кучанского.
— А мне-то что? — грубо ответил Носов, опускаясь на стул. — Я все как есть уже рассказал. По мне, хоть Кто тут сиди.
Но было видно, что присутствие прокурора все же произвело на него впечатление.
— Вы сейчас все это подтвердите на очной ставке, — Игорь повернулся к Виталию. — Введите Ревенко.
Носов бросил на него подозрительный взгляд, но, промолчав, отвёл глаза.
Это была странная очная ставка.
С разрешения Игоря первый вопрос Носову задал Ревенко.
Они сидели возле письменного стола, напротив друг друга, разделённые только маленьким приставным столиком, — полный, рыхлый, но сейчас собранный, напористый Ревенко и налитый бычьей силой, кряжистый Носов, растерянный и подавленный.
— Изволь отвечать, Василий, — нервно сказал Ревенко. — Какое указание я тебе дал вечером двадцать четвёртого насчёт Булавкина? Точно отвечай!
— Сами знаете какое, — хмуро произнёс Носов, глядя в пол.
— Отвечай. Честно отвечай.
Ревенко как будто забыл, что он не на заводе и что Носов уже не его подчинённый.
При первых же словах Носова Виталий вздрогнул. Он узнал этот голос. И теперь пристально, не отрываясь, смотрел на Носова.
— Чего отвечать-то? — отрывисто переспросил Носов. — Ну, сказали, чтоб ехал, и все. Я и передал.
— Командировку ему передал?
— Ну, передал…
— На сколько человек была командировка? Ты её при мне прочёл. Отвечай!
— На него и была.
— Как же ты смел послать двоих?
Носов вздрогнул и, набычившись, посмотрел на Ревенко.
— Отвечайте, Носов, — сказал Игорь.
— А я… и не посылал. Анашин сам… попросился. К брату ему надо было.
У Ревенко на толстых щеках заходили желваки.
— Неправда, Носов, — покачал головой Игорь. — Булавкин говорит, что….
Он остановился, увидев, как побледнел вдруг Носов, как тяжело заходила вдруг его волосатая грудь и синяя тенниска, казалось, вот-вот лопнет под её напором.
— Чего?.. — прохрипел Носов, — Чего?… — он задыхался.
Ревенко, поражённый, молчал.
— Булавкин жив, — медленно и холодно произнёс Игорь. — Он жив, Носов. И дал показания.
— Ничего не знаю! Ничего! — продолжал хрипеть Носов, не поднимая головы. — Пальцем его не трогал!
— Это мы знаем, — все так же холодно подтвердил Игорь. — Трогал его Анашин. И не пальцем. Ножом.
— Ничего не знаю.
Но, тут уже Ревенко пришёл в себя. Щеки его тоже побледнели, взгляд стал острым и злым.
— Я разрешил: брать машину, Василий? — с холодной яростью спросил он. — Отвечай!
— Не знаю…
— То есть как это не знаешь?!
Ревенко, видимо, уже понял, в какую историю он может попасть, и теперь не просто помогал, теперь он защищал самого себя от страшного обвинения.
— Ну!.. — крикнул он, стукнув кулаком по столу. — Отвечай!
— Спокойно, Ревенко, — строго сказал Игорь.
Носов упрямо молчал, опустив голову.
— Так, Василий, — медленно, с горечью произнёс Ревенко. — Меня ты, значит, выдал с головой. А я тебе кое-что доброе сделал. Верно? А вот этого подонка Анашина ты… ты защищаешь. Не ожидал я этого. И меня из-за него топишь и себя. Так, да?
Носов поднял голову и мутным взглядом окинул комнату, словно не понимая, куда он попал. Потом взгляд его остановился на Ревенко.
— Я… он сам… — сбивчиво пробормотал Носов, — Сам её пригнал… Егор… Забор выломал…
— Зачем ты привёл к нему Булавкина?! — срываясь на крик, спросил Ревенко.
Толстое лицо его стало снова багроветь, рыжие короткие пальцы судорожно сцепились на пухлых коленях.
— Чтобы… значит… не болтал…. — словно загипнотизированный, глядя ему, в глаза, с запинкой произнёс Носов.
Ревенко, оцепенев и тоже не сводя с него глаз, прошептал непослушными губами:
— Выходит, убить решили, чтобы не болтал… Так выходит?..
Носов бессильно опустил голову, могучие плечи его обвисли, в лице уже не было ни кровинки.
Все молчали.
Новое опознание Анашина провели часа через два.
Теперь стало очевидным, что Ревенко и Носов опасались Булавкина по-разному. Чего опасался Ревенко, было ясно. А вот чего опасались Носов и, конечно, Анашин, даже в особенности — Анашин?
Но к концу очной ставки Носов был в таком состоянии, что о немедленном допросе его нечего было и думать. Сонный, флегматичный, невозмутимый Носов, казалось, окончательно лишился дара речи. Он лишь мычал, мотал головой, затравленно озирался, неожиданно оборачиваясь то в одну, то в другую сторону, словно боясь, что кто-то нападёт на него. При этом мясистое, бледное его лицо приобрело такое испуганно-бессмысленное выражение, что казалось, вместе с даром речи он потерял и рассудок. У Виталия даже мелькнула мысль о предстоящей судебно-психиатрической экспертизе.
Он так и сказал потом Игорю и Кучанскому, когда они остались одни.
— Успокоится, — махнул рукой Игорь. — Уж очень все неожиданно на него свалилось. Лучше давай подумаем: почему они решили убрать Булавкина, что он им сделал, особенно Анашину?
— С ним Булавкин был почти не знаком, — покачал головой Виталий. — Тут что-то не то.
— Кажется, и с Носовым у Булавкина конфликтов не было? — спросил Кучанский.
— Да, — согласился Игорь. — Тем более все это странно.
— К тому же, — продолжал Кучанский, — если Булавкин что-то знал, то он бы нам сказал. Ведь это «что-то» должно быть очень важным, если из-за него готовы были убить человека.
— Конечно, — снова подтвердил Игорь.
— Булавкин очень важное и сказал, — задумчиво произнёс Виталий. — Он вспомнил слова Лучинина: «Я ещё подерусь» и «я поеду на рыбалку».
Все трое молча переглянулись.
…В конце дня приехал наконец Савельев.
— Давайте приводить опознание, — отрывисто предложил он.
И снова у стены кабинета встали четверо молодых, с первого взгляда довольно похожих, черноволосых парней. Анашин, как и в прошлый раз, был вторым справа. Он стоял спокойно, и насмешливая ухмылка чуть кривила его губы.
В кабинет вошла Лара Кожева.
Девушка на миг остановилась на пороге, смущённо оглядев комнату и всех людей вокруг.
Савельев уже собрался предупредить её об ответственности, как вдруг Лара тихо вскрикнула, прижав ладонь ко рту, и, указав другой рукой на Анашина, срывающимся голосом, воскликнула:
— Вот он!.. Он шёл!..
— Успокойтесь, посмотрите внимательней, — сказал Савельев, изо всех сил стараясь, чтобы голос не выдал его. — Подойдите, поближе и ещё раз посмотрите на этих людей. Узнаете вы того, кто…
Девушка сорвалась с места, подскочила к Анащину и с ненавистью произнесла:
— Это он. Он меня ещё удочкой задел и сказал: «А, чтоб тебя…» и выругался. А второй человек его одёрнул и сказал; «Извините, девушка». Я очень хорошо… я точно помню. Я же вам говорила, — обернулась она к Виталию.
