Римма Ивановна работала у Риттеров почти двадцать лет. И все эти годы люто ненавидела самого хозяина, Станислава Оттовича, и его супругу Нину Максимовну. Единственным, к кому она хорошо относилась, был их сын Валерий. И то только до того, как он женился на Ларисе. Вскоре после женитьбы Валерий изменился и стал таким же объектом неприязни со стороны домработницы, как и его родители.
Кроме того, Римма Ивановна не оправдала ожиданий Селуянова и на то, что окажется простой деревенской теткой, какими он всегда рисовал себе домработниц. Она была совсем другая. И… очень непростая.
Они разговаривали в просторной квартире Риттеров, сидя в огромной кухне. В это же самое время Миша Доценко беседовал в гостиной с матерью Валерия Станиславовича.
– Для меня это давно превратилось в своеобразную игру, вроде разгадывания кроссвордов или ребусов. Чем больше от меня скрывали, тем интереснее было по мелким деталям и невзначай оброненным словам восстанавливать скрытое. Этот интеллектуальный труд примирял меня с тем унижением, которому меня постоянно подвергали. Ну и, конечно, платят мне очень хорошо, не стану скрывать. Такой работой не бросаются.
Римма Ивановна, высокая, худая, с коротко остриженными седыми волосами, разговаривала с Николаем с видимым удовольствием, постоянно подливала ему чай и подкладывала то пирожки, то печенье, а то и бутерброды предлагала. Селуянову повезло больше, чем Юре Короткову, ему не приходилось каждую секунду задавать вопросы, Римма рассказывала сама, и речь у нее была – заслушаться впору.
– Станислав Оттович и Нина Максимовна всегда строго держали дистанцию между собой и мной, я для них была не человеком, а вещью, полезной в хозяйстве. Вот вам только один показатель: ни разу за все годы они не поинтересовались, когда у меня день рождения, и не поздравили. И вообще, ни одного подарка ни к одному празднику. Согласитесь, Коленька, это о многом говорит.
– Да уж, – соглашался Коленька, которого вполне устраивал такой панибратский тон. Чем ближе дистанция, тем больше доверия, а чем больше доверия, тем больше информации. Что и требовалось доказать. – Пирожки у вас, Римма Ивановна, просто замечательные, в жизни никогда таких не ел.
– Кстати, тоже показательный момент, – тут же подхватила она. – Без хвастовства скажу: я кулинарка хорошая. Мне все об этом говорят. Все, кроме хозяев. Подам на стол – скажут, мол, спасибо, Римма. И все, больше ни одного слова. То есть спасибо, что приготовила и подала, а на то, чтобы похвалить, сказать, что очень вкусно и какая я молодец, у них язык уже не поворачивался. Вроде бы я неодушевленная вещь и теплые слова благодарности мне не нужны. Валерик не таким был, всегда спрашивал, как я себя чувствую, если ему казалось, что я плохо выгляжу, и стряпню мою хвалил. Знаете, так смешно бывало, – она вспомнила о чем-то и улыбнулась. – Все сидят за столом, кушают, Валерик еду нахваливает, меня благодарит, а Нина Максимовна на него такие взгляды бросает – повеситься впору. И Станислав Оттович недовольно хмурится. А Валерику все равно. Он ведь знал, что родителям это не нравится, а все равно делал по-своему. Характер такой.
– А что же произошло, когда он женился? Вы говорили, он стал таким же, как мать.
– Ну да, у хозяев манера такая была: если что-то в семье неладно, меня сразу домой отправляют. То есть если предстоял серьезный разговор, как нынче говорят, разборка, и есть опасность, что он пойдет на повышенных тонах, то при мне никогда не начинали. Все, Римма, спасибо, вы на сегодня свободны. Даже если у меня что-то не доделано, все равно просят уйти. Особенно часто такое бывало, когда Валерику лет четырнадцать исполнилось и до самого института тянулось. Станиславу Оттовичу хотелось, чтобы сын по его стопам пошел, если не художником стал, то хотя бы искусствоведом, но на Валерика влиять невозможно, он никого не слушает, кроме самого себя. Тут такие грозы гремели! Тем более Нина Максимовна всегда на стороне Валерика стояла, так хозяин то с ней скандалит, то с сыном.
– Откуда же вы узнали, что были скандалы и из-за чего, если вас выпроваживали? – спросил Селуянов, надкусывая очередной пирожок, на этот раз с грибами.
Действительно, потрясающе вкусно. Как можно было двадцать лет есть такие пирожки и ни разу не похвалить? Уму непостижимо!
– Шерлок Холмс сказал бы, что это дедуктивный метод, – Римма Ивановна лукаво посмотрела на Колю. – Хозяйка каждый раз расстраивалась ужасно, у нее мигрень начиналась и дня два не проходила, а мальчику – трын-трава, веселый, спокойный. И вот представьте себе, меня выпроваживают домой, на следующий день я прихожу и застаю хозяйку с мигренью, хозяина чернее тучи и вполне довольного жизнью мальчика. Что я должна подумать?
– А что вы должны подумать? – послушно повторил вслед за ней Селуянов.
– Что был скандал, это же очевидно. При этом если бы оба родителя ополчились на ребенка за какую-то провинность, то хозяева были бы вместе, а мальчик переживал бы и боялся. Хозяйка, допустим, с мигренью, а хозяин около нее хлопочет, водичку ей подносит, компрессы меняет, таблетки дает и всем своим видом показывает, вот, мол, паршивец, до чего родителей довел. Но нет, хозяева злились каждый по отдельности. Возьмем другой вариант: хозяин и хозяйка между собой скандалят, а ребенок ни при чем. Будет мальчик спокойным и веселым, зная, что между родителями происходит что-то страшное и непонятное, с криками и угрозами развестись? Не будет. Остается одно: Станислав Оттович ругается на сына, а мать его защищает. После этого хозяева злятся каждый в своем углу, а мальчик знает, что мама его всегда защитит, поэтому ему не страшно. Ну а уж насчет повода для этих скандалов… Это совсем просто. Я ведь прислуга, то есть на мне уборка и все такое. Кому, как не мне, видеть, чем мальчик в своей комнате занимается и что у него на полках, на письменном столе, под столом и на тумбочке. Кому, как не мне, каждый день подмечать, какие книги действительно открываются регулярно и читаются, а какие как положены на полку, так и лежат нетронутыми, и закладка в одном и том же месте находится.
Все это было замечательно, но пока не про то. Эти истории имели место, когда Валерий Риттер еще в школе учился и в институт поступать готовился, а Селуянова больше интересовала жизнь семьи после женитьбы молодого хозяина.
– После того как Валерик встал на ноги и хозяин понял, что сын сделал по-своему и переделать уже ничего нельзя, он от мальчика отстал. И от хозяйки отдалился. Вроде бы мир какой-то наступил, все успокоились, никто ни с кем не ссорился. Лет пять примерно меня ни разу не отсылали ни с того ни с сего, понимаете, Коленька?
Коленька понимал. Значит, в течение примерно пяти лет в семье не было ни одного скандала. А если и были, то глубоким вечером или рано поутру, когда домработницы еще нет.
– Потом Станислав Оттович умер, и почти сразу появилась Лариса. Валерик с ней на похоронах и познакомился, она была ученицей хозяина. Полгода приблизительно они женихались, потом поженились, и месяца через три началось.
– Опять стали отсылать? – догадался Селуянов.
– Опять, да не опять, – бросила Римма Ивановна загадочную фразу. – Тут все стало по-другому. Во-первых, Валерик. Он, в отличие от родителей, никогда барчуком не был и дистанцию со мной не держал, а то, что хозяева на это сердились, так ему было наплевать. А теперь и он эту манеру взял: Римма, вы на сегодня свободны. У меня обед не доварен, пироги в духовке, стиральная машина крутится – ничего не слушает. Идите, мол, Римма, и завтра у вас выходной. Какой выходной, когда завтра будний день? У меня выходные в субботу и воскресенье, как у всех нормальных людей. Нет, Римма, завтра не приходите. И так посмотрит, что я понимаю: лучше и вправду не приходить. Это во-вторых. Раньше меня только на время скандала отсылали, а теперь стали еще и на завтрашний день спроваживать.
– Очень интересно, – подбодрил ее Селуянов. – И в чем причина, вы догадались?
– Ну неужели не догадалась! – фыркнула она. – Я же прислуга, Коленька, а не гость в этом доме. Весь мусор через меня проходит, и все постельное белье, между прочим, тоже. Лариса оказалась наркоманкой и никудышной женой. Как только она в свободный полет уходит, так меня из дома вон, чтобы не видела, что она вытворяет. Пусть Валерик меня простит, но я все равно скажу, потому что Ларису убили и дело это серьезное. По простыням всегда видно, на них спят или еще чем-то занимаются. Я постельное белье меняю каждую неделю. Могу вам совершенно точно сказать, Коленька, что брачные ночи у них бывают раз в два-три месяца, а то и реже. И это при том, что ей двадцать пять, ему тридцать три и женаты они всего-то чуть больше двух лет. Это как, по-вашему?
– Это плохо, – вполне искренне согласился Коля. – А почему вы решили, что Лариса была наркоманкой?
– Много ума не надо, достаточно добросовестно убирать квартиру и уметь читать.
