«Что ж, тоже ответ», – заметил Хэмиш.
На заднем сиденье автомобиля, который теперь стоял у парадного крыльца Тревельян-Холла, лежал громоздкий сверток в оберточной бумаге.
Рейчел стояла рядом и давала ценные советы, но, несмотря на них, Ратлидж возился целых пятнадцать минут. Сначала он осторожно снял обертку и убрал одеяла и подушки. Затем они вдвоем, держась за края, поднялись на крыльцо и внесли предмет в холл, а оттуда – в гостиную.
Еще пятнадцать минут ушло на поиски стремянки. Ее тоже принесли в гостиную. Но в конце концов, отступив на шаг и оглядывая результат, Ратлидж остался доволен.
Розамунда Тревельян благожелательно улыбалась со своего привычного места над камином; лицо вполоборота, глаза полны жизни, любви и надежды.
Необыкновенная женщина, мать еще одной необыкновенной женщины. Она так же полна доброты, радости и красоты, как гончий пес Гавриила полон тьмы и разрушения.
Ратлидж возвращался из кухни, где он оставил стремянку, когда в пустом доме громко прозвенел звонок. Рейчел, хмурясь, вышла из гостиной.
– Кто там? – спросила она.
– Долиш, – ответил Ратлидж и открыл констеблю дверь. Тот вел за собой миссис Трепол. Пожилая экономка боязливо выглядывала из-за плеча Долиша, переводя взгляд с Рейчел на полицейского из Лондона и обратно.
Ратлидж сжал руку Рейчел, заставляя ее молчать, и кивнул Долишу:
– В гостиную. Вы увидите кресла и стол. Не сдвигайте их с места!
Смущенный, нерешительный Долиш покосился на Рейчел, но Ратлидж тут же пресек любые расспросы:
– Позаботьтесь обо всем, старина!
Сам он повел Рейчел к лестнице, без слов умоляя молчать. Не здесь. Не сейчас. Губы у нее плотно сжались в подозрительную и злобную гримасу; она зашагала вперед не спеша, злорадно оттягивая время. Миссис Трепол послушно шла за констеблем Долишем; шаги их гулко звучали в пустом доме.
Ратлидж повел Рейчел в малую гостиную с окнами на море, где они сидели в прошлый раз. Едва войдя, Рейчел круто развернулась к нему и воскликнула:
– Что вы, интересно, о себе воображаете?! Я не потерплю вашего самоуправства! Кого вы хотите обмануть? Объясните немедленно, что здесь происходит, иначе, клянусь, я разыщу ближайший телефон и позвоню в Лондон!
– Слушайте, – серьезно ответил Ратлидж, – я пытаюсь докопаться до истины. Хотите, чтобы я уехал и дело осталось неоконченным? Я уже не могу остановиться на полдороге. Если я прав – учтите, я говорю «если», – придется исправлять зло, которое здесь, по моему мнению, случилось. И чем скорее, тем лучше!
– Зло, которое здесь, по вашему мнению, случилось? – повторила она. – Но вы пока ни с кем не делитесь своими мыслями, верно? Ни со мной, ни со священником, ни с инспектором Харви…
– Кое-что я вам уже сказал. Несколько ваших родственников умерли при загадочных обстоятельствах, начиная с Анны…
– Да, да! Вы считаете, что их всех убила Оливия. Или Николас. Мертвецы не могут ответить, их некому защитить! Так вот, позвольте сказать, что я думаю об этом! Сегодня от Битонов я позвонила по телефону одному другу Питера, который знал и вас. Он говорит, что после перемирия вы несколько месяцев провели в частной клинике – по его словам, лечили травму головы. Довольно серьезную, добавил он, потому что посетителей к вам не пускали. Сиделки говорили, что иногда вы даже не знали, кто вы такой. Все удивились, когда вы вернулись в Скотленд-Ярд, – никто не считал, что вы до конца выздоровели и способны заниматься такой серьезной тяжелой работой. Он прав, вы просто не способны как следует выполнять свои обязанности! Вот почему вы сейчас не в Лондоне и не ищете Потрошителя! Вот почему вас послали в Корнуолл – чтобы вы не путались под ногами! И вот почему вы расследуете старые, вымышленные убийства. Ни на что большее вы не способны!
Потрясенный ее злобой, Ратлидж отвернулся к окну, посмотрел на море, стоя к ней спиной, пряча лицо от ее злых глаз.
– Помощи Скотленд-Ярда попросили вы, – в последний раз напомнил он. – Если я сумасшедший, если сам выдумываю предлоги, чтобы остаться здесь, признайте за собой хотя бы долю вины. – Его так и подмывало сказать больше, но он вовремя прикусил язык и лишь добавил: – Мне очень жаль, Рейчел. Больше, чем вам кажется.
Его отказ защищаться, его покорность отрезвили ее.
Слова – оружие женщины. Рейчел намеренно выбрала такие, чтобы ранить, чтобы сделать ему больно, остановить его. Она позвонила Сэнди Макардлу, потому что он – сплетник; она прекрасно это знала и все же охотно ему поверила.
И вдруг ей стало стыдно.
– Ах, Николас! – тихо и устало произнесла она. – Почему я так сильно тебя любила?
Ратлидж по-прежнему стоял к ней спиной; ссутуленные плечи выдавали его собственную боль. Он молчал.
Рейчел неожиданно для нее самой стало трудно говорить.
– Зачем вам понадобился портрет? – тихо спросила она спустя какое-то время.
Ратлидж смотрел на море, но не замечал его красоты. Реальной казалась только боль внутри его. К чести его, он ответил Рейчел правду:
– Потому что я не могу закрыть дело, не сняв показаний с половины жителей Боркума. Но, видите ли, если я стану снимать показания обычным порядком, к концу дня все всё поймут и договорятся между собой, чтобы уберечь от скандала себя самих и потомков Розамунды. Тогда мы уже не узнаем правды. Потому что многим известны отдельные кусочки, хотя иногда они сами не отдают себе отчет в том, что им известно. А мне нужно выяснить все до конца, увидеть цельную картину. И вот я подумал, что местным жителям не захочется лгать, если допрос будет проходить в парадной гостиной, где всем им станет не по себе. Они будут смотреть на портрет женщины, которую все они почитали и при жизни, и после смерти, и невольно ответят правду. Я узнаю факты. А прежде чем жители Боркума поймут, что именно они рассказывают и куда клонит констебль Долиш, вся картина убийства и обмана будет записана черным по белому. Тогда свидетели не смогут отпереться и все отрицать. Они не смогут притвориться, будто их сбили с толку или они неправильно истолковали вопросы. Им придется самим все признать. И примириться с этим, как кто сумеет. Но такова печальная цена убийства. Мы все за него расплачиваемся вместе с жертвами.
– Как жестоко! – резко и недоверчиво воскликнула она; недавнее сочувствие к Ратлиджу как рукой сняло. Он заслужил такое обращение!
Инспектор снова повернулся к ней; глаза его были печальными.
– Да, возможно, то, что я делаю, жестоко. Перед тем как решиться на такое, я сам долго и мучительно думал. Я не знаю, что еще можно предпринять, чтобы докопаться до истины. Я мог бы сказать Харви и остальным, что мне нужно, но не думаю, что они поверили бы мне больше, чем вы. И стена, которую все дружно возвели вокруг семьи Тревельян, стала бы еще выше.
– И все ради мертвой женщины! Ради Оливии!
– Нет, не ради Оливии. Ради двух маленьких детей, которые так и не стали взрослыми. Ради Джеймса Чейни, который умер в отчаянии, и ради Брайана Фицхью, который заплатил дорогую цену за то, что доверился не тому человеку, и ради Розамунды, которую вынудили покончить с собой, чтобы все прекратилось. Ради Оливии, которая пожертвовала своим огромным талантом, потому что опасность грозила чему-то гораздо более драгоценному. И ради Николаса, который всю жизнь служил ей, потому что ему казалось, что он ее подвел. Судя по всему, что мне известно, смерть Стивена тоже вписывается в общую картину. Перед самым падением он что-то искал; по-моему, теперь я знаю, что именно. Если бы он не опаздывал, если бы он так ужасно не спешил, он бы мог не упасть с лестницы. В каком-то смысле он тоже стал жертвой.
– Как благородно с вашей стороны! Вы, значит, стремитесь исправить совершенное зло! Кто же предстанет перед судом, когда вы предъявите свои улики, – восковая кукла Оливии?
– Нет, – устало ответил Ратлидж. – Живой человек.
Рейчел посмотрела на него в упор; губы ее беззвучно шевелились, как будто она хотела что-то сказать, но вдруг лишилась голоса.
В парадную дверь замолотили кулаками; наверху звук казался гулким, как гром, и Ратлидж, не говоря ни слова, прошел мимо Рейчел и вышел из малой гостиной, закрыв за собой дверь. Спустившись, он открыл входную дверь и увидел инспектора Харви, который раздраженно топтался на крыльце. Не пригласив его войти, Ратлидж вышел к нему.
– Мне сказали, что мой констебль здесь. Что вы приказали ему утром свернуть поиски на болотах. И что велели снять показания со свидетелей в гостиной Тревельян-Холла, а не в участке!
– Да, я оставил вам записку с объяснениями. Я возвращаюсь в Лондон…
