Корневич, наблюдая за топчущимся у кустов Хрустовым, пожал плечами и решил, что эта дылда-американка каким-то редким ядом повредила отстрельщику не только желудок и сердечную мышцу, но и мозги попортила. Неужели этот идиот не понимает, что если Вера Царева уменьшается, то в момент своего исчезновения она должна объявиться… где? Вот именно, там же, где объявилась Сусанна Ли: в животе своей подруги. «Угадай с одного раза, кто родит свою мамочку?» И пусть сутенер и адвокат тешат себя иллюзиями бессмертия, пусть ловят исчезающую Веру. Сусанна Ли будет у него.
В девять тридцать утра Далила, пошатываясь, открыла дверь в квартиру на длинный звонок. Илия и Сусанна были голодны, возбуждены и полны самых невероятных планов, как им выйти из дома и затеряться в необъятных просторах Родины. Проснувшаяся от шума Ева пришла в кухню и слушала их, не говоря ни слова, только подставляя свою чашку под кофейник, как только Далила с этим кофейником подходила к столу.
В десять часов в одних плавках в кухню пришел Январь. Приступили к обсуждению утреннего обыска, который Далила совершенно проспала. Дети, оказывается, ушли из дома еще в полдевятого, о чем на столе лежала записка, написанная Кешей. Они ушли в магазин за покупками. Ева поднялась, вышла на балкон и осмотрела двор. Она никого не заметила, да и грош цена была бы той слежке, которая видна с балкона.
В десять двадцать вернувшиеся младшие, обнявшиеся нежно Сусанна и Илия, Далила с холодной сосиской на куске хлеба, Январь с мокрыми после душа волосами и Ева, которая иногда вздрагивала и зябко поводила плечами, собрались у телевизора. Январь обещал шоу. Шоу – это розыгрыш лотереи «Ключи от счастья». Совершенно лысый ведущий под визги и хлопки болельщиков, согнанных в яркий свет ламп, кричал, надуваясь напряжением, чтобы объяснить, как именно сейчас будет вращаться барабан, как будут из него вытаскивать шары с номером, потом вдруг опускал голос до загробного бормотания и обещал квартиру в центре Москвы, автомобиль и просто огромное количество разных денежных призов. Невыспавшаяся Ева начала зевать, у нее вообще была аллергия на телевизионные передачи, особенно на шоу, но когда поднялся шум и начали называть номера шаров, после третьей цифры – «ноль восемь! сорок два! пятьдесят три!» она оживилась и чисто механически пробормотала «семьдесят один и тридцать пять».
– Семьдесят один! – орал ведущий. – Тридцать пять! Покажите табло! Сколько человек выиграло однокомнатную квартиру? Один человек выиграл однокомнатную квартиру, вы видите номер его билета-а-а-а!!
– На этом чисто семейное шоу закончено, – объявил Январь и выключил телевизор.
– Это все? – не понял Кеша.
Малыши молча сползли с кровати и ушли на кухню доедать купленные с Кешей вкусности.
– Что вы затеяли? – спросил Илия, глядя то на Еву, то на Января.
Только Далила ничего не понимала.
– Это деньги за попавшего в аварию Карпелова, – сказал Январь. – Долго объяснять, но, если бы я попал в аварию вместе с ним, она бы выиграла двухкомнатную, это точно. Я с ним тогда не поехал, потому что хотел надраться, а он не хотел. Ты проснулась? – это Еве. – Теперь ты мне веришь? Поедешь на получение приза? А может, посмотрим парочку счастливчиков, которые получают сегодня?
– Не то слово, – дернулась, словно ото льда за шиворот, ошалевшая Ева.
Январь попросил Сусанну и Илию выйти, включил телевизор. Приз – документы на автомобиль получила многодетная мать, бледная хрупкая женщина. Она таращила глаза, словно заблудилась и не может рассмотреть в ночном небе путеводную звезду.
– Сто восемь тысяч рублей получает!..
– А теперь пойдем к монитору, я тебе подробно покажу, как это может быть. Кстати, пошли посмотрим, кого за последнюю неделю заказали на сотню тысяч, – Январь дернул Еву за руку, поднимая, – только штаны надену.
В коридоре Ева и Январь застряли с проводами Сусанны и Илии. Сусанна оделась мальчиком, и перед дверью стояли два мальчика-подростка, ей очень шла шапочка с наушниками, Илия выглядел совсем оборванцем, но через плечо были перекинуты отличные дорогие коньки.
– С меня эти ботинки спадут! – притопывала Сусанна огромным ботинком.
– Возьми мои! – оторвал от сердца канадские, толстоподошвенные, Кеша.
– Я только отвезу ее и вернусь, – обнял Еву одной рукой Илия. – И ты не плачь, родная, – он подмигнул Далиле. – Делов-то! До вечера вернусь.
Ева не стала выходить на балкон. Она села у двери и замерла.
На улице, отойдя от подъезда буквально метров двадцать, Сусанна остановилась, Илия прищурился: на них шел постаревший Хрустов. В кожаной с мехом куртке, грустный и какой-то потерянный, он бы прошел мимо, но Сусанна не выдержала. Она тронула Хрустова за рукав, когда он уже почти прошел, когда Илия выдохнул напряжение и закрыл глаза. Хрустов несколько секунд удивленно смотрел на остановившего его мальчика, вспоминая, откуда он знает это странное лицо с желтыми глазами, потом вздрогнул и напрягся.
– Дяденька, скажите, сколько времени? – пропищала Сусанна, волнуясь. Она неуверенно улыбалась, словно готова была прыгнуть на Хрустова в припадке радости от встречи. Илия с силой сжал ее запястье. Хрустов посмотрел на него, моргнул несколько раз, поднял руку, оттягивая рукав и открывая часы, незаметно оглянулся.
– Времени у тебя нет, – сказал он тихо и вдруг резко, до спазма ненависти захотел схватить эту девчонку, сжать тонкое горло, вывернуть голову набок – две секунды, и все кончено. Кончено – присоски датчиков на теле Веры, она уже не будет уменьшаться, она останется с ним. С ним?
У Хрустова задрожали руки. Давно он не испытывал такого. Все, что он мог сделать, это быстро отвернуться и уйти. Он отвернулся и пошел к подъезду. Он не протянул руку, не захватил шею, не вывернул другой рукой идеальной лепки голову Сусанны Ли, потому что ее он встретил первой. Если бы Корневич дал ему сначала посмотреть на Веру, вернее, на то, что с нею произошло, ничто не смогло бы остановить Хрустова, даже Илия.
– Долго ты будешь сидеть под дверью? – поинтересовалась Далила. – Они уже ушли. Вставай. Твой сынок любую галлюцинацию устроит, чего ты волнуешься? Пойдем поищем, за кого этой многодетной матери дали сто тысяч.
– Подожду еще. Вдруг кто-нибудь придет.
В дверь позвонили.
– Если это очередной обыск, – встала Ева, – скажи Январю, чтобы сел в кровать с зайчиком. Постой, – она подняла руку, посмотрев в «глазок», – это не обыск, – она открывала замок, рука дрожала. – Это…
Хрустов медленно вошел в открытую дверь. Посмотрел сначала на одну женщину, потом на другую.
– Уа! Уа! – закричал Январь из спальни Евы.
Хрустов поднял брови, прошел холл, открыл дверь пошире. На кровати сидел голый – в одних плавках – здоровенный детина с отлично наработанной мускулатурой, тискал огромную игрушку и бессмысленно улыбался.
– Январь, – сказала Ева грустно, пока Далила корчилась от хохота в дверях кухни, – это не обыск. Это отстрельщик Хрустов.
– Отстрельщик, ну надо же! – помахал рукой Январь. – Вот бы Карпелов завелся. Он как только разгружался от текучки, сразу начинал ловить вас.
– Карпелов погиб, – вздохнула Ева, – вот его ботинки, – и вдруг всхлипнула и закрыла лицо ладонями. Хрустов посмотрел на ботинки, которые стояли на табуретке.
– Ой, умру сейчас, – прижимая к животу руки, стонала Далила, – остались одни ботинки, их принес Январь, потому что фотографии нет. Ребята, извините, я не могу остановиться, это очень смешно!
Ева заплакала громко, навзрыд.
– Нет, ну я так не играю, – Январь выбросил зайца, – ты так жалобно плачешь, неужели и по мне будешь плакать? Ну убей меня, убей, только поплачь!
– Привет, Хрустов, – вышел на шум Кеша, и Хрустов с облегчением вздохнул. – У женщин настоящая истерика, а я не пошел в школу, как назло. Пойти, что ли, на четвертый урок, если мы не едем отдыхать? А все в таком пришибоне, потому что Ева с понтом заказала себе Карпелова, его сбили на дороге, а она получит теперь или деньги, или квартиру. Только что по телевизору сказали. От нас ушла Муся, поэтому все едят, чего найдут. У Муси ребеночек стал дьяволом, он ее грыз, ну совсем как нюхатель в отключке!
– Я вижу, у вас жизнь просто кипит, – развел руками Хрустов. – Как всегда, полный дурдом.
– Дурдом, точно дурдом! – закатилась Далила.
– Кого брать на руки и нести под холодный душ? – спросил Хрустов, сняв куртку.
– Ее бери! – провизжала Далила. – Ее! Меня пока Январь носит.
– Любишь мокрых женщин, да, Хрустов? – шепотом спрашивает Ева, и он пугается ее залитых слезами глаз и злости в голосе.
Говорить о деле в такой обстановке совершенно невозможно. Хрустов протянул руку за курткой, он был зол на себя, на свое застучавшее громко сердце. Черт, он совсем забыл, что нельзя смотреть ей в глаза. Он потоптался у двери, потом бросил все-таки куртку, повернулся к судорожно выдыхающей остатки плача Еве:
