инвалида в одном доме — это слишком много.
— Я с тобой согласен. Если он встретит наше с тобой сопротивление... — Велико не закончил фразу, потому что Драган встал. Его губы свело от напряжения.
— Чтобы я вместе с тобой ополчился на своего сына? — Пораженная параличом щека Драгана дрожала. — Я все мог допустить, но что ты станешь фарисеем — никогда! — Драган попытался уйти, но Велико остановился перед ним, преградив ему путь к выходу. Спокойствие Велико заставило Драгана снова почувствовать себя бессильным, маленьким.
— Ты должен мне помочь. Я один не смогу! — Велико решил не отступать. — Найди его, и пусть он сегодня уезжает в Софию. Ты должен это сделать...
— Здесь он тебе мешает, верно?
— Он должен жить, — слова Велико прозвучали твердо, словно бы он высекал их из камня.
— И это ты говоришь мне?
— Больше ничего не могу тебе сообщить, — до боли сжал ручку двери Велико. — Хотя бы сейчас мне поверь! Речь идет о твоем сыне, черт его возьми!
— Ясно!..
— Ничего тебе не ясно. Огнян нужен не только тебе, но и мне. Нужен... — но Велико не смог закончить свою мысль.
— Понимаю! Правду говорят люди, — отступил к выходу Драган. — Все бессмысленно! Всякая надежда на тебя бессмысленна, — хрипел он все более приглушенно. — Но я найду в себе силы спасти своего сына от тебя. — И он захлопнул входную дверь.
Велико остался один со своей тревогой. Что ему принесет завтрашний день? Он вынул из кармана медицинское заключение о состоянии здоровья Огняна. Прочитал его несколько раз, чтобы убедиться, что оно требует принятия срочных мер.
Велико снял трубку и набрал номер Дамянова:
— Полковник Дамянов?.. Я тебя не узнал. Павел, слушай! Найди немедленно Огняна Сариева и на самой хорошей санитарной машине отправь его в Софию, в военный госпиталь. Он знает зачем. Я тебе все объясню, как только приду в штаб. Он не должен показываться в полку... — и он опустил телефонную трубку на рычаг.
«Похоже, что только удар по лицу заставляет нас опомниться. Ну как сказать Драгану всю правду? Имею ли я на это право?..»
Велико услышал чьи-то шаги у себя за спиной и обернулся. Это была Сильва. Она неподвижно застыла у двери.
— Ты здесь? — спросил Велико.
Сильва не ответила. Подошла, обняла отца. Она слышала все. Она находилась в спальне и стала невольной свидетельницей их разговора. Никогда прежде она не видела, чтобы отец так упорно боролся за кого-нибудь. Она почувствовала перед ним вину за то, что никогда прежде не вникала в его душевный мир. Отца Сильва считала счастливым человеком — он генерал, у него положение, власть... А сейчас она увидела его в другом свете, и инстинкт ей подсказал, что отец очень одинок, что нуждается в заботе близкого человека.
— Ну как? И ты тоже?.. — бессвязно прошептал Велико, удивленный ее появлением, ее нежностью. — Все хотят, чтобы я отступил. А до каких пор? Мне некуда отступать. Посмотри мне в глаза! — Он сжал ее лицо руками. — Кто тебе разрешил отпускать солдат из госпиталя? Кто?
— Папа, папа... — прижалась к нему Сильва. Она была счастлива оттого, что он ее ругает, но не выпускает из своих объятий.
— Пойдешь в госпиталь и подашь заявление об уходе! Не жди, пока кто-то другой накажет тебя за своеволие. Сама решай свою судьбу, чтобы иметь возможность уважать себя и завтра. Теперь я уже спокоен, даже если ты и уедешь. Ты имеешь право располагать собой, — он говорил тихо, но так убедительно, что Сильва почувствовала его силу, ту самую силу, которую все почитали в нем и которой все боялись.
— А как же Огнян? — успела она спросить.
— Он справится сам.
— А ты?
— Со мной все ясно. Иди! — Он отпустил дочь, и она не стала задерживаться. Надела пальто и, стоя в дверях, снова посмотрела на него. Отец стоял в холле, глядя ей вслед...
Уже третьи сутки в штабе шла работа по подготовке к предстоящему учению. В последнюю ночь перед учением, когда все уже было готово, полковник Дамянов решил пойти к себе домой и отдохнуть.
Плохая погода его не смутила. Он подумал только о солдатах, на плечи которых ляжет основная тяжесть.
«Максимальное приближение к боевой обстановке, — улыбнулся он. — Да разве Огнян больше всех не боролся за такую постановку вопроса? Но несет ли она в себе неизбежный риск подлинных боевых действий? Можно ли добиться победы без риска?.. Нет!» Несмотря на прохладную погоду, Павел ощутил, как по спине стекают струйки пота. Он открыл входную дверь и пошел прямо на кухню. Повернул кран и плеснул в лицо ледяной водой. В спальне горела ночная лампа Венеты.
— Уже час ночи, — сказал Павел, но книга в руках Венеты не шелохнулась. Он начал раздеваться и тут услышал ее голос:
— Твоя пижама в другой комнате.
Павел разделся, погасил лампу и нырнул в постель к жене.
— Блаженная теплота, — вздохнул он и обнял ее. Венета зябко поежилась, прижала руки к груди. — Согрей меня! Я похож на глыбу льда, — прошептал Павел. — Это от погоды! — через силу ответила Венета.
— Обними меня!
— Уже поздно.
— До утра еще столько времени. Нам уже хватает немного сна, — провел он рукой по ее открытой шее, по плечам.
— Не будь ребенком, — повернулась к нему спиной Венета. Она вспомнила, с каким трепетом ждала Кирилла и мечтала о том, как проведет с ним ночь. Она отдала бы годы своей жизни, лишь бы это состоялось. Хотелось быть независимой, свободной. Она боялась показаться ему старше, чем на самом деле, боялась, как бы он не остался с ней из чувства снисхождения, лишь бы не разрушить их дружбу. Она прождала его всю ночь, но Кирилл не пришел. И днем его нигде не было. Сегодня вечером она решила пойти к нему домой, однако в последний момент испугалась и вернулась домой. Попыталась уснуть, но не спалось. Она была счастлива,
