все последнее время.
— Это конец… — только и сумел выговорить. И медленно опустился на стул.
Дальнейшее — по справедливости. Под неопровержимыми данными Меух признался в содеянных преступлениях, которым нет ни срока давности, ни снисхождения. Суд приговорил его к высшей мере наказания.
И третье дело, которое несколько отличается от предыдущих. Оно показывает гуманность органов госбезопасности даже к таким военным преступникам. А суть такова.
В отношении подозреваемого в совершении преступлений в годы Великой Отечественной войны Петрова проводились мероприятия по выяснению его деятельности и местонахождения с августа 1944 года по октябрь 1945 года. Имелись подозрения, что Петров, находясь в плену, был завербован немцами для совершения разведывательно-подрывной деятельности на территории Советского Союза. И в это время, возможно, забрасывался с диверсионным заданием в СССР.
Однако по окончании войны он отказался от преступной деятельности и возвратился в Воронежскую область. Все подходы по выяснению местонахождения Петрова в этот важный послевоенный период заканчивались безрезультатно. Последним шагом было спланированное мероприятие, связанное с вызовом проверяемого человека в райвоенкомат и беседой с ним по этому периоду. А затем, по возвращении его домой, шел контроль, разговоры с женой, которая, по данным контрразведки, была осведомлена о его деятельности в этот период.
Такие мероприятия всегда готовились тщательно, скрупулезно. В них, как правило, было задействовано немало людей. Увязывались факты и события, прогнозировалась возможная деятельность проверяемого. Все это требовало немало времени и усилий. Когда все это было преодолено и проделано, Грачев пришел на доклад к начальнику отдела Удодову. Это было 7 мая, накануне Дня Победы. Сказал, что пора «брать».
— Согласен, оцениваю твою работу в высшей степени положительно, — ответил Удодов. Помолчал. Затем вдруг высказал свое мнение-рекомендацию:
— Я уверен в результативности подготовленного мероприятия. Но давай проведем его не 7 мая, а после празднования Дня Победы.
Грачев несколько огорчился, поскольку хотелось взять бывшего диверсанта как можно быстрее.
— Чего тянуть с этим фашистским недобитком? — спросил он.
Но Удодов пояснил свое решение так:
— А вдруг, хотя вероятность этого мала, всего процентов десять, информация не подтвердится? Тогда мы не только обидим, но и испортим подозреваемому человеку и его семье праздничное настроение на всю жизнь. Нет, давайте отложим дня на три.
Вначале Грачев был действительно расстроен тем, что большой объем проделанной подготовительной работы был проведен впустую и потребует новых усилий.
Однако, сидя за столом в своем кабинете, глубоко поразмыслив, он осознал в этом решении правильность и глубокий смысл поступка Удодова. Его душевность и человечность.
Удодов был не только руководителем подразделения органа государственной безопасности, но сам прошел войну и глубоко понимал всю значимость Дня Победы для фронтовиков. Это была удивительная порода людей, от которых всегда исходил нежданный и ничем не объяснимый импульс доброты и человечности. Даже в подобных непростых ситуациях. Сейчас таких людей нет, или их очень мало. Время другое.
А Петрова Грачев с коллегами, конечно же, взял, и он оказался именно тем военным преступником, которого столь долго и безуспешно разыскивали.
Кабинет Грачева. 9 февраля. 22:30
Грачев продолжил разговор с Житниковым о «Времени предателей».
— На чем мы остановились? — спросил он, уточняя. Более для него, чем для себя.
— На развале КГБ после путча. На том, что это делалось намеренно и целеустремленно, — ответил Житников. И добавил: — На предательстве.
— Ну да. Так оно и называется. Пример: сам Бакатин, назначенный директором КГБ. Пятого декабря 1991 года он передал послу США в СССР Джеймсу Коллинзу техническую документацию, относящуюся к установке и использованию сверхсекретных подслушивающих устройств в новом здании посольства США на Новинском бульваре. Это ли не прямое предательство, Анатолий Львович?
— Да, — вынужден был согласиться Житников. — Может, бес попутал? А так-то он ведь мужик неплохой, я его хорошо знал.
— Ну, может, и бес. А скорее всего, его собственная глупость и желание выслужиться перед новой властью, угодить ей, показать себя правее папы Римского.
— Знаете, в советское время была такая шутка: комсомол, задрав штаны, бежит за партией, чтобы обогнать.
— Примерно так. Мы позже, когда он вылетел из КГБ пинком под зад, проверяли: не был ли этот «бес» с английским акцентом?
— И что же?
— Нет, агентом ЦРУ или МИ-6 Бакатин не был. Все свои предательства совершал исключительно по собственной инициативе. А вершиной его тупости была так называемая политика прозрачности в деятельности органов госбезопасности. Тогда же сформулировал свои идиотские «Основные принципы реформы КГБ». Это: «Дезинтеграция. Лишение КГБ его монополии на все виды деятельности, связанные с обеспечением безопасности. Ликвидация КГБ как КГБ». Вы только вдумайтесь в это. КГБ не должно заниматься государственной безопасностью. А чем же тогда? Финиками на базаре?
— Действительно глупость. Театр абсурда какой-то, цирк дю Солей.
— Или «Уголок Дурова» с дрессированными зверьми. Ну дурак, и все. Интересно, о чем он думает сейчас, сидя как нашкодивший кот на своей подмосковной даче, не смея от стыда даже носа оттуда высунуть? Было бы просто любопытно посмотреть ему в глаза.
Грачев помолчал, стал расхаживать по кабинету. И говорить:
— На Лубянке в основном здании стали шастать какие-то одиозные подозрительные личности, которых в советское время и на пушечный выстрел к КГБ не подпустили бы. Они знакомились с секретными документами, а куда потом уходила информация? Разрешение на это они получили от Бакатина. Более того, им даже выделили кабинеты, и они ежедневно приходили к нам, в Центральный аппарат, как на службу.
По распоряжению Бакатина они имели право запрашивать для ознакомления любые документы и материалы, даже с грифом секретности. Основная проблема была еще и в том, что перед ними оказались распахнутыми архивы госбезопасности, включая агентурные дела и оперативные разработки. Как на блюдечке в ресторане. Заказывай, что хочу.
Тотчас же в газетах стали появляться сенсационные статьи, уличающие разных людей в сотрудничестве с КГБ. Все громче из стана демократов звучали призывы полностью открыть архивы КГБ и предать огласке фамилии людей, негласно связанных с органами госбезопасности. Советник президента Ельцина Старовойтова носилась с идеей о принятии закона о люстрации, который объявлял бы запрет на профессию для бывших сотрудников КГБ. Она заявляла, что агентуру использовать безнравственно. Хотя должна была бы знать, что такого рода источники используют все спецслужбы мира.
«Смотрящими» от демократов на Лубянке стали бывшие диссиденты и правозащитники, в частности пресловутый Сергей Ковалев. Мало того, что в свое время они сами были сексотами Комитета, стучавшими друг на друга. Но за различные финансовые преступления, сотрудничество с западными спецслужбами, а то и за прямую измену Родине, не считая такой мелочи, как сексуальные извращения, их
