Описывать работу невидимых механизмов было, конечно, нелегко, но Федоров делал все возможное, объясняя, как действуют орудия терроризма. Он делился знаниями, полученными в Кабуле. Механик по призванию, он самостоятельно сделал все расчеты и сказал, что, хотя никогда и не применял всего этого на практике, может научить любого желающего. Анатолий рассказал, что несколько лет назад группа эстонцев захотела подбросить бомбу в метро, и ему удалось раздобыть для них динамит и взрывные капсюли. Он получил все это от одного парня из Одессы, который взамен получил наркотики из Восточной Европы: Польши и Чехословакии. Федоров научил эстонцев, как всем этим пользоваться. Не пользуясь безраздельным доверием, невозможно проникнуть в ходы тщательно засекреченной сети подпольной торговли взрывными средствами в Советском Союзе. Но у Федорова было очень много хороших и верных друзей.
— Ты, небось, никогда в жизни не увидишь самых изощренных механизмов, — сказал он однажды Стефану во время одного из последних уроков на тюремной крыше. — Я, например, тоже до сих пор не видел переключателей с прерывателями. Но они существуют. Если достать такой, можно было бы сделать отличную автомобильную бомбу.
— Как ты сказал? Переключатель с прерывателем?
— Ну, или вибрационный переключатель. При движении или вибрации цепь в переключателе замыкается, бомба взрывается. Очень простой приборчик и по размерам небольшой. Это такой цилиндрик, не больше десяти сантиметров высотой и около четырех сантиметров в диаметре. А внутри, в маленькой коробочке, болтается такой малюсенький медный шарик. По стенам этой коробочки, но не касаясь их, протянуты сеткой тонюсенькие проводки, тоже медные. При движении шарик начинает колебаться, проводки дотрагиваются до стен коробочки — цепь замыкается. Ну, ты представляешь все это?
— Да, — ответил Стефан. — Это применяется для взрыва автомобилей, да?
— Точно. При заведении мотора начинается вибрация, бомба взрывается. Просто, но гениально. Все гениальное просто. Но есть и другие механизмы, гораздо сложнее: акселерометры и преобразователи, преобразующие механическую энергию в электрическую. Но лично мне гораздо больше нравятся простые машинки.
Федоров рассказал Стефану об удивительных вещах.
— А есть еще такие гиперчувствительные запалы, — с восторгом поведал он. — Да полно всякого такого! Пару лет назад американцы, ЦРУ, уничтожили террористическую группу на Ближнем Востоке. Они подсунули им взрыватели с запалами, которые повзрывались, как только они их растрясли. Да, таких хитрых штук очень и очень много.
Месяц спустя — как раз накануне суда над ними — их обоих неожиданно выпустили. Каждого по одному вызвали из камеры к начальнику и сообщили эту приятную новость. Их вернули обратно, через какое-то время пришел охранник и вывел их с территории тюрьмы. У ворот Федоров посмотрел на Стефана долгим взглядом и сказал:
— Слушай, парень, ты помог мне пережить эти четыре месяца. Рассказиками своими, анекдотами… Некрасовым и Гоголем… Ты помог мне. И ты спас мне жизнь. Парень, я твой должник.
Частный клуб Сола Энсбэча помещался в старом сером здании на 46 Вест-стрит. Латунная табличка на белой двери гласила: «Клуб „Феникс“». За дверью шла широкая лестница, она вела в гардероб. Там, в гардеробе, стройными рядами висели темные пальто в елочку и мягкие фетровые шляпы. Членами этого клуба были люди, которые носили шляпы даже тогда, когда весь мир еще ходил с непокрытой головой. Женщин туда, конечно, не пускали. Шарлотта всегда считала заведения такого рода оскорбляющими женское достоинство.
Это были настоящие нью-йоркские брамины. Многие десятилетия они неохотно принимали в свой клуб людей, которые хотя и были надежными партнерами в юридических фирмах и отличными президентами торговых корпораций и тихих банков, но не считались, однако, настоящими ньюйоркцами. Сола Энсбэча пригласили стать членом «Феникса» тогда, когда он был партнером одной из самых престижных юридических фирм «Шеффилд и Симпсон», во время перерыва в его карьере в ЦРУ. И теперь в клубе все были очень довольны, что в их рядах был такой влиятельный человек из американской разведки.
Каждые несколько месяцев со времени их знакомства в Нью-Хевене, когда Сол пытался завербовать Чарли на работу в «Парнас», он приглашал его обедать в «Феникс». Они встречались там тогда, когда у Сола был к Стоуну какой-нибудь особо серьезный разговор.
— Мне очень жаль, что твой отец болен, — сказал Энсбэч. — Но, я уверен, он выкарабкается. Он сильный человек.
— Надеюсь, ты прав, — ответил Стоун. Чарли только что приехал из Ла Гуардия, ему не давала покоя мысль, что он оставил отца в больнице одного.
Энсбэч надел очки для чтения, половинки а-ля Бенджамин Франклин, и, вытянув руки, начал читать фотокопию. Стоун наблюдал, как он тщательно изучает документ. Сол наморщил лоб.
— Ты прав, — сказал он через какое-то время. — Этот «К-3» действительно американский «крот» в Москве. Но я об этом узнал только сейчас.
Стоун кивнул. Подошел официант убрать со стола тарелки с остатками ребрышек, заказанных Солом, и гамбургера Чарли. Он спросил:
— Мистер Энсбэч, кофе?
Сол кивнул.
— Да, пожалуйста. И мистеру Стоуну тоже. — Затем, будто подталкивая жестами мысли, он продолжил: — Ты думаешь, что твой отец по просьбе Уинтропа отвез в Москву завещание Ленина?
— Он отвез какой-то документ. Не исключено, что это было именно завещание.
— Итак, Уинтроп использовал твоего отца, чтобы передать что-то, явно не просто фотографию в рамке, той женщине, а она передала бумагу американскому «кроту».
— Это, конечно, пока просто теория. Но ты же большой начальник, как ты считаешь? — Стоун вдруг подумал, почему это лицо Сола покрылось потом, ведь было не особенно жарко.
— Должно быть, ты прав, — ответил Энсбэч. Он снял очки для чтения и надел обычные, в черной оправе. — Боже мой, у нас в Москве был «крот», а я об этом ничего не знал. Не связано ли это с тем, что сейчас происходит? Чарли, имя этого человека, которого допрашивало ФБР, Олдена Кушинга, тебе ни о чем не говорит?
Вернулся официант, поставил на стол две чашечки из китайского фарфора и молча налил кофе.
— Когда-то он был деловым партнером Лемана, — ответил Стоун. — Если бы его отыскать, с ним стоило бы поговорить. А что случилось-то, Сол? Я никогда тебя таким не видел.
— Кушинг мертв. — Энсбэч отхлебнул кофе. Руки его так дрожали, что он пролил несколько капель на накрахмаленную белую льняную скатерть. Они расплылись в большие бежевые круги.
— Мертв? А почему тебя это так трогает?
— Ты не понял, Чарли. Об этом объявили в новостях по радио сегодня утром.
— Сегодня?! О боже… — Стоун резко отодвинул чашку с кофе. — Он был на том обеде со Сталиным в 1952 году. Вряд ли это совпадение, что он умер именно сейчас.
— Но какое отношение имел этот «крот» к завещанию? — возбужденно спросил Энсбэч. — И какое отношение, черт побери, все это имеет к тому, что сейчас происходит в Москве?
— Давай-ка по порядку, — ответил Стоун, опять пододвинул к себе кофе и сделал глоток. — Перед отъездом из Бостона я позвонил кое-кому, навел кое-какие справки. Оказывается, существует весьма реальная вероятность, что в Мавзолее лежит не Ленин, а восковая кукла. Оказывается, современное искусство так развито, что талантливый скульптор — только действительно очень талантливый, а не какой-нибудь лепила — может сделать такой слепок с человеческого лица, что с расстояния нескольких шагов нельзя будет понять, что это не настоящее лицо.
Энсбэч допил свой кофе и сделал официанту знак принести еще чашку.
— Я надеюсь, что все, что ты рассказываешь, имеет какое-то отношение к донесению «Ежа».
Стоун продолжил:
— Теперь перейдем к истории с Эвитой. — Он, напрягая память, прикрыл глаза. — Она умерла в 1952 году, когда ей было немногим больше двадцати. От рака. Хуан нанял очень хорошего бальзаматора. Этот парень разработал собственный метод. Он применял артериальные впрыскивания парафина и формалина, предотвращающие дегидрацию организма. — Чарли уверенно продолжил: — Спирт, глицерин, формалин и тимол. Затем он погружал тело в раствор нитроцеллюлозы в трихлорэтилене с солью уксусной кислоты. Тело покрывалось тонкой пленкой, похожей на полиэтилен.
— Боже мой, Чарли! Как ты все это запомнил? У тебя грандиозные мозги, я бы забыл всю эту чепуху. Ну, хорошо, а какова связь всего этого с нашим разговором?
— Хуан Перон хотел выставить свою возлюбленную на всеобщее обозрение, как Ленина в Мавзолее. Он просто помешался на этом. Даже когда Эвита лежала на смертном одре, он не позволял давать ей никаких лекарств, которые впоследствии могли бы помешать бальзамированию, прореагировав с бальзамирующими химикалиями.
