Да, все это менялось, связь между ними слабела, и он все это осознавал, но не мог себе представить, что между ними может состояться такой разговор, как вчера. Что один текст, кем-то размещенный от его имени в Интернете, сможет вызвать такую реакцию человека, с которым они раньше так хорошо друг друга понимали. Если бы с ним кто-то стал спорить, Алексей Константинович что угодно бы на кон поставил, что такой разговор невозможен. И вот оказалось, что он ошибался. Проиграл бы он этот спор.
Машина затормозила и свернула на боковую дорогу. Алексей Константинович очнулся от своих размышлений и оглянулся по сторонам. «Да это уже Заветное!» – понял он. И тут вспомнил, что несколько месяцев назад точно так же пробуждался от размышлений и оглядывался, любовался проносившимся мимо пейзажем. Но как все изменилось за эти несколько месяцев! Все совершенно изменилось!
Теперь он уже неотрывно смотрел в окно – ждал, когда появится тот холм, который ему тогда хотелось написать. Правда, тогда была поздняя весна, а сейчас ранняя осень, и тогда был вечер, а сейчас утро. Может, холм и не покажется ему таким уж красивым. Но все равно он хотел осуществить то свое давнее желание и поглядеть на него.
Дорога плавно спустилась в долину, миновала мост через малую речку и вновь стала подниматься, поворачивая влево. Вот сейчас, да, вот сейчас должно быть это место! Алексей Константинович приник к стеклу.
– Останови, останови! – воскликнул он, завидев отпечатавшийся в памяти распадок и холм, возвышающийся над ним.
Водитель, не удивившись, притерся к обочине, остановил машину и, выйдя, открыл дверцу пассажира.
– Я пойду пройдусь, – сказал Тарасов.
Водитель молча кивнул.
Алексей Константинович перешел дорогу и, двигаясь наискосок по склону – чтобы меньше уставать, – стал подниматься. Он шел среди огромных сосновых стволов, землю покрывал толстый слой игл. Подлеска здесь не было совсем, видно было далеко.
Тарасов задумал подняться на самую вершину холма, чтобы увидеть то, что откроется с другой стороны. Это оказалось не так просто – стал задыхаться, и сердце побаливало. В последнее время он совсем перестал заниматься своим здоровьем – и теннис забросил, и бассейн. А пешком ходит только от дверей до ворот. Или до машины. Все некогда, все надо срочно, ни на что времени не хватает… Нет, это надо менять. «Вот и будешь менять, – подумалось. – Теперь у тебя, видимо, появится свободное время».
Эта мысль была новой, запретной. Она возникла еще вчера, сразу после звонка Первого лица и того тягостного разговора, который состоялся вслед за этим. Но он гнал ее от себя, не хотел думать об этом. И вот теперь, среди сосен, вдали от привычной обстановки, она пришла и встала перед ним во весь рост.
Неужели отставка? Но как же? Ведь столько всего не сделано, столько начато, столько задумано! Кто же будет все это делать? Кто потащит дальше весь ворох проблем, ежедневно возникающих вопросов? Кто будет отбивать атаки депутатов Думы и министров, так и норовящих растащить с таким трудом сверстанный бюджет? Кто будет составлять стратегические планы, на перспективу? И потом – что он будет делать? Как жить? Ведь он привык к определенному положению, обслуживанию. И семья его привыкла. Он уже шестнадцать лет работает в правительстве!
«А как можно остаться? – спросил он себя. – Как остаться после того, что вчера случилось? После тех слов, что были сказаны? Ведь придется с Ним встречаться, разговаривать… И в те редкие мгновения, когда наши взгляды будут встречаться, я буду читать в его глазах одно – презрение. За то, что проглотил оскорбление и остался. Как же быть, как быть?»
Подъем наконец закончился, Алексей Константинович стоял на вершине холма. Перед ним открывалась живописная долина, поросшая березовым и дубовым лесом; кое-где зеленели сосновые кроны. «Наверное, это долина той самой реки, которую мы недавно переехали», – подумал вице-премьер. Он обернулся: дороги отсюда уже не было видно. Он был один. Алексей Константинович сел на толстую подстилку из хвои и стал смотреть на долину реки, на желтые пятна берез и зелень сосен, которые мерно колыхал ветер. И пока он смотрел, в нем медленно, но верно возникало понимание того, что следует и чего не следует делать.
Вице-премьер Тарасов понял: остаться на своем посту он не может. Ибо в таком случае перестанет уважать себя, уничтожит себя как личность. «А какой я тогда, к чертовой матери, политик, какой экономист? – сказал он себе. – Слизняк не может быть политиком и не может строить планы для целой страны. Значит, отставка. Наконец отдохну…»
Он лег, запрокинул руки. Редкие облака плыли в вышине, где-то неподалеку стучал дятел.
«А работать много где можно, – думал он. – В банковской сфере, в консалтинге… Да меня любая компания с руками отхватит. Ну а если этот мой бывший друг, – так он впервые подумал о Первом лице, – разозлится, что я проявил независимость, не проглотил оскорбление и ушел, если даст команду гнать меня отовсюду – тогда уеду. Буду на Западе работать и жить. Так тоже можно».
Решение было принято, и ему сразу стало легче – словно сбросил давившую его со вчерашнего вечера тяжесть. Или словно отмылся от грязи, в которую ненароком залез. Теперь можно было возвращаться в Москву – хотя бы для того, чтобы сделать заявление об отставке. Он представил, как ему позвонит глава президентской администрации Салтанов и якобы благожелательным, но в то же время не допускающим возражений тоном пригласит на сегодняшнее совещание в Кремле. А он ему ответит: «Нет, знаете, у меня что-то желания нет. Можете проводить без меня». Или что-то еще в этом духе. Он представил этот разговор, реакцию Салтанова, и ему стало весело.
Одно только саднило, сидело гвоздем в сознании – судьба Алмазова. Егора теперь не спасти. Никак не спасти. Если только адвокат Бортник не проявит какие-то чудеса изворотливости. Или если наверху почему-то решат, что такой процесс им не нужен. И какая насмешка судьбы: ведь он добивался встречи с Салтановым, а затем и с Первым лицом именно для того, чтобы спасти своего помощника. И именно это его стремление вызвало к жизни эту провокацию в Интернете.
А может… Что, если пойти другим путем: сделать резкое заявление о «деле Алмазова», этой самой группе заговорщиков Безбородова? Поддержать требования оппозиции… Ведь большинство из них совершенно разумны, и он с ними внутренне согласен.
Некоторое время Тарасов обдумывал эту возможность, потом покачал головой: нет, не пойдет. Это для него совершенно чужое. И потом – поступить подобным образом означало сделать именно то, что приписывал ему провокатор из Интернета, разместивший фальшивое письмо от его имени. Нет: он будет делать то и только то, что диктует внутреннее убеждение, ясное понимание, пришедшее к нему вот здесь, среди сосен.
Вице-премьер, которому уже недолго оставалось быть в этом качестве, повернулся и начал спускаться назад к дороге.
Глава 24 Отдых в бархатный сезон
В аэропорту Саратова готовился к вылету очередной чартер. Как всегда бывает, когда отправляется не обычный рейс, а туристическая группа, в зале ожидания царило приподнятое настроение. Бегали дети – множество детей! – пассажиры то и дело фотографировались, шутили, смеялись. Их радость была понятна: небо за окном было обложено тучами, на ближайшие дни метеорологи обещали сплошные дожди, а между тем уже через пару часов «Як-42» должен был доставить их в солнечную Турцию. Их ожидали солнце, море, шведский стол на ближайшую неделю или две – у кого сколько – и никаких забот.
Одинокий пассажир со спортивной сумкой ничем не выделялся из массы отъезжающих. Он вел себя подобно остальным: обменивался веселыми репликами с соседями, охотно фотографировал парочки, когда они его об этом просили, и вообще излучал позитив и беззаботность. Был он высок, светловолос, носил очки в модной оправе и выглядел под стать своей сумке – спортивно. По виду – преуспевающий владелец небольшой фирмы, решивший отдохнуть в начале бархатного сезона в одиночку, без своей половины. В кармане у владельца спортивной сумки лежал паспорт и билет на имя Аркадия Цаплина, 48 лет, уроженца города Баку.
Впрочем, если бы кто-нибудь внимательно проследил за светловолосым пассажиром, он мог бы заметить, что тот, не переставая шутить и улыбаться, время от времени осматривает зал ожидания и людей возле стоек контроля быстрым и внимательным взглядом. От этого взгляда не укрылось появление возле стойки регистрации и погранконтроля двух молодых людей, которые столь же внимательно приглядывались к пассажирам.
Объявили регистрацию, и люди потянулись к стойке, выстраиваясь в очередь. Одинокий блондин пристроился в ее середину, сразу вслед за шумным семейством с двумя резвыми мальчишками – те все время, пока люди подтягивались к стойке, так и продолжали гоняться друг за дружкой.
Молодые люди, чье появление отметил владелец спортивной сумки, встали рядом с девушками, оформлявшими билеты. Они внимательно вглядывались в лица пассажиров, читали документы, интересовались багажом. Однако когда очередь дошла до «детского сада», вместе с которым проходил контроль одинокий блондин, внимание молодых людей несколько ослабело. Тот, кого они искали, явно не мог находиться в обществе маленьких детей. И не мог он быть блондином, не мог выглядеть таким спортивным и преуспевающим. Человеку, которого искали молодые люди из местной «конторы», полагалось быть черноволосым, на восемь лет старше. И не мог гонимый и обложенный со всех сторон беглец выглядеть таким довольным и преуспевающим. Ну и, наконец, не мог он носить фамилию Цаплин – у него была совсем другая фамилия. Поэтому, когда подошла очередь владельца сумки, молодые люди проявили к нему не больше интереса, чем к другим пассажирам. Он благополучно прошел контроль и присоединился к группе туристов, в нетерпении ожидающих автобуса у самого выхода на летное поле.
