Когда "трамвайчику" до берега оставалось метров пятьдесят, к нему подошел катер с боевиками. Они перебрались на палубу, обшарили каждый закоулок судна, бегло осмотрели мешки с деньгами, главным образом для того, чтобы убедиться, что кроме зеленоватых банковских упаковок там ничего подозрительного нет, и затем по рации дали "добро" на причаливание судна.
Каленину и его спутнику приказали спуститься в трюм.
– Дальше мы сами! – сказал один из боевиков, по манерам старший, и уверенно встал к штурвалу.
Судно аккуратно прижалось к видавшей виды причальной стенке, увешанной старыми автомобильными покрышками. Полетели канаты, которые окончательно успокоили корабль на положенном месте.
– Есть! – жизнерадостно отрапортовал тот, что стоял у штурвала.
– Начали! – тихо произнес в эту же секунду на противоположном берегу Гирин, и его приказ услышали сотни людей, вот уже двое суток маявшихся в ожидании этой короткой команды.
В рамках обычной логики это нетерпение трудно объяснить. Чего, казалось бы, рваться в бой, когда там, впереди, одна неизвестность и смертельная опасность? Но психология воина устроена иначе. Бойцы торопят момент начала схватки, потому что настраивают себя на смертельный риск, собирают в кулак волю, ловят кураж и ощущение непобедимости.
Находиться в таком состоянии ежесекундно невозможно. И чем дольше длится ожидание, тем больше шансов перегореть и потерять нужный настрой. А надо быть готовым к бою с хорошо вооруженным и обученным противником, да еще на ограниченном пространстве, когда невозможно задействовать все технические преимущества.
На победу в такой войне в первую очередь работают два фактора: внезапность и создание психологического превосходства.
И террорист Глухов, и генерал ФСБ Гирин точно знали, что никакой иной возможности штурмовать остров, кроме как с воды, нет. Террорист Глухов ждал атаки, готовился, варианты в голове проигрывал. Тем более, что не понаслышке знал про боевых пловцов и их умение внезапно атаковать. Именно поэтому он приказал своим подчиненным тщательно "караулить воду" – особенно ночью, для чего и поставил вдоль берега мощные прожектора.
И все равно атака оказалась внезапной, так как Глухов не смог просчитать стремительный бросок из воды в исполнении Котика и Альметова, да еще средь ясного дня.
Но еще важнее – создать психологическое превосходство над противником! Главное – добиться, чтобы любые его действия, пусть самые решительные, не приводили к желаемому результату. К примеру, все понимают, что среди штурмующих практически неизбежны потери. Обороняющиеся ждут этих потерь и надеются, что, если их будет много, атака захлебнется. Поэтому атакующие бойцы, те, что вступают в бой первыми, сразу погибать не имеют права. Вот как хочешь, но не умирай!
Их задача – отвоевать тридцать секунд, нанести максимальный урон противнику, а если уж погибать или выходить из боя по причине тяжелого ранения, то только после выполнения задачи, когда подошли основные силы. Это формирует в противнике комплекс безысходности и заведомого поражения: как же так – я стреляю, а они не падают!?
Поэтому надо обязательно первыми же выстрелами нанести противнику максимальный урон! Когда вокруг начинают гибнуть товарищи, сохранить самообладание и боеспособность может не каждый. Смерть от огнестрельной раны – зрелище малоприятное: человек умирает кроваво, в конвульсиях, с предсмертным хрипом или жутким воем от болевого шока.
И еще. Надо, чтобы что-то из происходящего было противнику абсолютно непонятно, не вписывалось в привычные представления, заставляло нервничать. Вот бежит, к примеру, лейтенант Котик прямо на стреляющих в него боевиков, а у них в головах полный сумбур, концы с концами не сходятся. Во-первых, из воды выскочил, как черт из преисподней! Во-вторых, стреляет вроде, а выстрелов не слышно, только пули одна за одной свою цель находят. А его пуля не берет! С ног валит, а толку нет: снова бежит, как ни в чем не бывало да огнем поливает…
– Начали! – тихо произнес генерал Гирин, как спусковой крючок нажал, и полковник Михалев осветил фонариком свою руку, показывая бойцам три пальца. Это значит – через три минуты они рванутся из-за того же выступа стены, где пряталисчь Ручка с Егорычем, затем вылетят наверх из подземелья и пойдут в бой вслед за Котиком и Альметовым.
"Начали!" – и в ту же секунду десятки пуль практически одновременно вырвались из стволов снайперских винтовок, каждая по своей, заранее определенной цели, и стали косить боевиков, которые были видны в окуляры. Это с "большой земли" вели огонь истомившиеся в многочасовом ожидании снайперы.
"Начали!" – услышали в наушниках команду генерала полтора десятка спецназовцев, лежащих в тесном металлическом коробе, приваренном к днищу судна, на котором только что прибыл на остров Беркас Каленин. Они быстро открыли замаскированный люк, выбрались в трюм, а потом стремительно ворвались на нижнюю палубу, причем настолько неожиданно, что боевики, находящиеся на корабле, так и не успели толком ничего понять…
… У обитателей усадьбы начавшаяся стрельба поначалу особых эмоций не вызвала. За прошедшие дни стрельбу слышали постоянно, и она всякий раз обходила школу стороной. Но на этот раз уже вторая автоматная очередь всех насторожила, так как стреляли где-то совсем рядом. Когда же во флигеле разорвалась граната, брошенная Котиком, а потом рванул заложенный боевиками заряд, отчего массивное здание усадьбы заметно вздрогнуло, то железная (по крайней мере, внешне…) директриса, Ираида Хасбулатовна Багавеева, решительно приказала:
– Всех детей срочно переводим в складское помещение и постирочную! Там нет окон и глухие стены.
– Не поместимся! – отозвался женский голос.
– Я сказала "детей", Луиза Степановна! – директриса грозно повела раскосыми глазами. – Нас, взрослых, я не имела в виду!
Дети в школе были самых разных возрастов. Команду Ираиды они восприняли так, будто в своей короткой жизни только тем и занимались, что ходили строем. Никто не возразил, не спросил, а зачем это – уходить из просторного холла в тесные помещения. Старшие немедленно, без дополнительного понукания, принялись помогать младшим: они вели малышей за руку, а тех, кто плакал или боялся, брали на руки и успокаивали.
Ираида привычно управляла процессом, отдавая четкие распоряжения, и лишь едва заметно съеживалась от каждой автоматной очереди, звук которой проникал в помещение так отчетливо и осязаемо, что казалось, вместе с ним в здание залетают шальные пули и скачут вместе с гулким эхом по углам и коридорам.
– И включите вытяжку, а то дети задохнутся! – приказала она кому-то.
– Так нет же электричества! – отозвался женский голос.
– Ах ты… – Ираида на секунду задумалась. – Ладно, вытерпим как-нибудь. Там безопаснее всего… Вова! – окликнула она пробегавшего мимо мальчишку, которого три дня назад отчитывала за невесть откуда взявшуюся гранату. – Ты смотри, чтобы дети не шалили! Ты взрослый уже! Скажи-ка, в холодильнике прятаться можно, как ты в прошлом году?
– Незя в холодильнике! – весело согласился Вова. – Воздуха не будет!
– Молодец! – Ираида погладила мальчика по голове. – Ты молодец! – повторила она. – А тезка твой, из третьего класса, уже на большой земле.
– На больсой! – согласился мальчик. – Потому что у него рука болит, а у меня не болит! – Он показал директрисе свои ладошки.
– Правильно! – согласилась Ираида, удивляясь наблюдательности воспитанника, который точно прочитал ее действия. Она прекрасно поняла, какого Володю искали для отправки на катере, но отдала совсем другого, у которого нарывала рука и поднялась температура. – Иди! И попроси Луизу Степановну и тетю Валю, как освободятся, подойти ко мне. Понял?
Мальчик кивнул и побежал в ту часть усадьбы, где располагалась кухня и другие подсобные помещения. Ираида проводила его взглядом и подумала: "Господи, всего три дня! Будто из другой жизни! Может, зря все… закрыли бы интернат, глядишь – и захватывать некого было бы…"
…Интернат собирались закрыть много раз, находя для этого самые разные причины. Из-за перебоев в электроснабжении усадьба периодически погружалась во тьму, тогда включали старый генератор, который жрал солярку в немыслимых объемах. К тому же на острове не было газа. Его каждый год собирались провести, согласовывали какие-то документы, но так и не провели. Поэтому зимой топили углем, причем старую котельную, построенную еще графиней, обслуживали старшие по возрасту дети под началом Егорыча. Пожарные, посещая остров, придирались то к генератору, то к состоянию котельной. Грозные акты составляли медики, которые не одобряли детский труд и фиксировали многочисленные нарушения правил проживания детей в интернате.
Главным аргументом против интерната было как раз то, что тридцать лет назад побудило его создать – островное местоположение. Тогда считали благом, что дети с нелегкой судьбой и с отклонениями в развитии будут спрятаны от людских глаз. Теперь в областном управлении образования шел нешуточный спор между теми, кто называл интернат тюрьмой и предлагал детей с острова убрать, и теми, кто считал, что надо все оставить, как есть.
