— Ого, ты наблюдателен! Но ты не поймёшь меня до конца. Даже если я скажу всё, открою тебе душу, всё равно не поймёшь.
— Ну и серьёзно же ты говоришь! — рассмеялся Динь. — Отвечу тем же: уж если кто кого не понимает, так это ты меня.
Ван Ань продолжала в том же духе. Динь вспомнил, как она смеялась раньше, вступая в такую шутливую перебранку с ним.
— Нет, это не совсем так. Дело в том, что я иногда и саму себя-то не понимаю. Да, да, я не шучу. А что касается тебя, то, я знаю, ты сам-то себя хорошо понимаешь, хорошо сознаёшь всё, что делаешь. Я уверена, что ты всё продумываешь и взвешиваешь наперёд.
— Ну так что же ты думаешь обо мне после таких заключений? Может, скажешь? — спросил Динь беззаботным, весёлым тоном.
— Я только сказала, что ты хорошо знаешь себя, хорошо знаешь свою работу, но я даже не заикнулась о том, что я тебя хорошо понимаю. Разве я могу тебя понять? Ну, может быть, только чуть-чуть. Но это чуть-чуть не даёт мне права делать какие-то выводы и заключения.
— Неужто я такая уж загадочная фигура?
— А как ты относишься ко мне? — спросила Вань Ань. — Иногда ты добрый, дружелюбный, открытый, а чаще — какой-то безразличный, странный.
— Ну это уж неправда! По-моему, я отношусь к тебе всегда одинаково.
— Нет, нет! Разве я не вижу? — грустно покачала головой Ван Ань. — Ты совсем по-другому относился ко мне во Франции. Когда же мы вернулись на родину, что-то изменилось.
Фан Тхук Динь поколебался, по потом сделал вид, что решился открыть карты:
— Потому что ты сейчас совсем не такая, какой была во Франции.
Ван Ань опустила длинные ресницы. Её слегка знобило. Время, проведённое во Франции? Ну что же, всё верно. Тогда она училась, ходила в библиотеку и думала о будущем, как о чём-то красивом. Жизненный путь представлялся ей мягким, как бархат, и лёгким, как шёлк. А когда всё переменилось? Когда? Она вспомнила жизнь в Лондоне, его пронизывающие до костей туманы. Лондон! Там она затосковала по дому, по далёкой родине. Люди в той стране молчаливы, холодны, замкнуты. Лишь один англичанин-преподаватель проявил заботу о ней, стал своего рода покровителем, пока она училась. Он устроил ей комфортабельное жильё, следил за тем, чтобы она хорошо питалась, часто делал ей подарки. У него она брала книги для чтения.
Первое время он всё рассказывал Ван Ань об истории, литературе Англии, о нравах и обычаях англичан, расспрашивал о Вьетнаме и вьетнамцах. Постепенно беседы приобрели иной характер. Ван Ань неожиданно поняла, что этому англичанину было известно многое о её семье. Он глубоко сочувствовал ей, когда узнал о гибели её отца. И вот тогда-то он начал осторожно, но последовательно воспитывать в её душе ненависть и злобу. Всё чаще среди книг, которые он ей давал, стали появляться писания разного рода ренегатов и предателей о коммунизме и революционерах, сочинения, превозносящие жизнь и деятельность международных шпионов как героев — борцов за высокие идеалы. Англичанин восхищался её умом и говорил, что её таланты надо развивать и тогда она сможет удивить мировую общественность.
Он научил её фотографировать (сначала пейзажи, не больше!), способам радиосвязи (так, для развлечения и забавы во время отдыха), методам наблюдения в толпе (первоначально — в виде соревнования в сообразительности).
Так мало-помалу преподаватель-англичанин, используя им же самим подогреваемое любопытство Ван Ань, свойственный ей, как всякой девушке её возраста, интерес к новому, а также её ненависть к тем, из-за кого погиб отец, сделал из неё осведомителя. А потом последовали тайные встречи Ван Ань с какими-то интеллигентами, лингвистами, с какими-то американцами, которых ей представлял её английский покровитель. Потом начались краткосрочные семинары под видом изучения достопримечательностей страны, где слушателем была одна Ван Ань. Прежде чем вернуться на родину, Ван Ань нелегально съездила в США. Тогда-то и произошёл надлом в её душе и сознании. Она уже не смотрела на жизнь через розовые очки, как было раньше, и всё чаще и чаще размышляла над тем, что происходило. Первым чувством по отношению к каждому новому знакомому у неё теперь стало подозрение. Она должна была постоянно фальшивить, всё больше и больше скрывая свои подлинные симпатии. Какой-то безотчётный страх постоянно держал её в своих тисках. Она хотела отделаться от него, хотела заставить себя забыть о нём, но тщетно. Он всегда был с ней, этот страх.
Бывая в доме Као Cyaн Данга, она видела все те гнусные способы, коими её дядюшка достигал расположения Нго Динь Кана, чтоб заполучить должность начальника провинции и разбогатеть. Она слышала, как близкие к Дангу, его доверенные люди обсуждали политические дела, и знала, что они занимаются контрабандой. Ван Ань после этого перестала уважать дядю. Он поняла, что такое реальная действительность её родной страны, столкнулась с молодёжным и студенческим движением, встречалась с буддистами и с представителями других групп и слоёв населения. Она видела, что все эти крупные социальные группировки идут в одном направлении, что их сила растёт, гнев накапливается, что они подобны вздымающейся волне во время наводнения. Чувство одиночества, изолированности, постоянно владевшее ею, отступало временами перед сознанием всего происходящего. Однако ей никогда не приходила мысль о том, что и она могла бы быть с этими людьми, что и она могла бы стать капелькой в этой вздымающейся волне, в этом могучем потоке.
Прежде Ван Ань верила, что самое высокое, самое прекрасное чувство — любовь. Но и это оказалось совсем-совсем не так. Мужчина относится к любви иначе, чем женщина. В жизни много вещей, которые привлекают мужчину больше, чем любовь. Сколько лет она была вдали от Ле May Тханя, а когда разыскала его, убедилась, что он стал совсем не таким, каким был в то время, когда они впервые встретились, не таким, каким она рисовала его в мечтах. Тогда её сердечко открылось навстречу другому человеку, человеку, который, посмотри ни на что, сохранил, как и она, добрые воспоминания о прошлом. Она потянулась к нему потому, что видела в нём красоту, отличающую его от других, потому что он возбудил в ней тёплое чувство. О нём она думала в минуты самого большого и горького одиночества, в бессонные ночи, когда в её комнату влетал невесть откуда появившийся бродяга-ветерок, когда фантастические белые ночи заставляли её вспоминать лунные вечера прошлых лет. Она знала, что это друг — близкий и в то же время такой далёкий. И чем больше она о нём думала, тем глубже понимала, что совсем не знает его. Она смутно догадывалась, что их жизненные пути не совпадают и не совпадут. Сейчас этот человек был перед ней.
Ван Ань взглянула из-под длинных ресниц на Фан Тхук Диня и ответила на искренность искренностью:
— Ты прав, дорогой Динь. Здесь я не такая, какой была во Франции. Но по отношению к тебе я никогда не изменюсь. — Помолчав немного, она добавила с болью в голосе: — Будет время, я расскажу тебе всё. Но не теперь…
Фан Тхук Динь понял, что не следует углубляться в выяснение отношений. Он заговорил о Ле May Тхане, посоветовал Ван Ань встретиться с ним. Девушка наотрез отказалась.
Фан Тхук Диню было грустно. Что произошло с Ван Ань? Такая красивая, умная девушка и такая печальная, жалкая. Однако надо было заботиться о неотложных делах: найти агента, чтобы установить связь с Ле May Тханем. Нужен был такой связник, которого знал и одобрил бы Нго Динь Кан и который мог бы в то же время открыто пойти на ту сторону. Нужен такой человек, которому можно хоть немного доверять, такой, который и там и здесь может работать легально. Динь не мог послать человека, которого не знал бы Кан. Кан ему не поверит и забросает его ненужными вопросами: откуда вы знаете его? почему выбрали именно этого человека? почему он может пойти в зону, контролируемую Вьетконгом? Динь не мог использовать и такого человека, у которого не было очевидных причин для посещения этой зоны. Всё очень сложно, а тут ещё и Ван Ань отказалась наотрез.
И вдруг Диня озарило: Май Лан, жена Ли Лама! У неё есть знакомые в той зоне, и почему бы ей не посетить их? Она к тому же жена охранника, человека, известного Кану. Её девочки останутся здесь, в руках Кана. Она, видимо, знает дорогу туда и обратно, знает, как живут в той зоне.
Фан Тхук Динь решительно направился к дому Май Лан.
К By Лонгу привели женщину лет тридцати. Она объявилась в уезде Хыонгтхюи, расположенном в освобождённой зоне. Бдительные жители заподозрили в ней переброшенную врагом шпионку и сообщили куда следует. Под каким-то предлогом её доставили в уездный центр, где она потребовала встречи с «самым высоким руководителем» безопасности в освобождённых районах, чтобы «сообщить важное известие».
И вот она сидит перед By Лонгом — начальником спецслужбы освобождённого района. Видно, что волнуется. Он внимательно изучает эту женщину. Открытое лицо, но глаза почему-то потухшие, растерянные, печальные. Кое-как заколотые волосы. Не очень-то она заботится о своей внешности. После первых фраз женщина, кажется, успокоилась. Седина в волосах By Лонга и его доброе лицо оказали на неё благоприятное действие.
