Он бросил трубку на рычаги. По звериному потянул носом.
Не глядя на Воскобойникова, бросил толпившимся у президенстких дверей охранникам:
— Под арест! Все посты, где он шел — под арест. Этого стрелка, едрена мать, допрошу сам.
Странник
«Холод снаружи, огонь внутри!»
Он заставил огонь разлиться по всему телу. Дрожь отступила, приятное тепло защекотало мышцы. Пронизывающий холод, идущий от стены, больше не леденил спину. Вслед за теплом пришло спокойствие.
Максимов закрыл глаза. Скольких выдал и погубил случайный луч, упавший на глаза, высветив их в спасительной темноте.
Он и так прекрасно чувствовал приближающихся людей. Ветер донес едкую смесь пота, карболки, сапожного крема и ружейной смазки. Так пахнут только солдаты. К обычному запаху примешался аромат домашней еды. Оба выпили. Оба были расслаблены и удовлетворены. Шаги выдавали.
«Левый крепко выпил, идет тяжелее. Автомат закинул на плечо. Второй выше ростом и весит меньше. — Он еще раз прислушался к своим ощущениям. Камешки под сапогами скрипели уже совсем рядом. Подворотни им было не миновать. — Да. Второй — левша. Это точно. Мысленно еще в квартире. Вспоминает женщину, с котрой был. Все! Соберись».
* * *
— Слышь, Кабан, ты подошвами не шкрябай. Не паралитик, блин.
Он лишь краем глаза успел заметить скользнувшую от стены тень. Что-то блеснуло в темноте, и Кабан, дернувшись всем телом, резко закинул голову и захрипел.
Инстинктивно выбросил левый кулак и с разворота ударил правой ногой. Тень, словно ждала, ловко нырнула вниз. На тренировках в таких случаях противник отвечал подсечкой под опорную ногу. Он уже собрался для падения и молниеносного ответного удара, но нападавший был обучен иначе, в кошки-мышки не играл, вместо подсечки резко ударил по колену. Бил наверняка, до хруста под чашечкой.
И тут он понял, что проиграл. С ним не дрались. Его убивали.
Он по инерции перевалился на спину, широко отмахнувшись кулаком, но удар лишь скользнул по руке противника. Крепкие пальцы впились в плечо, останавливая вращение тела.
«Сейчас ударит!» — ухнуло в голове.
Надо было кричать, БТР стоял в сотне метров, там обязательно услышат.
Но нож вошел в горло на мгновенье раньше, чем родился крик...
* * *
В БТРе тускло светила матовая лампочка. От ее света тени становились размытыми, лица приобретали нездоровый восковой цвет. Кислый дым, смешиваясь с солярной гарью, резал глаза.
— И где вы, бойцы, такую траву берете, крапива одна!
— Все лучше водки. Хоть не помрешь.
— Ну и что особист?
— А что? Покрутился, в глаза позаглядывал, собрал объяснительные и свалил.
— Лишнего не понаписали?
— Не, командир. Что было, то и писали.
— Суки, нашли Пушкиных! Я сам в штабе два часа бумагу изводил. Как пчела их за одно место укусила, все носятся с круглыми глазами. Что-то напортачили со вчерашним кадром, ищут крайнего. Говорят, не того взяли. Или не у тех, я так и не понял.
— А мы при чем?
— При том! Мы у “конторских” всегда крайние. И нахрен я повелся! Надо было их послать нафиг с этим задержанным. Пусть бы сами везли в комендатуру.
— Так они же приказом каким-то козыряли. Типа положенно нам им помогать.
— На положенно кое-чо положено.
— Во, и я так всегда говорю!
— Ты бы вообще помолчал! Это же ты, дурила, их на капоте разложил. Пропустил бы без проблем, глядишь, и нас бы не дергали.
— Ха-ха... А что я виноват, да, что они пропуск на стекло не повесили?
— Фарт ты вспугнул, ясно? Сейчас непруха полосой пойдет. Кстати, где эти два чухонца?
— Кто, товарищ капитан?
— Хрен в пальто!
— Я же говорил, на обходе.
— Знаю, сынки, ваши обходы! Опять у той прошмондовки ошиваются?
— Не. С обходом пошли.
— Ты мне баки не бей, сынок! Там уже все рота побывала. Вот намотаете на концы заразу всякую, будете ссать со стоном, вспомните свою сучку добрым словом! И что вы в ней нашли? Задница — с мой кулак, одни кости, да еще очкастая.
— Зато пилится, как машинка "Зингер"!
— И ты туда же! Кому что, а голый о бане. Совсем вы тут оборзели, мужики. Вернемся в часть, я гайки-то позакручиваю. Про дембель забудете. Вас же драть, как кошек надо, вы доброго отношения не понимаете!
— А что, говорят, смена скоро?
— Раскатал губу! Приказа нет, сиди и пухни. Я сегодня вякнул, что у меня народ без отдыха, по три человека на машину. Так на меня таких псов спустили, будто я родину десять раз продал! Пошли они все к ядрене фене... Дай сюда цыгарку!
— Вы с проверкой, товарищ капитан, или спать будете?
— Спать. В штабе покоя не дадут. Буду нужен, найдут. Закон знаешь? Подальше от начальства, поближе к кухне.
— Мужики могут пожрать принести. Домашнего.
— От крысы этой?
— Ну. Она добрая.
— Конечно, добрая, если дает всем подряд.
Снаружи по броне ткнули стволом. Звук вышел резким, будто камень тюкнул по железной крыше.
— Во! Наши кобели заявились. Ну-ка, сынок, открой. Сейчас я их драть буду.
Капитан потянул вверх невесомую руку и выключил свет.
Смех уже распирал его. Легкость в теле была невероятная...
* * *
Странник
Из открытой амбразуры тянуло кислым дымом.
«Анаша! Тем лучше. По голосам — их двое. Для верного счета, не больше четырех. Пусть откроют боковой люк! Вам же лень вставать, ребята, а бортовой — он под рукой, только поверни замок. Боковой люк!»
Заскрипел замок, и тяжелый люк медленно пополз вбок. Он дернул открывавшего за руку и резко ткнул стволом в темноту.
* * *
Боец отвалился от зева люка, схватился за лицо руками и заскулил.
Трава обостряла зрение, капитан четко видел сидящего на коленях бойца, раскачивающегося, как еврей на молитве. Тень, выползшая из-за его спины, вытянула длинные, странно длинные руки.
Смешно. Он засмеялся легким детским смехом. Тело подхватила теплая волна, и оно не почувствовало боли.
Словно ящерка скользнула по горлу быстрым холодным тельцем...
Фараон
Вино холодной ящеркой скользнуло в горло.
Яков оторвал от губ край бокала.
— Все уже кончилось, профессор, — прошептал он.
Холмогоров нервной походкой качался от стены к дверям.
— Это невозможно! — воскликнул он. — Через двадцать минут закончат накачку излучателей. Я должен быть на пульте. А сижу здесь, черт возьми, как под арестом!
Яков поставил бокал на ручку кресла. Провел пальцем по краю внутренней поверхности. По комнате поплыл мелодичный тягучий звук.
Услышав его, Холмогоров остановился. Яков, встретив его недоуменный взгляд, через силу улыбнулся.
— А знаете, профессор, что гороскопы “Водолея” и Старостина на октябрь месяц полностью совпадают? Правда, правда, я лично перепроверил все расчеты.
— Ну и что с того?
— Забавно. У технической системы и человека совершенно схожая судьба.
— Что тут удивительного? “Водолей” — порождения ума и воли Ивана Ивановича.
— Но не наоборот. В этом и кроется ошибка.
Холмогоров уставился на Якова.
— Вы, наверное, сильно переутомились, Яков. Простите, но мне кажется, вы начали заговариваться.
— В порядка бреда... — Яков потерся затылком о подголовник кресла. — В порядке бреда, так сказать... Вынужден вам доложить, что знаю одного человека, чей гороскоп полностью, зеркально противоположен натальной карте Старостина, а значит — и “Водолея”. Представьте, что произойдет, если в этом человеке аккумулируются охранительные силы Земли, которые мы невольно расстревожили? А влияние охранительных сил в наших расчетах так и остались неучтенным фактором.
Холмогоров завертел головой, прислушиваясь к тихому свисту, идущему от потолка.
— Странно. Что это за звук, интересно знать?
— А вы еще не поняли?
Яков широко улыбнулся, глаза сверкнули безумием.
Комнату наполнил запах горького миндаля.
Холмогоров выпучил глаза, захрипел, рванув холодеющими пальцами галстук, в уголках посиневших губ выступили белые пенистые комочки.
Яков умер легко, глубоко вдохнув сладкую горечь, разлитую в воздухе.
За мгновенье до конца его губы шепнули: «Карма!»
И навсегда застыли в счастливой улыбке...
* * *
Странник
Ветер когтистой лапой шкрябал по броне. Через поднятые щитки на передних стеклах в темное нутро БТРа просачивались мерцающие огни Домена. Тишина под скорлупой брони была гулкой, настороженной, готовой в любую секунду взорваться ревом двигателей и разрывами выстрелов.
“Кайтен*. Никогда не думал, что придется на себе испытать такое удовольствие. Надо признать, ощущения не ахти. Без полной отрешенности можно гарантированно сойти с ума”.
