Затерянный среди обледенелых вершин небольшой городок на реке Пассумпсик был настоящим оазисом. Освещенные окна баров и витрины магазинов приветливо манили к себе. На главной улице Куинн отыскал контору по аренде недвижимости. Узнав о его желании, агент, в это время года отдыхавший на работе, явно растерялся.
— Вам нужна горная хижина? Ну что ж, мы их сдаем в аренду, правда только летом. Приезжие проводят здесь месяц, от силы полтора, а остальное время дома пустуют: Вам нужно именно сейчас?
— Да, сейчас.
— Где именно?
— Где-нибудь повыше и подальше.
— Похоже, вы хотите забраться в настоящую глушь?
Агент просмотрел список и задумчиво поскреб в затылке.
— Есть одно подходящее местечко. Владелец жилья — дантист, сам он из Барре. Там климат мягче.
Климат считался мягким, если ртуть в термометре опускалась всего до пятнадцати градусов ниже нуля в отличие от здешних двадцати. Агент созвонился с владельцем, который дал согласие предоставить свое жилище в месячное пользование. Потом агент посмотрел в окно и, указывая на «джип», спросил:
— Вы уже надели на покрышки цепи для снега?
— Пока нет.
— Без них не обойтись.
Куинн послушно выполнил данный ему совет. В путь они отправились вместе. На дорогу в пятнадцать миль ушло более часа.
— Это у Гиблого Кряжа, — пояснил агент. — Хозяин иногда живет там летом, рыбачит. А вы скрываетесь от адвокатов супруги или гут что-то другое?
— Нет, мне необходима спокойная обстановка, чтобы написать книгу, — сообщил Куинн.
— Ах вон оно что! Вы, значит, писатель, — удовлетворенно заключил агент. Писателям, как и всем прочим полоумным, странности прощаются.
Сначала дорога шла обратно к Дэнвиллу, затем ответвлялась на север. У Норт-Дэнвилла агент велел Куинну свернуть к западу. Здесь всякие следы человеческого присутствия терялись. Киттерджские холмы высились перед ними, закрывая собой полнеба. Неширокая тропа вела вправо, к Медвежьей горе. Взобраться на склон по заваленной снегом дороге стоило немалых усилий. Куинн жал на газ изо всех сил.
Хижина была бревенчатой, с низкой крыши свисал сугроб. Однако постройка была добротная, с тройным остеклением; изнутри стены были обшиты досками. К хижине примыкал гараж: на таком морозе автомобиль за ночь превратился бы в заиндевевший кусок металла. Печь топилась дровами; из котла горячая вода поступала в батареи.
— Решено! Я остаюсь здесь, — заявил Куинн.
— Вам нужно достать масло для лампы, газовые баллоны для плиты и топор, чтобы рубить дрова, — сказал агент. — Запаситесь едой как следует. Старайтесь экономить бензин. Тут всего должно быть вдоволь. Особенно важно иметь теплую одежду. Вы одеты слишком легко. Лицо лучше прикрывать, а то обморозитесь. Телефона здесь нет. Скажите, а вы действительно уверены, что это как раз то, что вам нужно?
— Я остаюсь здесь, — повторил Куинн.
Они вернулись в Сент-Джонсбери. Куинн дал необходимые сведения о себе и заплатил вперед.
Агенту даже не пришло в голову поинтересоваться, что заставило жителя Квебека, в окрестностях которого сколько угодно укромных уголков, искать убежища в Вермонте.
Куинн приметил несколько телефонных кабин, откуда можно было звонить и днем и ночью, и переночевал в местной гостинице. Утром он забил свой «джип» всевозможными припасами и отправился в горы.
На выезде из Уэст-Дэнвилла Куинн остановился сверить направление. Ему почудилось, будто откуда-то издалека снизу доносится приглушенный рокот мотора. Он решил: либо это его собственное эхо, либо там, на склоне, приютилась какая-нибудь деревушка.
В доме Куинн растопил печь. Вскоре стало тепло, стекла в окнах оттаяли. Тяга была отличная: пламя мощно гудело в трубе. Когда Куинн открыл дверцу, раскаленная внутренность топки напомнила ему доменную печь. Тепло пошло по трубам в батареи, согревая все четыре комнаты. Вода во втором котле предназначалась для мытья и стирки. К полудню внутри дома казалось жарко даже в одной рубашке. После обеда Куинн достал топор и из сосновых поленьев, сложенных на заднем дворе, наколол дров на неделю.
С миром Куинна связывал только транзистор. Покончив с хозяйственными делами, он сел за новенькую пишущую машинку и принялся стучать по клавишам. Наутро он отправился в Монтпилиер, а оттуда — с пересадкой в Бостоне вылетел в Вашингтон. Целью его путешествия был Центральный вокзал на Массачусетс-авеню — один из лучших вокзалов Америки, сверкающий после недавней перестройки. Внутренняя планировка по сравнению с той, какую помнил Куинн, претерпела изменения, однако эскалатор из зала ожидания на цокольном этаже под главным вестибюлем остался на прежнем месте.
Напротив выхода на перрон к платформам Н и J он нашел то, что искал. Между дверью полицейского участка и дамской уборной стояли в ряд восемь телефонных кабин. Все их номера начинались с цифр 789. Куин постарался запомнить все цифры, опустил в почтовый ящик письмо и покинул здание.
Когда такси, устремившееся через Потомак к Вашингтонскому национальному аэропорту, сворачивало на 14-ю улицу, с правой стороны издали мелькнуло здание Белого дома. Куинн подумал о находившемся там человеке, имя которого было известно всем. Этот человек обратился к нему с просьбой: «Верните нам сына». Выполнить его просьбу Куинн не сумел.
За месяц, истекший со дня похорон Саймона Кормака, в отношениях между супругами произошла заметная перемена. Объяснить ее сколько-нибудь убедительно было бы под силу только опытному психоаналитику.
Все то время, пока Саймон находился в руках у похитителей, президент сохранял контроль над собой, хотя бессонница, волнение, постоянная тревога за жизнь сына и подрывали его силы. Когда из Лондона стали поступать сообщения о близящемся обмене, президент явно пошел на поправку. Супругу президента ничто не могло отвлечь от тяжелых переживаний, и она всецело предалась своему горю.
Однако после той страшной минуты на острове Нантакет, когда тело их единственного сына опустили в холодную землю, супруги стали постепенно меняться ролями. У могилы Майра Кормак рыдала на груди агента секретной службы, не могла удержаться от слез и в самолете, на обратном пути в Вашингтон. Но недели проходили, и состояние ее улучшалось. Утрата любимого сына обернулась приобретением. Майра вдруг начала осознавать, что муж — былая ее гордость и опора — оказался беспомощным, как ребенок, на полном ее попечении.
Материнский инстинкт наделял Майру душевной стойкостью, помогавшей справиться с таким несчастьем, перед которым пасовали воля и интеллект мужа. В тот зимний день, когда Куинн проезжал в такси мимо Белого дома, Джон Кормак сидел за рабочим столом в своем кабинете между Желтой Овальной комнатой и спальней. Майра Кормак стояла рядом и, обхватив голову безмолвного супруга, нежно и ласково ее поглаживала.
Майра понимала, какая смертная тоска гнетет ее мужа. Боль не уходила, становилась невыносимой… Она понимала и то, что нестерпимей всего, чудовищней даже самой потери была вопиющая необъяснимость происшедшего. Кто это сделал? Почему? Зачем? Случись Саймону погибнуть в автомобильной катастрофе, Джон Кормак нашел бы в себе силы примириться с ударом судьбы, отыскав логику даже в алогичности смерти. Но дикая по бессмысленности гибель сына, за миг до освобождения, потрясла президента до глубины души. Неотвязное желание постичь непостижимое разрушало его цельную натуру вернее любой, самой изощренной бомбы.
Майра Кормак полагала, что роковой вопрос навсегда останется без ответа. Но муж ее не в состоянии больше мучиться над неразрешимой головоломкой. Она возненавидела Белый дом, саму президентскую должность мужа, бывшую раньше предметом ее гордости. Теперь самым жгучим ее желанием было постараться убедить Джона Кормака сложить с себя непосильное бремя ответственности… Чтобы они могли вернуться к себе домой, в Нью-Хейвен, где она стала бы его выхаживать и нянчить, как ребенка.
Письмо, отправленное Куинном Самми Сомервилл по ее домашнему адресу в Александрии, было вовремя перехвачено и доставлено в Белый дом. Комитет собрался в полном составе — обсудить его содержание. Филип Келли и Кевин Браун представили письмо вышестоящим чинам на рассмотрение с торжеством, словно это был военный трофей.
— Должен признаться, джентльмены, — заявил Келли, — что лишь с величайшей неохотой я дал согласие установить слежку за одной из самых надежных моих сотрудниц. Но мера, как видите, себя оправдала.
Он положил письмо на стол перед собой.
— Это письмо, джентльмены, отправлено вчера отсюда, из Вашингтона. Разумеется, это не означает, что Куинн находится в городе или даже вообще в Штатах. Опустить письмо в ящик он мог поручить кому угодно. Я склонен полагать, что Куинн действует в одиночку, без сообщников. Каким образом ему удалось скрыться в Лондоне и объявиться в Америке, нам неизвестно. И все же я и мои коллеги придерживаемся того мнения, что письмо он отправил сам.
