В сущности, он был просто сытой сволочью.
— Вся эта пресса… все это очень утомляет.
— Конечно! — кивнул старик — и чуть было не прибавил «ваше сиятельство».
Сегодня гость удивительно напоминал ему картинку четырехлетней давности — Горби в Форосе. Такая же лысина, только без пятен, вязанный по-домашнему джемпер, рубашка с расстегнутым воротом. Старику тогда тоже поручено было оказаться рядом.
— Вы очень неплохо выступили, журналистам понравилось.
— Был бы толк! Подождем публикаций.
— Это все на контроле… Возможны, конечно, некоторые сбои, но в целом…
— Я понимаю! Вообще, вы старайтесь плотнее работать с газетчиками, с телевидением… Этому нужно постоянно уделять внимание.
— Благодарю, мы учтем, — старик с трудом удержал презрительную усмешку и подумал, не записать ли ценное указание в блокнот. Нет, это было бы слишком даже для такого самодовольного кретина, как сегодняшний гость. — Мы постараемся!
Первого журналиста он завербовал в пятьдесят шестом, осенью, в Венгрии… Тогда москвич еще, кажется, заканчивал среднюю школу.
— Я рассчитываю на максимальный эффект, принимая во внимание те документы, что вы предоставили.
— Мы предоставили? — удивленно подняв брови, переспросил старик. Он никогда не позволял себе расслабиться. — Кажется, их обнаружила милиция. Случайно, при каком-то расследовании.
— Тем более! — понимающе улыбнулся собеседник. — Получилось весьма достоверно. Там, кажется, убили чиновника из администрации?
— Да, мелкого клерка… насколько я слышал.
— А из-за чего?
— Довольно темная история… Любовница, пьянки, разборки. Сомнительная компания к тому же! Наверное, что-то не поделили.
— Да, ужасно! Коррупция может свести на нет все завоевания нашей молодой еще демократии. Вы понимаете, что я имею в виду?
— Разумеется… Один репортер, независимый, мы с ним беседовали перед пресс-конференцией, сказал, что есть версия. Дескать, этот Завидовский хотел шантажировать местное начальство — снимал копии с особо конфиденциальных бумаг, интересовался лицензиями. Но где-то, очевидно, прокололся.
— Вполне возможно! — одобрил гость.
Автором версии был старик, но на лавры претендовать ему было как-то не с руки.
— А что… эти? — Имелись в виду если и не первые, то одни из первых лиц города.
— Суетятся, конечно. Принимают меры. Но мы отслеживаем ситуацию.
Становилось прохладно. Ветер, сырой и упругий, навязчиво тыкался в спину.
— Может быть, пройдем в номер?
— Да, пожалуй… Все-таки я им не завидую!
Старик представил себе мятую рожу лысого, его приятеля-генерала, потом самого главного — провинциала в очках. Еще нескольких разнокалиберных аппаратчиков…
— Конечно, лишиться такого куска! Даже если без прокуратуры обойдется.
— Скоро выборы.
Сказанное москвичом не то чтобы оправдывало его не слишком красивую миссию, но придавало ей определенный государственный смысл. Без этого все, что они натворили, сводилось к банальной разборке столичной и питерской мафий.
— Скоро выборы… Как вы полагаете, на чем они будут теперь строить защиту?
— Источник присутствовал на совещании. Основной упор попытаются делать на подлинности документов. Якобы красно-коричневые провоцируют новое «ленинградское дело». Чтобы дискредитировать местных соратников Президента.
— Стоило ожидать…
Они уже миновали ребристый, похожий на купол сусального золота, зимний сад. За стеклом, в ослепительном свете бесчисленных ламп, разметались чужие, тропические растения.
— Были здесь?
— Нет. Я не люблю оранжереи! Скажите… а если вдруг окажется, что в документах этих не все, допустим, соответствует истине? Нет, я не сомневаюсь, конечно, в добросовестности ваших людей, но…
— Моих людей? Простите, я не совсем понимаю, что имеется в виду…
— Бросьте! Кого вы боитесь? Мы же одни.
— Тем не менее… насчет этого компромата, случайно обнаруженного сотрудниками органов внутренних дел. Так вот! Ценность любого политического скандала заключается в его своевременности. А фактическая основа — дело десятое.
— Надеюсь!
— Помните, как перед выборами целый год вся Москва друг в дружку дерьмом кидалась? Целые, можно сказать, чемоданы компромата! И — что? Ничего… Время прошло, голоса подсчитали. Кто-то сел в тюрьму? Или кого-то за клевету привлекали?
— Якубовский? — неуверенно протянул гость.
— Я не про исполнителей. Да и то — дело темное…
Парк закончился. Беседа продолжалась.
— И потом… с чего вы взяли, что это липа? Может, подлинные документы?
Старик придержал собеседника за рукав, и тот было совсем приготовился разразиться тирадой о зловещей природе спецслужб, натасканных на различные негодяйства, но вовремя сообразил, что это будет не совсем к месту.
— Ради Бога! Тем лучше…
— А может, и не совсем подлинные… — Спутник явно и чувственно издевался над москвичом. Не понять это мог только полный тупица. — Значит, выборы скоро?
— Скоро! — На секунду гостю стало страшно. Он внезапно увидел себя — знаменитого, с депутатским значком и достойными сбережениями, с дачей на побережье и любовницей в Теплом Стане, — увидел себя издыхающим на лесоповале, в компании зеков и хриплых собак.
— Это хорошо… Народ нас поддержит?
Не зная, что нужно ответить, москвич нерешительно кивнул.
— Это хорошо… — повторил старик. И неожиданно сообщил: — Дерьмо народец!
— Как это? — собеседник опешил.
Старик сделал вид, что не слышал вопроса. Он вспоминал, как неделю назад, направляясь через дорогу в универсам за пирожными для внучки, рванулся вместе с толпой суетливых сограждан на красный свет. И машин вроде не было, и запросто удалось бы перебежать, но с той стороны хлестанула всем в уши забытая трель милицейского свистка. Постовой укоризненно покачал головой, люди отхлынули, и в наступившей тишине неожиданно отчетливо прозвучало старушечье: «Измываются над народом, сволочи!»
Да, только в нашей, пожалуй, стране возможна такая пламенная ненависть между гражданами и государством.
— За что боролся, на то и…
— Простите?
— Ступай! — За долгие десятилетия старику все это чертовски надоело. Сколько их было, таких вот надутых пешек, безропотно служащих Организации? И сколько еще будет? — Завтра получишь дополнительную информацию. И указания, что делать!
— Вы будете?
— Человека пришлю. Ступай! Охрану простудишь.
— Но на всякий случай…
— На всякий случай? — Старик как-то по-домашнему хихикнул и подмигнул собеседнику:
— Анекдот такой есть. Что, мол, католические монахи дают обед безбрачия. Но ничего себе, на всякий случай, не отрезают, понял?
Он чуть-чуть подождал, давая гостю возможность отсмеяться, потом повернулся, не подавая руки, и, направился к автостоянке.
Прошел пару метров, остановился, шагнул обратно:
— Какая пошлость!
И уже не задерживаясь, скрылся за поворотом аллеи, засаженной диким шиповником.
Паренек в пропотевшей футболке провел два прямых — левой, правой — на уровне головы. Выдохнул, уклонился и коротко зацепил снизу.
Получилось громко, но не слишком чисто — огромный мешок на секунду замер, но потом все-таки закрутился вокруг оси на скрипучих, проржавленных блоках.
— Все! Закончил! Давай домой…
Подчиняясь команде Дагутина, паренек с наслаждением вытянул руки из перчаток, вытер тыльной, замотанной в старенькие бинты стороной ладони лоб, шею, под мышками.
— В четверг будем, Борис Вениаминович?
— Да, как обычно. Не забудь, шестого бьемся на «Динамо»! Остальным передай.
— Хорошо.
Тренер посторонился, выпуская его из зала. Прислушался: пауза, шлепанье мокрых ступней по линолеуму, звук полившейся в душе воды.
Остальные ребята уже разбежались.
Дагутин выключил свет — и пространство вокруг сразу же стало чужим, предметы утратили вечную свою однозначность и простоту. Зыбко расплавились в проникающих с улицы бликах — скамейки, мешки, макивара, даже ринг, опоясанный белыми стрелами новых канатов.
Все изменилось, и только запах остался прежним — густой и привычный запах боксерского клуба.
Дагутин щелкнул замком, отсекая себя от зала. Крикнул через плечо:
— Эй, давай — поторапливайся!
Не дождавшись ответа, прошел в тренерскую.
— Отработал? — Светлый, почти белобрысый мужчина, похожий одновременно на Ван Дамма и майора Знаменского, сидел у столика, аккуратно прихлебывая из фаянсовой кружки заваренный с мятой чай. В этой тесной, уставленной всяческим спортивным хламом каморке, он смотрелся довольно эффектно и в то же время вполне естественно: костюмчик от «адидаса», такие же кроссовки… Дагутин покосился на собственный китайско-турецкий «найк», отметил зарождающееся брюшко. Вздохнул:
