Наталья Солнцева - Шулер с бубновым тузом

Дорогой читатель!

Книга рождается в тот момент, когда Вы ее открываете. Это и есть акт творения, моего и Вашего.

Жизнь – это тайнопись, которую так интересно разгадывать. Любое событие в ней предопределено. Каждое обстоятельство имеет скрытую причину.

Быть может, на этих страницах Вы узнаете себя. И переживете приключение, после которого Вы не останетесь прежним…

С любовью, ваша Наталья Солнцева

– Теперь ты принадлежишь мне, – хрипло засмеялся он. – Ты – моя собственность. Будешь выполнять все мои приказания! Иначе тебе конец, крошка. Я могу сделать с тобой все, что захочу. Захочу – заставлю любить себя. Захочу – убью…

Она молчала, дрожа от страха и обиды. Ее поставили на кон, словно пачку купюр или стопку фишек, словно вещь, которой распоряжаются другие.

Новый хозяин погрозил ей пальцем.

– Ты сама виновата. Ввязалась в чужие игры! Чего тебе не хватало? Денег? Приключений? Твоя неуемная похоть и страсть к роскоши сыграли с тобой дурную шутку, крошка. Ну-ка, покажи, что у тебя там?

С этими словами он потянулся к застежке ее кофточки. Она отшатнулась, прижалась к спинке дивана. Новый хозяин грубо схватил ее за плечо, она вскрикнула от боли и зажмурилась.

– Не дергайся! – рявкнул он. – Хуже будет!

Показалось, что она снова попала в руки палача, который не знает жалости. Он просто выполняет свою работу. Сотни глаз, жадных до кровавых зрелищ, уставились на ее обнаженное тело. Свистит плеть, обжигая кожу, каждый удар сопровождается возбужденными вздохами толпы. А тут же, на деревянном помосте, помощник палача раздувает угли, готовит ей пытку раскаленным железом…

– Делай, что я скажу! – потребовал новый хозяин. – Раздевайся… не строй из себя недотрогу. Тебе это не впервой. Я ведь знаю тебя, как облупленную.

Он заставил ее снять одежду и лечь. Прежде чем приступить к делу, долго водил рукой по ее груди, приговаривая:

– Я не ошибся, крошка. Вот оно, тавро грешницы… знак проклятия, наложенный на тебя судьбой. Я искал его… Что, боишься меня?.. Бойся! Я – твой вечный кошмар! На сей раз тебе не удастся ускользнуть. Давай, люби меня, как ты умеешь…

Он обрушился сверху, словно голодный зверь. Все свершилось бурно и быстро. Она поразилась своему бесчувствию. Как будто это происходило не с ней, а с какой-то другой женщиной. У человека, который овладел ею, было много лиц, забытых, любимых и ненавистных.

– Не вздумай сбежать от меня, крошка! – хмуро пригрозил хозяин. – Достану и порежу на кусочки. От меня не скроешься. Поняла?

Она послушно кивала, послушно одевалась, наливала ему коньяк.

– Ты не очень-то и сладкая, – протянул он, соловея от выпитого. – Я ожидал большего. Что, растеряла былой пыл? Не мудрено. С твоим послужным списком можно стать героиней романа. А ты обычная стерва, готовая переспать с каждым, кто хотя бы накормит досыта. Я угадал?

Она заплакала от ужаса и безысходности. Неужели ее мучения никогда не закончатся?

– Ну, теперь я сподобился, попробовал твоего тела, и мы можем поговорить по душам. Ты дорогого стоишь, несмотря на нищету. Ха-ха-ха-ха! Мне известно, в чем твоя изюминка. И я доковыряюсь до нее, даже если мне придется для этого испортить всю булочку! Ха-ха-ха-ха! – Его развеселила собственная шутка. – Давай, колись! Не то плохо кончишь. Ты знаешь, что такое боль и страх… и первое, и второе я обеспечу тебе в избытке.

– Что вы от меня хотите? – давясь слезами, вымолвила она.

– Прикидываешься дурочкой? Не пройдет.

– Клянусь, я ничего не понимаю…

– Ах, так, да? – рассвирепел он, с силой тыкая ее пальцем пониже ключицы. – Значит, ты все забыла? Маленькая подлая лгунья! Я найду способ помочь тебе вспомнить…

О том, что у меня есть сестра, я узнал из предсмертного письма моего отца, – человека сурового, немногословного, но твердого в изъявлении своей воли.

Я стал поздним и единственным ребенком в семье. Родители избаловали и распустили меня, как только возможно разбаловать и распустить долгожданного отпрыска. Отец уже не чаял заполучить у судьбы этот вожделенный подарок – ребенка, сына, который унаследует заработанные им деньги и продолжит его фамилию.

К чести моей ласковой и заботливой матушки могу сказать, что она сумела вовремя остановиться, дабы не испортить меня окончательно. Я получил приличное образование, овладел двумя языками, – французским и английским, – побывал за границей, где не только бездельничал и слонялся по ночным клубам, но перенимал опыт коммерческих операций по оптовым закупкам и недвижимости, которыми занимался мой отец, Андрей Никитич Крапивин.

Мое рождение принесло в размеренную, налаженную жизнь отца и матери несказанную радость и столь же несказанное беспокойство. Они тряслись надо мной, как скаредные старики трясутся над каждым грошом, и их можно понять. Потерять меня означало бы полный крах обретенных ими надежд на спокойную старость и продолжение рода. А также на то, что многочисленная родня и жадные партнеры отца не растащат компанию по частям в случае смерти основателя.

Матушка моя давно забыла, что такое работа. К бизнесу у нее не было ни малейших наклонностей. Поэтому я должен был при необходимости заменить отца на его бессменном посту главы компании и взять в руки бразды правления. О чем я вспоминал с содроганием в самые, казалось бы, неподходящие моменты счастья и безмятежного наслаждения жизнью молодого денди, не обремененного серьезными обязанностями.

Я вел существование праздное и благополучное, пока гром не грянул.

Разразилась гроза перед самым Рождеством, когда сотрудники затеяли корпоративную вечеринку в главном офисе.

Отец, как обычно, заказал стол и развлечения за свой счет и готовился произнести традиционную праздничную речь, когда внезапно почувствовал себя плохо. Вместо того чтобы немедленно вызвать врача, он попытался преодолеть недомогание и взгромоздился на импровизированную трибуну, украшенную гирляндами лампочек и разноцветных елочных шаров. Успев выговорить всего пару фраз, он пошатнулся и рухнул на руки своего заместителя и финансового директора.

По залу пронесся вздох недоуменного ужаса. Кто-то из женщин истерически вскрикнул, кто-то кинулся вызывать «неотложку»… а кто-то прятал злорадную ухмылку под маской притворного сострадания.

«У каждого человека есть враги, – любил повторять мой отец. – А у богатого человека их множество. Завистники, конкуренты, бывшие компаньоны, бывшие возлюбленные, обиженная родня, да мало ли еще кто, кому стоят поперек горла чужие успехи. Будь всегда начеку, сын! – наставлял он меня. – Никому не верь, никого не подпускай слишком близко, ни на кого не рассчитывай и никому ничего не прощай!»

Такая вот нехристианская заповедь. При всем том мой отец был человеком набожным. Раз от разу посещал церковь, держал в рабочем кабинете пару икон, но не гнушался и иными методами привлечь на свою сторону коммерческую удачу и деньги. После его смерти я начал разбирать бумаги и наткнулся на адреса одной известной московской гадалки и некого мага.

Вероятно, время от времени отец прибегал к их помощи перед рискованной сделкой или принятием важного решения. Не скажу, что меня сей факт удивил. Он сразил меня наповал! Отец – и сомнительные консультации сомнительных личностей? Несовместимо. Впрочем, против правды не попрешь.

Видимо, отец имел свои маленькие слабости, о которых мы с матерью не догадывались. Я не стал делиться с ней своим неожиданным открытием. Зачем разрушать образ непоколебимого и властного прагматика, которым он хотел казаться?

То последнее Рождество отец встречал на больничной койке. Собственная беспомощность выводила его из себя. Как некоторые с виду здоровые и крепкие люди, он держался до конца, а когда свалился, то больше уже не встал.

Врачи делали все возможное. Приятель отца предложил перевести его в немецкую клинику, но больной отказался наотрез. Полагаю, он чувствовал, что умирает, и хотел избежать бесполезных хлопот и суеты.

Перед смертью он призвал меня к себе и сообщил о письме, которое написал здесь, в палате, и которое просил вскрыть после его кончины. Мои фальшивые уверения в скором выздоровлении он отмел бледной, но все еще твердой рукой. И взял с меня обещание исполнить все, что он изложил в письме, с точностью.

Разумеется, я дал ему это обещание. Меня терзало любопытство, но я не посмел ослушаться и вскрыть письмо раньше оговоренного срока. Я вырос непутевым, но почтительным сыном. И слово отца было для меня законом.