– Сколько тебе лет? – бестактно спросил я у Анны.
– Тридцать один…
«Она старше меня на три года, – подумал я. – Сроки сходятся, если учесть девять месяцев беременности».
Напряженные расчеты отразились у меня на лице, потому что Анна холодно заявила:
– Не стоит так нервничать. Я вам в сестры не напрашиваюсь.
«Овечка проявляет характер!» – мысленно констатировал я и так же холодно полюбопытствовал:
– Есть еще фотографии?
– Эта – единственная. Если хотите, порвите.
– Зачем же? – мои губы растянулись в саркастической ухмылке. – Я не варвар какой-нибудь.
Анна сердилась, и это шло ей гораздо больше смирения. Она с трудом сдерживала готовую сорваться с языка отповедь.
– Давай перейдем на «ты», раз уж мы родня, – примирительно предложил я.
Ссориться мне с ней было ни к чему. Это противоречило моему обязательству перед отцом.
– Давайте… давай, – недоверчиво согласилась она. – Ты приехал разоблачить меня?
Я прикинулся непонимающим, хотя она разгадала цель моего визита.
– В смысле?
– Ну, убедиться в том, что я самозванка, которая имеет виды на деньги господина Крапивина. А потом убедить в этом и его. Так вот, дорогой братец, мне плевать на ваши деньги! Моя мама до самой смерти молчала и никогда ничего не просила. Ни у кого! И я ничего не прошу ни у отца, ни у тебя. Если хочешь знать, я бы ни за что ему не написала! Меня мама заставила…
– Это из каких соображений? Тридцать лет молчала, а потом вдруг опомнилась?
– Она не могла оставить меня совсем одну.
– Запоздалая забота! – вырвалось у меня, и я тут же пожалел о своих словах.
Анна нахмурилась и замкнулась в себе. Я допустил промах. Нужно было исправлять положение.
– Отец умер, – брякнул я, не найдя лучшего способа встряхнуть ее.
До нее не сразу дошел смысл сказанного.
– У-умер? – тихо переспросила она.
– В конце марта. Он слег и больше не встал. Я пообещал ему позаботиться о тебе. Поэтому я здесь.
В глазах Анны промелькнули горечь, сожаление и непонимание, но она не пролила ни слезинки. «Это как раз нормально, – подумал я. – Она видела его только на снимке. Кто он ей? По сути, чужой человек. Странно было бы оплакивать чужого человека».
– Мама не рассказывала мне о нем, – грустно призналась Анна. – Я не успела к нему привязаться. В детстве я ненавидела его за то, что он нас бросил. А потом… просто вычеркнула его из своей жизни…
Громкий, требовательный стук в дверь прервал ее исповедь.
– К тебе гости, – сказал я, ликуя.
Пока она пойдет открывать, мне удастся пошарить по ящикам комода. Наверняка она держит документы там же, где и альбом с фотографиями.
Я метнулся к комоду, едва хозяйка покинула гостиную, выдвинул верхний ящик и торопливо зарылся в бумаги. Горка квитанций, паспорт… я не ошибся! Где-то тут наверняка хранится свидетельство о рождении. Так… это не то… школьный аттестат мне тоже не нужен… Черт! Она вот-вот вернется, а я…
У меня перехватило дыхание, когда я добрался до того, что искал. В графе «отец» был указан… Андрей Никитович Крапивин. Правда, с оговоркой «со слов матери».
Я чудом успел плюхнуться обратно в кресло, когда послышался скрип рассохшихся половиц, и в дверях показалась встревоженная Анна.
– Это сосед, – зачем-то сказала она, кутаясь в шаль. – Пришел денег одолжить. А где я возьму? Он пьющий. Вечно на водку не хватает.
– Ты ему отказала?
– Я в долг не даю.
Я молча кивнул, отметив несоответствие в ее объяснениях: сосед наверняка знает Анну не первый год и вряд ли пришел бы за деньгами туда, где ему откажут. По-видимому, она сама сообразила, что «прокололась», и начала ни с того ни с сего рассказывать мне о матери, – как та болела и тихо угасла.
– Там ей лучше, чем было здесь, – горестно заключила Анна, намекая на иной мир, куда попала многострадальная душа Вероники Ремизовой, одинокой женщины, которая всю свою жизнь посвятила дочери.
– Она была замужем?
– Нет, – покачала головой Анна. – С тех пор, как…
Она осеклась, давая мне понять, что ее мать любила только моего отца и осталась верна этому чувству. Меня такими баснями не проймешь. Я знаю цену романтическим историям с меркантильной подоплекой.
«Твои уловки со мной не пройдут, – мысленно усмехался я, слушая ее бредни. – Знаю я этих санаторных сестричек, которые норовят охмурить отдыхающих мужчин и устроить свою судьбу. А если объект окажется крепким орешком, то хотя бы закрутить курортный роман. Авось, дорогой подарочек обломится или денежная компенсация. Удовольствие с выгодой!»
– Ты тоже медицинский работник? – спросил я, прерывая затянувшуюся паузу. – Пошла по стопам матери?
– Да…
В ее ответе прозвучала насторожившая меня неопределенность. Не похоже, что Анна работает. Сегодня, к примеру, вторник. Я не надеялся днем застать ее дома, но застал. Живет она уж больно убого. На зарплату медсестры не разгуляешься, это ясно. Но я не мог представить Анну делающей укол, массаж или любую другую лечебную процедуру, как ни старался. Есть люди, рожденные для праздности. Она относилась именно к этому типу. Однако и им нужен источник материального обеспечения. Порой их свободный от повседневного труда ум отыскивает довольно хитрые пути обогащения.
– Работаешь посменно? – невинно осведомился я.
– Мне пришлось уволиться, – неохотно призналась она.
«Так я и предполагал, – констатировал мой внутренний двойник. – Она аферистка! Смотри, не попадись в ловушку, Нико. Будь начеку!»
– Давно ты на вольных хлебах?
– Тебе не все равно? – сердито поджала губы Анна. – От тебя мне ничего не надо. Боишься, что начну просить помощи? Расслабься. Я тебя в гости не приглашала. Сам приехал. Не нравится… вот тебе Бог, а вот – порог. Нас с тобой ничего не связывает.
Я пошел на попятную.
– Как-никак, мы дети одного отца.
– Ну и что? – презрительно прищурилась она. – Тебя это ни к чему не обязывает. Андрей Никитич умер, и все закончилось. Попил чаю? До свидания!..
Она загнала меня в угол. Теперь мне ничего не оставалось, как попрощаться. Но тогда я не выполню последнюю волю покойного родителя…
Я не поддался на ее провокацию. Временно отступил и прикинулся кротким ягненком.
– Ты неправильно меня поняла, – лепетал я, краснея, как подросток.
Благо, ребенком мама насильно отдала меня в драмкружок, где я неизменно играл главные роли в детских спектаклях, приуроченных к праздникам Нового года, Восьмого марта и Дня Победы. Природная склонность к лицедейству была, пожалуй, основным моим талантом. Перед Анной я поначалу спасовал, а когда спохватился, она уже раскусила меня. Однако я питал надежду, что все образуется.
Итак, я остался погостить у нее несколько дней. Не скажу, что она пришла от этого в восторг. Из нас двоих она либо превосходила меня в притворстве, либо… вела себя искренне.
Назавтра я попросил ее показать мне Старый Крым.
Анна согласилась. Она водила меня по развалинам древних мечетей и рассказывала о прошлом этого южного городка. Раньше он был столицей Крыма и назывался Солхат, здесь кипела торговля и шумели сады. Солхат соперничал богатством и роскошью с Багдадом и Дамаском. В земле до сих пор лежат гончарные трубы, по которым в город подавалась вода с гор. Вернее, горная роса, накапливающаяся в специальных бассейнах. А старики передают из уст в уста предания о кладах, зарытых в развалинах…
Я слушал вполуха. История мало интересовала меня. Но я вынужден был поддакивать Анне и выражать фальшивое восхищение ее познаниями.
«Меня-то ты не обманешь, – ерничал при этом второй Нико. – Как же! Она разбудила твое любопытство. Ты изучаешь ее, пытаешься проникнуть в ее мир. А тебя пока что держат на задворках».
Я запустил пробный шар:
– Поехали со мной в Москву, сестричка.
– Куда? – изумленно вскинула она свои тонкие темные брови.
– Я сниму для тебя квартиру. Работу тебе подыщу. Не в больнице, так где-нибудь в офисе. Компьютером умеешь пользоваться?
– Умею.
Утром, когда Анна была занята на кухне приготовлением завтрака из привезенных мной продуктов, я украдкой обошел весь дом. Кроме гостиной, там были еще две мрачные комнатушки, одна из которых служила спальней, а другая – чем-то наподобие кабинета. Все крохотное пространство занимали самодельные книжные полки, платяной шкаф, пара стульев и столик с компьютером. Последний по сравнению со всей остальной жалкой утварью выглядел чужеродно новым. Я заглянул в шкаф, но не обнаружил там ничего криминального, только поношенную одежду и стопки вылинявшего белья. Зато на полках с книгами мне попались несколько карточных колод, как побывавших в употреблении, так и запечатанных. Невольно на ум пришел персонаж с картины Жоржа де Латура – мошенник, прячущий за поясом бубнового туза. Почему именно это полотно украшало стену неприветливой гостиной Ремизовых? Может, Анна зарабатывает на жизнь игрой в карты?
