Р. Голдман - Убийство судьи Робинсона

— Вы хоть раз катались на машине с приличной скоростью? — спросил я у Эллен.

Мы только что свернули с песчаной подъездной дорожки «Кантри-Клаба» на 49-е шоссе.

— Иногда разгонялась даже до ста двадцати.

— Это чепуха. Следите за спидометром — когда стрелка дойдет до ста пятидесяти, дайте знать.

— Вы нас угробите, — очень спокойно заметила она.

— Вполне возможно, если лопнет шина!

В этом месте 49-е шоссе стрелой прорезает безлюдную долину. Августовскую ночь укутывал густой мерцающий сумрак. Асфальт мягко поблескивал в рассеянном желтом свете фар. Я сидел за рулем своей новой «игрушки» — длинной и приземистой, с лобовым стеклом, похожим на корму корабля.

Скорость постепенно росла. Сквозь свист ветра и шум мотора доносился ровный голос Эллен: «Сто двадцать… сто тридцать… сто… сто пятьдесят пять…»

Далеко впереди я заметил фары приближающейся машины и убрал ногу с педали, — скорость упала до восьмидесяти. Затем свернул вправо и остановился на обочине.

Эллен, удобно вытянув ноги, все еще не могла оторвать взгляд от спидометра.

— Смелости вам не занимать. Ну, и как, понравилось?

— Да. Мне просто необходимо было немножко расслабиться. У вас есть сигареты?

Мы молча закурили. Насколько я понял, девушка удрала с приема, чтобы поговорить со мной, а потому не хотел ее торопить — пусть начинает сама. Нечасто случалось мне оставаться наедине с Эллен Робинсон: мы встречались в клубе, иногда — у общих знакомых, обменивались парой слов… но не более.

Между нами стояло что-то вроде семейной вражды. Противостояние Спенсов и Робинсонов началось задолго до нашего рождения, и наши предки не сомневались, что, едва появившись на свет, мы будем так же инстинктивно ненавидеть друг друга. Отец упорно прививал мне отвращение к Робинсонам, а я, несмотря на все его старания, так и не почувствовал ни малейшей неприязни к Эллен. В семь лет у нее были белокурые косички, очаровательные голубые глаза, и она лазила по деревьям и играла в мяч, как мальчишка. Эллен мне нравилась. Но всякий раз, увидев, что я играю с дочкой Робинсона или провожаю ее после школы, отец устраивал мне суровую взбучку. В конце концов, я решил, что это слишком дорогая плата за дружбу. Теперь Эллен — двадцать два, а мне — двадцать семь, и уже много лет, по обоюдному молчаливому согласию, мы избегаем встреч.

Зачем она напросилась ко мне в машину? Я испытывал врожденное недоверие ко всему, что исходило от Робинсонов, постоянно ожидал от них какого-нибудь подвоха и частенько оказывался прав. Эллен куда больше походила на дядю Эндрю, главу клана, чем на своего отца, судью. В ней чувствовались те же хладнокровие, упорство и неистовая жажда победы. Намекая, что не прочь прокатиться с ветерком, она, конечно, знала, что совсем недавно я приобрел новую мощную машину. Из чистого любопытства я уступил и теперь ждал, когда она, наконец, заговорит.

— Пора возвращаться в клуб, — вдруг сказала Эллен, — нас могут хватиться.

По идее, мне следовало возразить, что торопиться некуда, но вместо этого я потянулся к зажиганию: «Как вам будет угодно».

Она задержала мою руку.

— Подождите! В конце концов, все это неважно.

— Ну, хорошо. — Я снова откинулся на спинку сиденья. — Так о чем вы хотели поговорить?

Не ожидая такой прямоты, Эллен вздрогнула.

— Вы меня терпеть не можете, да?

— Ничуть. Вспомните, как мы дружили в детстве. А сейчас почти не встречаемся.

— Вы мне не доверяете, словно я что-то замышляю против вас, даже если мы случайно сталкиваемся в клубе или у друзей.

— Меня столько раз из-за вас лупили, что, волей-неволей, приучили к осторожности.

— Однако, говорят, вы вовсе не из пугливых.

— За пять лет у руля «Гэзет» я привык не слишком доверять ни себе, ни другим. Впрочем, готов отнестись к вам иначе — это зависит только от вас.

Она снова, уже с большим чувством, взяла меня за руку.

— Хорошо, Джерри.

— Вот мы и помолодели на пятнадцать лет, — улыбнулся я.

— Надеюсь, на сей раз вам не надерут уши.

— Вот уж чего не боюсь! Но имейте в виду: я не собираюсь забывать об осторожности — не раз видел фильмы с героинями вроде Маты Хари.

И хотя мой тон был явно шутливым, Эллен ответила очень серьезно:

— Я — не шпионка. Когда дяде Эндрю надо что-то выведать, он прекрасно обходится без меня. Политикой я не интересуюсь — такая грязь! Она отравила жизнь вашему отцу и, в конце концов, свела в могилу. А вы продолжаете его дело…

— Я унаследовал и «Гэзет» и ее политическое направление, стало быть, не мог не столкнуться с Эндрю Робинсоном.

— Да кому нужны ваши вечные стычки и клевета?

Последнее слово рассердило меня.

— Вы что, намекаете на последнюю передовицу «Гэзет»?

— Это вы написали статью?

— Нет, Дженнисон. Он — ровесник отца, а потому еще способен писать такие вещи с должным подъемом. Но я совершенно не понимаю, что вас встревожило. Отец целых тридцать лет, по крайней мере, два раза в неделю, печатал передовицы, обличающие клан Робинсонов. Как, кстати, называлась последняя? Ах, да, — «Дом Робинсонов — на краю пропасти». Все это ровным счетом ничего не значит.

— И у вас не было никакого тайного умысла?

— Да что с вами, Эллен? Я еще в клубе заметил, что вы нервничаете и чем-то озабочены.

— Мне показалось, что эта статья… Джерри, скажите правду: вы намекали не на папу?

— Даю вам слово, эта писанина так же безобидна, как прогноз погоды. Набор общих мест, каких полным-полно в любом политическом выступлении. Я бы с превеликим удовольствием вообще отказался от этой еженедельной жвачки, но наши друзья всегда с восторгом ее читают. Но при чем тут ваш отец? — Ответа не последовало, и я продолжил: — Все понятно, вы вообразили, будто я что-то раскопал, и решили узнать, насколько это серьезно. А теперь сами жалеете, что завели разговор.

Эллен повернулась ко мне.

— Вы правы, — призналась она. — Я хотела просить вас отказаться от этой кампании.

— Ах, вот оно что? Теперь ясно, для чего вы затеяли трогательную встречу друзей детства! Ну, что, возвращаемся?

— Нет, сначала я вам все расскажу. А потом можете использовать услышанное, как хотите — даже напечатать… мне все равно… Но, думаю, вы не станете трепаться. Ни дядя Эндрю, ни политика тут ни при чем. Впрочем, рано или поздно вы все равно узнаете… Только имейте в виду: если это вдруг появится в газете, вы убьете моего отца.

— Почему именно я выбран на роль слушателя?

— Сама не знаю! Но я уже зашла слишком далеко. Мне просто необходимо выговориться, я так страдаю! Джерри, я…

Сообразив, что сейчас произойдет, я поспешно крикнул:

— Только не вздумайте рыдать! Со мной этот фокус не пройдет!

Но она уткнулась мне в плечо и горько заплакала. Слезы казались искренними: видимо, у бедняжки Эллен и в самом деле накипело. Мне вдруг вспомнилось, как однажды в детстве она упала с дерева и сильно разбила коленку. Девочка даже не застонала. Я на руках отнес ее домой, а потом вернулся к себе, весь перепачканный кровью. А сегодня лацкан моего белого пиджака будет мокрым от слез и измазан помадой.

Я обнял вздрагивающие плечи и начал нежно гладить Эллен по волосам, бормоча всякие бессмысленные слова. Что еще остается мужчине в таких случаях?

Скоро она успокоилась и стала искать носовой платок. Я протянул ей свой. Девушка наклонилась и вытерла глаза и щеки.

— Полегчало?

— Да. Это копилось так давно, что я просто не выдержала.

— Ну, что ж, ваша взяла. Так что там стряслось? Могу чем-нибудь помочь?

— Нет. Это безнадежно. Вот уже три месяца я наблюдаю, как зло проникает все глубже и глубже, и ничего не могу поделать. Скажите, Джерри, вы в последнее время видели моего отца?

— Нет, с прошлой зимы — ни разу.

— Вы бы его не узнали — он ужасно постарел. Этот мерзавец его убивает, — прошептала Эллен.

— Я не понимаю, о чем вы. Какой мерзавец?

— Джонас Хэтфилд. Вы знакомы с ним, не так ли? Этот тип появился в Мидленде прошлой весной и выдает себя за евангелиста.

— Да-да, припоминаю. Хэтфилд проповедовал в предместьях, мы даже печатали для него программы и тексты. А что, он все еще здесь?

— Да, и живет в нашем доме.

Я удивленно посмотрел на Эллен.

— Что делает у вас этот бродяга?

— Папа предложил ему переселиться к нам. Впрочем, это ничего не изменило: Хэтфилд и так постоянно торчал в доме. Ума не приложу, каким образом этот гнусный лицемер заполучил такую власть над отцом! Раньше папа даже в церковь не ходил. Потом как-то раз попал на проповедь Хэтфилда и с тех пор стал совсем другим человеком. Теперь он не читает ничего, кроме проповедей проклятого евангелиста или им же подаренного молитвенника.